— Наверное, они голодны, вот и ищут себе пищи, — подумал он.
Подстрелил он тогда дикого кабана, бросил его мясо грифам, а сам уселся неподалеку и посматривает, как грифы пируют.
На второй день подстрелил пантеру и снова грифов накормил.
На третий день удалось ему убить огромную змею, питона, что в своих кольцах быка может задушить. Бросил он и его тело грифам на съедение. Когда птицы насытились, совершили они один круг над головой Ибрагима, а потом расселись вокруг него на земле. Самый крупный из них вдруг заговорил человеческим голосом:
— Ты, принадлежащий к роду тех бескрылых существ, что по земле ходят, нам, грифам, трижды устроил пир, все пиры превосходящий. Требуй от нас всего, что твоей душе будет угодно, исполним мы любое твое желание.
Ответил им тогда Ибрагим:
— Занесите меня в край прекрасной Синедур.
— Неизвестен нам этот край, скажи только, где он расположен, в какой стороне света?
— Я знаю лишь, что лежит он в облаках, так высоко, что пешком туда не дойдешь, на лошади не доскачешь, по воде не доплывешь.
Долго советовались друг с другом грифы, но никто из них о таком царстве не слыхал. Тут вспомнили они о самом старом грифе, что в гнезде своем остался, так как летать уже не мог. Может быть, он что-нибудь о Синедур слышал?
Полетели они к нему, спрашивают, об Ибрагиме ему рассказывают, как тот трижды им пир устроил.
Долго молчал гриф, всю свою долгую жизнь припоминая, и в конце концов молвил:
— Страна Синедур? Да, да, теперь я припоминаю. Был я молод, когда прилетел в ту страну. Высоко в небе эта страна, на тучах лежит, льдом скованная. Вечный снег там на вершинах, вихри над пропастями веют.
— Укажи нам дорогу в эту страну, — закричали наперебой грифы своему вожаку. — Мы должны туда Ибрагима на крыльях своих донести. Должны сдержать свое обещание, хоть бы нам и умереть пришлось.
— Я уже слишком стар, дети мои, мне туда уже не долететь, сил у меня не хватит, — говорит старый гриф.
— О многопочтенный! — воскликнули грифы. — Мы возьмем, подымем тебя на своих собственных крыльях вместе с Ибрагимом. Только путь нам показывай.
Так они и сделали. Долго-долго летели они высоко в воздухе, летели через семь рек, через семь морей, высоко над лесами пронеслись, над пропастями пролетели, все выше и выше поднимаясь над снежными вершинами гор. Наконец, спустились на землю у самого дворца Синедур.
Тогда старый гриф обратился к Ибрагиму с такими словами:
— О юноша! Послушай меня. Ты можешь лишь один раз взглянуть на Синедур — иначе вы погибнете оба. Она не проснется тогда от сна, в который впадает ежегодно, как только остывают солнечные лучи, а у тебя дыхание замерзнет в груди, и превратишься ты в ледяной столб. Помни также и о том, что ждать тебя мы можем лишь до той поры, пока солнце не зайдет. Потом нам придется вернуться, иначе мы все также окостенеем от холода. А без нас ты никогда не сможешь вернуться вниз, к людям.
— Так что же, затем я всю землю обошел, на крыльях ваших устремился вверх, под самые тучи забрался, чтобы теперь тут, у самой моей цели, когда должна исполниться моя мечта, отказаться от нее и, один раз лишь взглянув на Синедур, оставить ее и больше никогда не увидеть?
— Ты должен это сделать, если хочешь спасти вас обоих от гибели, — ответил ему мудрый гриф.
— Пусть же будет так, как ты говоришь, дорогой друг, если уж иначе быть не может, — сказал Ибрагим, переступая порог дворца Синедур. Огромные ворота из гранитных скал широко перед ним раскрылись без шума. Шел Ибрагим по огромным залам из пурпурового порфира, проходил по гротам из черного базальта, чеканным медью, золотом и серебром, с зелеными малахитовыми инкрустациями. Ни души нигде не видно было, а тишина стояла кругом такая, что лишь шаги Ибрагима раздавались гулко под сводами залов, вызывая стократное эхо. Через узкие окна просачивалось сюда немного света. В полумраке блестели колонны сталактитов самых причудливых форм.
Прошел так Ибрагим через сто залов, через сто гротов, но не встретил никого на своем пути. Всюду окружала его тишина и пустота, да ослепляло сверканье инея, покрывавшего толстым слоем стены. А холодно тут было до того, что у Ибрагима дыхание на устах замерзало.
Остановился он, наконец, у порога небольшого грота, выдолбленного в горном хрустале. На широком ложе из розового опала лежала тут прикрытая белым пухом Синедур, погруженная в глубокий сон.
Ибрагим приблизился к спящей, перстень со своей руки снял и на палец Синедур его надел. И тогда только решился, затаив дыхание, взглянуть в лицо спящей.
Долго он не мог оторвать от нее очей. Нет, нет, я не буду вам описывать красоту Синедур, никакими словами о ней не рассказать.
Наконец Ибрагим через силу заставил себя оторвать взор от спящей Синедур и отправился к выходу.
А грифы уже с нетерпением дожидались его, окостеневшие от холода, с опущенными крыльями.
— Скорее, скорее, Ибрагим, ночь приближается, скоро месяц осветит горы — и тогда мы погибнем!
Ибрагим взобрался на спину самого большого грифа, еще раз глянул на дворец Синедур, и они полетели вниз — в долину.
Спустились птицы на лужайку с цветами. Ибрагим, живой и здоровый, почувствовав под ногами землю, поблагодарил горячо грифов и отправился в обратный путь.
Проходил он через какой-то небольшой городок, и вдруг до него донесся чей-то оклик:
— Ибрагим! Ибрагим! Царевич Ибрагим!
Это был Аббас, сын визиря. Вы помните, наверное, как остался он в этом городке поджидать Ибрагима и нанялся там в помощники к продавцу лепешек, так как побоялся без царевича возвращаться домой, а последовать за Ибрагимом у него смелости не хватило…
Обрадовался Ибрагим товарищу, рассказал ему о своих приключениях, и с тех пор они продолжали свое путешествие вместе.
Уже совсем неподалеку от их страны дошла до них весть, что какая-то принцесса со своей огромной свитой движется вслед за ними.
Встречные говорили, что красота ее такова, что если кому-нибудь удастся на нее взглянуть, он будет счастлив уже до самой своей смерти. Но до сих пор, якобы, никому такое счастье не выпадало, так как свое лицо она скрывает под густой вуалью. И будто бы по всему свету ищет эта принцесса того, кто разбудил ее со сна в хрустальном гроте и надел ей на палец свой перстень.
— Это Синедур! — воскликнул, услышав все это, Ибрагим и сильнее натянул удила своего коня. А Аббас, услышав все это, чуть не лопнул от зависти.
Вечером пришлось им остановиться, коней накормить да напоить. А вокруг, как назло, ни одного ручейка, ни даже маленького источника, лишь высохший колодец стоит. Заглянул в него Ибрагим, не осталось ли на самом дне капли воды, но темно там, ничего не видно.
— Спущусь-ка я в него по веревке, может хоть в кожаный мешок немного воды набрать удастся, — говорит Ибрагим Аббасу. — А ты, как я крикну, тащи меня на веревке обратно.
— Хорошо, — говорит Аббас, кивая головой, и тут же Ибрагима веревкой обвязывает вокруг пояса.
Спустился Ибрагим на самое дно колодца, в кожаный мешок воды набрал и кричит Аббасу, чтобы тот его начал вытаскивать.
Но Аббас ножом веревку разрезал, на коня вскочил и ускакал. Пусть, — думает он, — Ибрагим там, в колодце, погибнет, а он, Аббас, тем временем к прекрасной Синедур поедет и скажет ей, что это он ей перстень на палец надел и со сна ее разбудил.
Приблизился он к паланкину, что несли слуги Синедур, и закричал:
— О госпожа! Снизойди, взгляни на того, кто тебя в гроте хрустальном разбудил и перстень на твой палец надел.
Синедур сидела в окружении своих приближенных, вся окутанная покрывалом. Велела она Аббасу подойти поближе и так сказала ему:
— Если ты, рыцарь, тот самый смельчак, легко будет тебе ответить на мои три вопроса:
Когда проезжала я по долине, встретилась мне на дороге девочка. — Где твоя матушка? — спросила я ее. А девочка мне ответила: «В поле пошла с месяцем на плече». А где твой отец? — спрашиваю я ее. — «Напускает укротителя на укрощенного», — ответила мне она. Вот ты и объясни мне, что означают эти слова девочки, — сказала Синедур.
— Разгадка простая, — говорит Аббас. — Была ночь. Месяц светил, мать девочки шла, освещенная его лучами. А отец пошел пахать плугом землю — напускал укротителя на укрощенного.
— Не угадал ты, — говорит Синедур. — А сейчас скажи мне, на что вода жалуется, когда ее в котле ставят на огонь?
— На жар, — ответил сын визиря.
— Ну, и на этот раз ты не угадал, — сказала королевна. — А третья моя загадка будет такая: «Всех одевает, а сама голая ходит».
— Монета, — отвечает Аббас.
— Нет, и третью загадку ты не отгадал. Теперь уж я знаю, что ты хотел меня обмануть. Иди прочь с глаз моих, обманщик! — с гневом воскликнула Синедур, — иначе я прикажу своим слугам тебя поколотить!
Но Аббас уже дал шпоры своему коню и пустился наутек.
А что же тем временем случилось с Ибрагимом, — спросите вы, — после того, как злой Аббас бросил его, оставив на дне колодца?
Долго кричал он и звал Аббаса, пока, наконец, не понял, что Аббас его предал, и тогда впал в величайшую грусть. Как же это так, после всех приключений, после того, как достиг он, наконец, страны Синедур, суждено ему погибнуть здесь, в этом колодце, на дне этой ямы? О, судьба к нему видно немилостива, если этот ничтожный рыцарь смог обречь его на смерть!
В столь мрачных мыслях провел он ночь, весь промокший, голодный, дрожащий от холода. Когда же наступило утро, а в глубине колодца перед ним все еще были звезды, отчаянию его не было границ. Но вдруг раздался пронзительный писк, и маленькая обезьянка упала прямо ему в руки. Перепуганная насмерть, она так жалостно кричала, зовя свою мать, что обеспокоенная мамаша услышала ее крик и заглянула вглубь колодца, раскачиваясь на длинной лиане, опутывающей растущее рядом дерево.
Поняв, что тут случилось, старшая обезьяна бросила в колодец лиану и минуту спустя, схватив своего малыша, исчезла в густой листве дерева.
— Вот оно, мое спасение! Сама судьба мне его послала, — обрадовался Ибрагим, схватился за лиану и начал по ней карабкаться наверх. Мокрый и грязный по пояс, весь оборванный, пустился Ибрагим в дорогу, куда глаза глядят. Не было у него ни меча, ни коня — все Аббас забрал.
Так дошел он до того места, где разбила свой шатер Синедур. Когда Ибрагим открыл слугам, кто он, и попросил, чтобы они позволили ему перед королевной предстать, слуги никак не хотели его допустить к трону их владычицы.
— Что там за крик? — спросила Синедур.
— Ах, — засмеялся в ответ ей слуга, — какой-то нищий осмелился заявить, что он и есть тот самый рыцарь, который тебе, о наша госпожа, свой перстень надел на палец!
— Введите его в мой шатер! — приказала королевна.
Так предстал перед Синедур нищий — Ибрагим.
— Если правду ты говоришь, то мои три загадки ты без всякого труда отгадаешь, — сказала Синедур, пристально приглядываясь к Ибрагиму сквозь вуаль.
Выслушал Ибрагим три ее загадки и ответил:
— Мать девочки пошла в поле, перекинув через плечо серп. А отец погнал гончего пса на охоту за зверем — напустил укротителя на укрощенного.
Вторая загадка так разгадывается: вода, поставленная в котелке на огонь, жалуется: «О горе мое, горе! Была я тучкой, пролилась я с неба на землю, кормила своими соками дерево, а теперь я сгораю на его же пламени».
А третья загадка? — Та, что всех одевает, а сама голая ходит, — это игла.
Поняла тогда Синедур, что этот нищий в лохмотьях и есть тот самый рыцарь, который ее от ледового сна разбудил.
Ибрагим рассказал ей свою историю, а потом ко двору своего отца и матери ее привез. Там и состоялся шумный свадебный пир королевича Ибрагима и прекрасной Синедур. И на том пиру я был, весело пировал, а что услыхал, то и вам рассказал.
О радже, дровосеке и животных (Сказка острова Целебес)
Один раджа охотился в лесу. Порешив уже вернуться домой, он вдруг увидел перед собой льва, который гнался за антилопой. Раджа так перепугался, что опрометью бросился бежать, куда глаза глядят, и бежал до тех пор, пока не свалился в глубокую яму. Минуту спустя и лев со своей добычей оказался в той же яме. А там уже сидела мышь с преследовавшей ее коброй. Потом туда же попала и маленькая обезьянка, убегавшая от ястреба.
При виде льва, в яме воцарилась гробовая тишина. Все замерли от ужаса, увидев рядом с собой царя зверей.
— Нам всем грозит одна и та же опасность, — заговорил лев. — Ведь и раджа, хоть он и человек, может умереть от голода и жажды, если никто не придет ему на помощь. Всех нас ждет одна и та же судьба, но еще плачевнее будет, если нас найдут охотники. Поэтому нам нет никакого смысла бросаться друг на друга. Надо заключить перемирие для совместной обороны.
Как раз в это время неподалеку проходил бедный дровосек.
— Ох, вытяни ты меня отсюда! — закричал раджа.
— Не убивай ты нас, помоги нам отсюда выкарабкаться! — просил его лев.
— Спаси ты нас! — умоляли его мышка, кобра и обезьянка.
Подошел дровосек к яме и начал всех их по очереди вытаскивать из нее.
Сначала помог освободиться радже, потом — льву, после него кобре, а уж под конец — мышке и обезьянке.
Раджа его даже не поблагодарил. Гордо подняв голову, он направился к своему дворцу.
А лев, мышь, кобра и обезьянка вежливо поблагодарили дровосека и каждый из них пошел своей дорогой.
Спустя некоторое время дровосек рубил в лесу дрова. Вдруг он увидел льва, когда тот как раз поймал газель. Лев сразу узнал своего спасителя и сказал:
— Ты — мой избавитель, возьми же мою добычу.
И оставил дровосеку пойманную газель.
Вскоре в своих лесах раджа устроил большую охоту на крупного зверя. Когда раджа устал и прилег отдохнуть под деревом, обезьянка соскочила на землю, схватила его золотую цепь и побежала к дровосеку. Она сказала ему:
— Мой господин, ты когда-то спас мне жизнь. Я хочу тебя отблагодарить: вот тебе золотая цепь раджи. Иди к нему и скажи, что это ты нашел ее в лесу. Уж он не обойдет тебя щедрой наградой!
Когда раджа проснулся и увидел, что нет его золотой цепи, он впал в ярость и приказал своим слугам перетрясти весь лес и без золотой цепи не являться ему на глаза.
Один из придворных заметил дровосека в тот момент, когда тот рассматривал золотую цепь и, взвешивая ее на ладони, прикидывал, сколько рупий он может получить от раджи за свою находку.
— Ага! Вот ты и попался, воришка! — крикнул придворный и потянул перепуганного дровосека к радже. — Вот, я нашел того, кто осмелился украсть твою золотую цепь, государь!
— Государь! Поверь ты мне! Эту цепь принесла мне обезьянка. Я уже собирался отнести ее твоему величеству, когда меня схватил твой слуга и притащил сюда.
Раджа, хоть и сразу узнал дровосека, спасшего ему жизнь, лишь громко рассмеялся в ответ.
— С каких это пор обезьяны приносят людям золотые цепи? Эй! Стражники! Свяжите этого негодяя и бросьте его в тюремную яму. Завтра же, как только закончу свою охоту, я прикажу отрубить ему голову.
Потащили стражники дровосека в тюремную яму и бросили ему туда охапку соломы. Когда захлопнулась за ними тяжелая дверь подземелья, дровосек горько заплакал над своей судьбой.
Услышала его мышь, которая пришла навестить своих родственников, живущих во дворце раджи. Она сразу же узнала своего спасителя.
— О мой спаситель! Не теряй надежды — я сделаю все, чтобы спасти тебя.
Быстро-быстро побежала она к кобре, с которой подружилась с того времени, как пришлось им вместе сидеть в яме, и рассказала ей о несчастье дровосека. Кобра, долго не раздумывая, поползла в подземелье и сказала:
— Господин мой! Сего дня ночью я ужалю раджу, а тебе дам драгоценный камень, который обладает даром обезвреживать мой яд. Когда по всему городу глашатаи оповестят, что тот, кому удастся спасти жизнь радже, будет щедро награжден, тогда ты и скажешь стражникам, что тебе известно одно-единственное средство от укусов ядовитых змей. Приведут тебя к ложу раджи, ты приложишь этот камень к ране, и раджа сразу же выздоровеет. А в награду ты потребуешь себе свободу.