Папа говорил серьезно, строго и убежденно. И я запомнил его слова...
Мы вошли в «бидон», пришвартовали «Богатыря» у «ступенек» и принялись за работу.
Самое трудное было – закрепить веревки на лодке. Тут требовалась определенная подготовка.
Прежде всего мы натаскали и сложили на самой нижней «ступеньке» хорошие березовые дрова и развели мощный костер. Когда в нем зардели горячие угли, папа переоделся для тепла в свой спортивный костюм, в котором он обычно спал, и мы перешли на плот, в серединке которого торчал из воды кончик мачты.
С обеих концов плота мы спустили в воду веревки в виде петель с привязанными к ним камнями – одну там, где был нос лодки, другую – у кормы.
Папа, как следует надышавшись и набравшись мужества, ахнув, плюхнулся в воду и исчез в глубине. Вода была прозрачная и, когда она успокоилась, мне хорошо было видно, как он, путаясь в водорослях, заводит первую веревку под нос лодки и как затем стремительно вылетает на поверхность.
Отдышавшись, папа снова нырнул и проделал то же самое у кормы. Правда, не с одного раза.
Когда он вылез на плот, у него так стучали зубы, что я не смог разобрать, что он хочет сказать.
Мы поскорее перебрались на «ступеньку» к костру. Папа содрал с себя мокрый костюм, изо всех сил растерся полотенцем, оделся в сухое и навис всем телом над углями.
– Что ты хотел сказать? – спросил я, когда к нему вернулся дар речи.
– Жуть! – одним словом обрисовал папа свои ощущения.
Но главная работа была сделана.
Мы снова перебрались на плот, натянули и накрепко завязали веревки и в ожидании отлива пошли на охоту.
Побродили по лесу. Спугнули стаю куропаток. Но папа не успел выстрелить, и они скрылись за деревьями.
По-моему, он просто не хотел сейчас стрелять в живое: слишком сильное потрясение мы испытали в заливе, за косой.
– Пойдем к морю, – сказал папа. – Постреляешь в цель.
Обойдя «бидон» стороной, мы спустились на берег. Здесь он был весь покрыт булыжниками, которых становилось все больше – море отступало от берега.
Мы отыскали среди камней большой белый пенопластовый шар – поплавок, оторвавшийся от рыбацких сетей. Бросили его в воду, и он стал, плавно покачиваясь на волнах, все дальше отплывать от берега.
Папа зарядил ружье, строго повторил правила безопасности и протянул его мне.
Я прицелился в поплавок и нажал спуск. Ружье сильно ударило меня в плечо своим прикладом, далеко от шара хлестнула по воде дробь и запрыгала рикошетом по волнам, пока не ослабла и утонула.
– Ошибка, – сказал папа. – Стреляй в тот момент, когда поплавок замрет на гребне волны – вверх уже не поднимается, а вниз еще не пошел. И прижимай крепче приклад, а то плечо отобьешь. Понял?
Я кивнул и снова выстрелил. На этот раз удачнее – поплавок отпрыгнул в сторону, видимо, несколько дробинок его зацепили.
– Молодец, – сказал папа. – Очень неплохо для начала. Дай-ка мне.
Он постоял некоторое время, опустив ружье, держа его почти у колен, потом вдруг резко вскинул и мгновенно выстрелил. Белый шар словно взорвался – исчез, разлетевшись мельчайшими крошками.
– Тоже неплохо, – скромно похвалил я папу.
Мы еще немного постреляли, а потом папа сказал: «Пора», и мы полезли в свой «бидон».
(Забегая вперед, скажу, что вскоре я подстрелил на воде свою первую утку, а потом сбил влет куропатку.
– Жалко? – спросил папа, когда я подобрал ее в кустах черники.
У белой, с мохнатыми лапками птицы были мертво поникшие крылья, а на клюве застыла капелька крови. А ведь она только что клевала ягоды.
– Жалко, – признался я.
– Это хорошо, – сказал папа. – Я рад за тебя. И спокоен.)...
Когда мы вернулись, то увидели, что веревки не только ослабли, а плавают кольцами рядом с плотом.
Мы быстренько выбрали их и снова закрепили. А во время прилива подтянули плот с висевшей под ним лодкой к берегу.
В следующий отлив мы увидели уже не кончик мачты, а почти всю.
Тут послышался стук мотора, и в «бидон» вошла лодка с нашим знакомым бородачом-биологом с Биостанции.
Мы помогли ему пришвартоваться и сели пить чай, чтобы обменяться новостями.
– Нам трех волков доставили, – радостно сообщил биолог. – Их на острове Дальнем поймали, будут теперь здесь обживаться.
– А зачем? – спросил я. – Здесь и своих хватает.
– Не хватает, – не согласился биолог. – Чтобы лоси и зайцы хорошо бегали, чтобы здоровенькими были, еще волки нужны. – И пояснил: – Волки ведь больных и слабых животных режут, а остальных гоняют, заставляют спортивную форму держать.
Он с таким восторгом об этом рассказывал, будто на Биостанцию не злобных хищников привезли, а свежие фрукты.
– А у вас какие дела? Хорошо отдыхаете? Нравится у нас?
Папа рассказал о наших приключениях и про браконьера на море.
Биолог круто выразился.
– Это наверняка Багров, Филина сообщник. Они всегда вместе разбойничали. Филина-то посадили, а Багров выкрутился. Никак его отловить не можем. Негодяй! – с такой же злостью, как и папа, сказал он. – Мы тут каждую козявку бережем, а он все подряд бьет. И на суше, и на море. Попался бы он мне!
После чая мы помогли биологу разместить в бухте всякие приборы. Он объяснил, что будет брать пробы воды на соленость и на содержание в ней разных нужных веществ, определять состояние морского дна по виду какого-то планктона, – и совсем нас запутал всякими научными терминами. Я только понял, что это очень важное дело для рыбы и морского зверя. И с удовольствием ему помогал.
А потом, когда поднялся высоко прилив, биолог нам помог подтянуть к берегу плот с висевшей под ним на веревках лодкой.
– Здорово придумали, – сказал он. – Природная лебедка. Не иначе, ваш младший сообразил.
Мы с папой улыбнулись, гордые за Алешку. Знали бы мы, что он за это время еще сообразил!
Потом биолог уселся на камне, достал блокнот и уткнулся в него своей бородой, стал записывать всякие научные данные.
А мы пошли в лес, прогуляться. Долго бродили среди камней и деревьев и вышли на край красивой опушки. Она вся заросла густой травой и была окружена маленькими, пушистыми, как зайчата, елками.
Вдруг папа повернулся ко мне, прижал палец к губам и тихонько лег на землю. И я тоже, хотя еще ничего не понял.
– Смотри, – одними губами, почти беззвучно прошептал папа, – вон туда, где большой валун. Видишь?
Я пригляделся и чуть не ахнул: слева от нас, совсем рядом, легко качнулись еловые ветки, и на опушку осторожно вышел маленький безрогий лосенок на тонких ножках.
Он постоял немного, двигая ушами и шевеля черным носом, осмотрелся и, путаясь нескладными длинными ногами в высокой траве, сделал несколько шагов, потянулся губами к какой-то веточке.
Мы даже дыхание затаили.
И вдруг из леса ударил двойной выстрел. Дрогнули еловые лапы, выплыл из-за них и растаял легкий дымок.
Лосенка будто что-то очень сильное толкнуло в плечо, у него подогнулись передние ноги, и он упал на колени. Потом медленно завалился на бок, приподнял было голову, словно пытался дотянуться до своей веточки, и бессильно уронил ее в траву.
Я чуть не вскочил, чтобы броситься ему на помощь. Но папа сильно прижал мой затылок, и я уткнулся носом в мох.
– Не двигайся, – услышал я тихие слова. – Сейчас мы его возьмем. С поличным.
Когда я приподнял голову, папы рядом уже не было. Он беззвучно исчез в лесу...
Я долго лежал, затаившись, шарил глазами во все стороны, но ничего не происходило. Снова защебетали испуганные выстрелами птицы. Покачивалась шуршащая трава. Зеленели елки. Только лосенок все так же лежал на боку, лишь чуточку шевелилась от ветра его шерсть. И потому казалось, что он еще дышит.
И все кругом опять было так, будто ничего на свете не случилось.
А потом на дальней стороне опушки раздвинулись ветки, и вышел из леса настороженный человек. Тут же остановился, воровато огляделся по сторонам. Переломил ружье и выбросил из его стволов звякнувшие о камень пустые гильзы. Вставил патроны, снова захлопнул свою двустволку и, озираясь, пошел к лосенку.
Это был здоровенный мордатый парень. Наверное, тот самый злостный браконьер Багров, сообщник Филина, глушивший рыбу динамитом за Песчаной косой.
На поясе у него был патронташ, набитый патронами, и висел большой охотничий нож.
Я тихонько притянул поближе здоровенный сухой сук, вроде дубинки, и сжал его изо всех сил в руке.
Парень стал над лосенком, опять осмотрелся, даже назад оглянулся, повесил ружье на ближнее дерево и вытащил нож из чехла. Закатал рукава, наклонился над лосенком и стал что-то с ним делать – наверное, снимать шкуру. Я старался на это не смотреть, не мог.
Тем более, что мой взгляд привлекло совсем другое: за деревом, где висело ружье браконьера, незаметно и бесшумно, как индеец, появился папа. Он протянул из-за ствола руку, тихо снял ружье с сучка и, отступив назад в чащу, снова исчез.
Через мгновение двустволка опять висела на том же сучке – уже разряженная, как я сразу догадался.
А браконьер ничего не замечал за своим поганым делом. Мотая головой, сдувая с лица комаров, он сноровисто, как опытный мясник, работал ножом. Левая рука его, голая по локоть, красная от крови, оттягивала взрезанный край шкуры лосенка, а в правой, тоже окровавленной, безошибочно сверкало тусклое длинное лезвие. Он торопился. И так увлекся, что даже не сразу поднял голову, когда папа оказался рядом с ним.
– Все, мужичок, отохотился, – спокойно сказал папа. – Года на три, я думаю.
Парень вздрогнул, выронил нож, его красная лапа метнулась к дереву и сдернула с сучка ружье. Не вскидывая его, прямо от пояса, направил папе в грудь и щелкнул курками.
– Давай еще, – посоветовал папа. – Может, осечка? Попробуй, я подожду.
Парень все понял. Выронил ружье и попытался схватить нож. Но на нем уже стояла папина нога в сапоге.
Тогда он отпрыгнул в сторону и скачками помчался в лес. Прямо мимо меня.
Не знаю, что меня толкнуло. Будто земля подбросила. Я вскочил, что-то заорал и, подняв над головой сук, бросился ему наперерез...
Но не очень удачно. Когда до браконьера оставалось всего два шага, я зацепился ногой за кочку и грохнулся со всей дури на землю. Зато рука моя пошла по инерции вперед, и палка очень удачно попала парню между ног. Он запутался в ней и тоже грохнулся со всего маху.
Приподнялся, но не успел вскочить. Папа навалился на него сзади, схватил за волосы и здорово ткнул его лбом прямо в камень.
Парень замер, видно, с ним так круто еще не обращались.
– Хорошо у тебя получилось, – сказал папа, повернув ко мне голову.
– Это случайно, – признался я.
– Все равно хорошо. Подбери его ружье и нож.
Папа задрал парню куртку, выдернул из его брюк ремень и связал ему руки.
– Вставай, – сказал он, – хватит валяться.
– Ты бы отпустил меня, мужик, а? – жалобно попросил парень, поднимаясь с земли.
– Зачем? – спросил папа.
– А я больше не буду.
– Не будешь, – согласился папа. – Долго не будешь. Тебе к сроку за злостное браконьерство еще добавят за попытку применить оружие. При задержании.
– Ну, смотри, мужик, – злобно пригрозил парень, – тут наших много, они тебя достанут.
– Может, и правда, отпустить его? – спросил меня папа. – А то я очень испугался.
– Давай его лучше застрелим, – предложил я. – Чего с ним таскаться? И нам спокойнее. Никто ведь не узнает.
Папа сделал вид, что глубоко задумался над моим предложением. А парень испуганно смотрел на него, ждал решения.
– Багров! – вдруг раздался рядом с ним радостный голос биолога. – Попался! Вот радость-то!
– Повезло тебе, – вздохнул папа с сожалением.
Биолог наклонился над лосенком. Потом подошел вплотную к Багрову, долго смотрел на него. С ненавистью и брезгливостью. Потом сказал:
– Морду бы тебе для начала набить, да руки у тебя связаны. Иди в лодку. Да штаны не потеряй.
И мы пошли на берег.
– Я отвезу его на станцию, – сказал биолог, – и вызову милицию, у нас рация есть.
– Не сбежит, пока милиция приедет? – спросил папа.
– Не сбежит. Мы его в клетку посадим, к волкам. Иди, иди, не оглядывайся.
Мы помогли биологу собрать его приборы, посадили Багрова в лодку, и, когда она скрылась вдали, я все-таки спросил папу:
– Скажи, а если ему удалось бы бежать, ты бы смог в него выстрелить?
– Не знаю, – сказал папа. – А ты смог бы в этом случае его по башке дубинкой ахнуть?
– Смог бы, – сказал я честно, вспоминая открытые глаза мертвого лосенка...
В тот же день нам удалось поднять нашу лодку на поверхность.
Лешкина идея себя полностью оправдала.
Глава XXII
Секретное оружие
Лешка времени тоже даром не терял. И надежно укрепил оборону нашего берега на случай пиратского вторжения.
В этом мы убедились, когда, откачав воду и заделав пробоину, возвращались домой. (Кстати, пробоин оказалось две. Одна дырка в носовой палубе, а другая – под ней, в днище. Похоже, что с самой кручи свалился на нашу лодку камень. Но уж больно точно)...
Папа вел «Богатыря», а я нашу лодку. Парус у нее еще не просох, она сильно кренилась: не столько от ветра, сколько от его веса, но при подходе к берегу я решил обогнать папу и первым достичь причала.
И вот когда я догнал «Богатыря» и пошел параллельным курсом, между нами вдруг поднялся столб воды, будто в нее плюхнулся артиллерийский снаряд. Калибром миллиметров на сто пятьдесят.
А с берега донесся восторженный визг и старческое кряканье: «А как же!»
Оказывается, мы попали в район стрельб, когда там проводились испытания Алешкиного бомбомета. Вернее, подвернулись в нужный момент в качестве мишеней.
– Прицел надо улучшить, – сказал Алешка, когда мы высадились на берег. – Не точно бьет. Разброс большой.
Повезло нам, что разброс большой. А то бы опять пришлось лодку со дна доставать.
Мы подошли к «форту». В средней его амбразуре торчало странное сооружение.
Попробую его описать.
Представьте себе что-то вроде спортивного лука, закрепленного горизонтально на толстой и тяжелой доске. Вместо тетивы – наложенные друг на друга лямки от рюкзака. Потом еще мамин половник и сплющенная гильза на веревочке.
Мы осмотрели это сооружение и ничего не поняли.
– Покажи в действии, – попросил папа.
Алешка поломался немного, ссылаясь на то, что испытания бомбомета еще не завершены, что прицел требует доработки, но все-таки согласился.
Сунув половник концом ручки между лямками, он начал его вращать, закручивая тетиву. Все с большим и большим усилием. Вдруг половник вырвался из его рук и врезал Алешке в лоб – так, что он плюхнулся на... ну, скажем, на спину.
– Стопор подвел, – объяснил он, потирая лоб, и снова взялся за половник. Завернул его до отказа, закрепил гильзой и скомандовал:
– Снаряд!
Акимыч (второй номер артиллерийского расчета) вложил в чашку половника увесистый булыжник, сделал шаг назад и ответил:
– Есть снаряд. Первое орудие к бою готово! А как же!
– Огонь! – скомандовал себе Алешка и дернул за веревку.
Гильза выскочила из гнезда, половник крутнулся и послал камень далеко в море.
– Неплохо, – сказал папа.
– Я думаю, – Алешка приставил палец ко лбу.
– О чем?
– Где еще три половника достать? Тогда можно очередью стрелять.
Акимыч с готовностью отозвался:
– Домой слетаю. У бабки сопру. У ней много. – И дед почесал затылок. Наверное, хорошо знакомый с половником.
Алеша вежливо, но твердо отказался. И машинально прикрыл уши ладонями.
Мы пришвартовали лодки и пошли в лагерь.
Там была маленькая суматоха. Все вещи из палатки были вытащены наружу, рюкзаки вывернуты, даже кресло опрокинуто. И мама была рассержена:
– Похоже, эти бандиты побывали здесь, – сказала она. – Половник украли, никак не найду.
– Да, – сказал Алеша. – Конечно. Прямо сейчас. Обязательно. А ты уху через край наливай. Мы не возражаем.
Мама подозрительно на него посмотрела, вздохнула, но ничего не сказала...