- Будете ли вы меня слушать? - крикнул Вентимор. - Я не шучу! Я еще не сказал вам, что оказалось в сосуде. Когда я открыл его, оттуда…
Он не мог продолжать. Как только эти слова слетели с его губ, он почувствовал, что кто-то схватил его за шиворот и приподнял над землей.
Его потащили вверх, мимо больших люстр, между резными и золочеными балками при всеобщем вопле недоумения и ужаса. Внизу он видел бледные лица, обращенные кверху, и слышал вскрикиванья и хохот нескольких высокопоставленных дам в жестокой истерике. В следующую за тем минуту он очутился в стеклянном фонаре, решетчатые оконца которого подались, как пропускная бумага, когда он продвинулся сквозь них и оказался на крыше, где встревоженные голуби шумно вспорхнули и тотчас улетели прочь.
Конечно, он знал, что это сенсационное похищение - дело рук джинна, и чувствовал скорее облегчение, чем беспокойство от этого упомянутого метода, примененного Факрашем. ибо на этот раз последний, по-видимому, нашел лучший выход из положения, которое с каждой минутой становилось нестерпимее.
17. ОБЪЯСНЕНИЕ НА ВЫШКЕ
Очутившись на воздухе, джинн «завертелся турманом» как подстреленный фазан, а Гораций закрыл глаза со смешанным ощущением качки на качелях и от переезда по Ламаншу, причем ему казалось, будто они летят уже целые часы, хотя в действительности не могло пройти больше нескольких секунд. Его беспокойство усиливалось невозможностью отгадать, куда его тащат, потому что он инстинктивно чувствовал, что направляются они но домой.
Наконец его поставили на что-то твердое, и он решился открыть глаза. Когда он понял, где находится, у него подкосились ноги, закружилась голова и он чуть не потерял равновесие. Он помещался на узком краю карниза на самой вышке собора Св. Павла.
На много футов ниже виднелась тусклая свинцовая поверхность купола, по выпуклости которого спаянные ребра листов тянулись, как гигантские змеи, из-за купола мелькала зеленая крыша нижней части собора и две его западных башни со своими серыми колоннами, урнами на верхушках и золочеными шишками, которые краснели на солнце.
Еще ниже Лудгетский холм и Флотская улица производили впечатление глубокого извилистого оврага, частями погруженного в тень, длинная цепь труб и крыш резко выделялась среди клубов серого дыма, широкая река жемчужного цвета подергивалась маслянистою рябью и отливала золотом под прикосновением солнца, ярко блестел грязный откос под верфями и амбарами на Суррейской стороне, баржи и пароходы стояли черными роями, а маленький буксирик шумно плыл по реке, оставляя за собой расползающийся след.
Он осторожно повернулся к востоку, где палевые, темно-серые, синие, тускло-красные и коричневые дома образовали затейливую мозаику, над которой стройные розоватые шпили и башни вырисовывались из туманной дымки, испещренной бесчисленными столбами черного, серого и янтарного дыма, а также легкими султанами и струйками серебристого пара, причем все это мало-помалу сливалось с нежно-золотистым и прозрачно-лазоревым небом.
Вид был великолепный и ничуть не терял от того, что более отдаленные его планы вырисовывались смутно, почему громадный город представлялся не только таинственным, но даже и беспредельным. Однако хотя все это отчетливо доходило до сознания Вентимора, но в тот миг он мало был способен к наслаждению этим величественным зрелищем. Его слишком занимал вопрос, зачем понадобилось Факрашу затащить его на такое небезопасное место и как ему спастись теперь, когда джинн, очевидно, исчез.
Однако тот оказался поблизости, так как Гораций увидел его выступающим по карнизу с видом человека, который чувствует себя вполне дома.
- А, вот вы где! - воскликнул Вентимор. - А я подумал, что вы опять покинули меня. Для чего вы меня сюда вознесли?
- Мне нужно было побеседовать с тобой с глазу на глаз, - ответил джинн.
- Нам, конечно, здесь не помешает никто. Но не кажется ли вам, что место несколько открытое, как-то бросается в глаза. Если нас здесь заметят, то это, несомненно, вызовет настоящую сенсацию.
- Я положил заклятье на всех, кто внизу, и никто не подымет головы. Поэтому сядь и выслушай мои слова.
Гораций осторожно принял сидячее положение так, что ноги его повисли в пространстве, и Факраш уселся рядом с ним.
- О, болтливейший из смертных! - начал он огорченным тоном. - Ты был близок к совершению величайшей ошибки и причинению зла себе и мне!
- Ну, это мне нравится! Ведь сами же вы впутали меня в этот скандал с почетным гражданством, а потом улизнули, предоставив мне выпутываться, как придется; вернулись же вы именно тогда, когда я собирался все объяснить, и потащили меня сквозь крышу, точно мешок с мукой. Полагаете ли вы, что это… это тактично с вашей стороны?
- Ты выпил вина и дал ему проникнуть туда, где хранятся тайны.
- Один только стакан, и он мне был нужен, уверяю вас. А потом меня заставили говорить речь, между тем, благодаря вам, я был в таком безвыходном положении, что мне оставалось одно: сказать правду.
- Правдивость, - ответил джинн, - как ты со временем узнаешь, не всегда бывает кораблем спасения. Ты едва не выдал благодетеля, приведшего тебя к такой славе и почестям, от которых с зависти зарычали бы львы.
- Если бы какой-нибудь лев с малейшим чутьем комичного мог наблюдать происходящее, - ответил Вентимор, - то он лопнул бы со смеху, а никак не от зависти. Великий Боже! - воскликнул он с негодованием. - Факраш! Я никогда в жизни еще не чувствовал себя таким совершеннейшим ослом! И если ничто другое не могло удовлетворить вас, по крайней мере, вы могли бы выдумать приличный предлог! Но нет! Вы пропустили самое главное… И все это зачем?…
- Неважно, почему весь народ вышел приветствовать тебя и воздал тебе честь, важно то, что это совершилось, - сказал Факраш угрюмо. - Ибо вести о твоей славе дошли бы до Бидип-эль-Джемаль.
- Вот тут-то вы и ошибаетесь, - ответил Гораций. - Если бы вы так дьявольски не торопились и навели некоторые справки, то увидали бы, что напрасно хлопочете.
- Что означают твои слова?
- Вы узнали бы тогда, что принцесса избегла соблазна выходить замуж за незнатного, так как уже вступила в брак тридцать столетий тому назад. Она вышла за смертного, за некоего Сейфа-эль-Мулука, царского сына, и оба они давно уже умерли - вот и другое препятствие к осуществлению ваших планов.
- Это ложь! - объявил Факраш.
- Если вы доставите меня домой, на Викентьеву площадь, я буду счастлив представить вам доказательства в хронике вашего народа, - сказал Гораций, - и вам, должно быть, приятно услышать, что ваш старинный враг г. Джарджарис погиб насильственной смертью, после очень рыцарственного поединка с царской дочерью, которая, несмотря на свои глубокие познания в черной магии, к несчастью, сама кончила жизнь, бедняжка, в последней схватке.
- Я тебя предназначал для его уничтожения! - сказал Факраш.
- Я знаю. Это было весьма предупредительно с вашей стороны. Но сомневаюсь, сумел ли бы я выполнить задачу с таким успехом. И потом, это, наверное, стоило бы мне по крайней мере одного глаза. Нет, уж лучше так, как оно есть.
- Как давно обладаешь ты этими сведениями?
- Только со вчерашнего дня.
- Со вчерашнего дня? И ты до сего часа не раскрыл передо мной свитка своих знаний?
- У меня было столько хлопот все утро, вы понимаете, - объяснил Гораций. - Я не успел.
- О, я - негодный бородатый дурень! - воскликнул джинн. - Я осмелился привести этого незаконнорожденного песьего сына перед августейшее лицо самого великого Лорд-мэра, над коим да будет мир!
- Я протестую против того, чтобы меня называли незаконнорожденным песьим сыном, - ответил Гораций, - но в остальном я с вами совершенно согласен. Боюсь, что Лорд-мэр сейчас очень далек от мира. - Он указал на крутую крышу ратуши с ее слуховыми окнами, резными башенками и легким бельведером, сквозь которой он так недавно учинил постыдное бегство. - Там, и низу, господин Факраш, идет сейчас дьявольская кутерьма, можете быть уверены! Теперь там сидят при закрытых дверях вплоть до принятия какого-нибудь решения, что потребует немало времени. И все по вашей милости!
- Это твоя работа! Как дерзнул ты… открыть Лорду-мэру, что он был обманут?
- А что? Я думал, что ему это надо знать. Ведь я был обязан, особенно посли присяги, предупреждать его обо всяких кознях. Наконец у меня не было исхода. Все это он поймет и во всяком случае обвинит не меня.
- Счастье, что я унес тебя, прежде чем уста твои успели произнести мое имя! - заметил джинн.
- Все равно вы уже выдали себя. Все видели вас, это несомненно. Вы не так уж быстро летели. Они узнают вас. Раз вы из-под носа у Лорда-мэра выхватываете человека и, взвившись с ним, точно ракета, прошибаете крышу, то не можете рассчитывать, что вас никто не заметит. К тому же ведь вы единственный в городе джинн, гуляющий на свободе.
Факраш заерзал на карнизе.
- Я ничем не высказал непочтения к Лорду-мэру, - сказал он, - и посему у него нет справедливой причины, чтобы на меня прогневаться.
Гораций заметил, что джинну не совсем по себе, и воспользовался своим преимуществом:
- Мой драгоценный старый друг! Вы, по-видимому, еще не вполне сознаете, какой ужасный поступок вы совершили. Ради каких-то своих ошибочных целей вы поставили в безнадежно дурацкое положение правителя величайшего в мире города и состоящий при нем совет. Они никогда этого не забудут. Взгляните-ка вот на народ, ожидающий внизу! Взгляните на флаги! Вспомните о вашем великолепном выезде, что стоит у ратуши. Подумайте обо всех, собравшихся в этом здании; самые аристократические, знатные и выдающиеся люди со всей страны съехались сюда, - продолжал Гораций, не стесняясь преувеличения, - и для чего же? Чтобы их одурачил какой-то джинн из медной бутыли!
- Ради собственного блага, они умолчат о происшедшем, - сказал Факраш с проблеском необычной сообразительности.
- Вероятно, они замяли бы все дело, если бы могли - согласился Гораций. - Но ради Бога, как им это сделать? Что они могут сказать? Какие дать объяснения? К тому же ведь существует пресса; вы не знаете, что значит пресса! Но уверяю вас, ее власть беспредельна - прямо-таки невозможно скрыть от нее что-либо в наши дни. У нее повсюду глаза, уши и тысячи языков. Не пройдет и пяти минут после открытия этих дверей (а их отпереть придется очень скоро), как репортеры передадут, каждый - своему изданию, специальные корреспонденции о вас и ваших последних чудачествах. Через полчаса во всех частях Лондона появятся бюллетени с огромными надписями: «Необыкновенное происшествие в ратуше», «Неожиданное окончание гражданского торжества», «Потрясающее появление восточного гения в столице», «Похищение гостя у Лорда-мэра», «Сенсационное известие», «Все подробности». И тотчас история разлетится по всему свету. «Умолчать»! Как же! Неужели вы можете думать, что Лорд-мэр или кто либо из сколько-нибудь замешанных в историю сумеют забыть или что им дадут забыть об этом позорном происшествии? Если да, то боюсь, вы жестоко ошибаетесь.
- Поистине ужасно навлечь на себя гнев Лорда-мэра, - произнес джинн дрогнувшим голосом.
- Ужасно! - повторил Гораций. - Но, как видно, вы этого добились.
- У него на шее драгоценный талисман, который дает ему власть над темными силами, не так ли?
- Вам лучше знать, - ответил Гораций.
- Блеск его талисмана и величавость его осанки внушили мне страх предстать перед ним. Я боялся, как бы он не признал меня и не призвал к повиновению. Ибо поистине его могущество превосходит мощь Сулеймана и рука его сильнее тяготеет на тех из джиннов, кто подпал под его власть.
- Если так, - сказал Гораций, - то я бы всячески советовал вам как-нибудь выяснить положение, пока не поздно… Не теряйте же времени!
- Слова твои справедливы, - сказал Факраш, вскочив па ноги и поворачиваясь к Чипсайду.
Гораций, сидя, подвинулся за ним и, взглянув вниз, увидал под собою верхушки тощих и пыльных деревьев на кладбище, макушки черной и густой толпы люден на улицах и красные закраины труб на черепичных крышах.
- Есть только одно средство, - сказал джинн, - и может случиться, что я утратил способность применять его. Но я сделаю попытку. - И, протянув правую руку по направлению к востоку, он произнес что-то в роде приказания или призыва.
Гораций чуть не свалился с карниза со страха перед тем, что могло последовать. Он боялся грома, чумы, землетрясения. Он был уверен, что джинн не отступит перед самыми жестокими способами, лишь бы уничтожить следы своего промаха, и мало надеялся на то, чтобы дальнейшие выдумки Факраша оказались удачнее прежних.
К счастью, ни одна из этих крайних мер не пришла в голову джинну, хотя и то, что последовало, было достаточно странно и поразительно.
Внезапно, как бы повинуясь чародейской жестикуляции джинна, темная полоса тумана стала надвигаться от Королевской Биржи, быстро поглощая здание за зданием. Поочередно исчезали ратуша, ближняя колокольня, весь квартал Чипсайда и кладбище, и, повернув голову налево, Гораций увидел, как темный поток, стремясь на запад, скрыл Лудгетский холм, Странд, Черинг-Крос и Вестминстер, так, что, наконец, они с Факрашем очутились одни над беспредельной плоскостью асфальтово-серой тучи, как бы единственные живые существа среди пустого и безмолвного мира.
- Взгляни, - сказал Факраш.
И Гораций, повернувшись к востоку, увидел, как снова порозовел шпиль колокольни, как ясно, отчетливо выступила ратуша и постепенно выплывали из тумана улицы и крыши домов. Исчезли только развевавшиеся флаги, ожидавшая толпа и конная полиция. Обычное движение ломовиков, омнибусов и экипажей как будто никогда не прерывалось, шум и грохот колес, крики кучеров и щелканье бичей выделялись поразительно звонко среди непрерывно грохочущего рева волн человеческого океана.
- Это облако, которое ты видел, - сказал Факраш, - унесло с собой память о сегодняшнем событии, и ни один из смертных, собиравшихся почтить тебя, не сохранит о нем воспоминания. Взгляни, они идут по своим делам как ни в чем не бывало!
Горацию не часто приходилось искренне восхищаться джинном, но теперь он не мог удержаться от похвалы.
- Черт возьми! Это начисто выпутывает Лорда-мэра и всех прочих из глупой истории. Я должен сознаться, г. Факраш, это лучшее из всего, что вы до сих пор сделали.
- Повремени, - сказал джинн, - ибо сейчас ты увидишь нечто еще более прекрасное.
В его глазах мелькал зловещий зеленый огонек и его жиденькая бородка ощетинилась. Гораций почувствовал беспокойство: ему вовсе не понравился вид джинна.
- Право, мне думается, вы достаточно потрудились на сегодняшний день, - сказал он. - К тому же здесь довольно-таки ветрено. Я ничего не имел бы против того, чтобы спуститься на землю.
- Нет сомнения в том, что ты вскоре будешь внизу, о дерзкое и лживое ничтожество!
И джинн положил ему на плечо свою длинную, узкую руку. «Он что-то затевает, - подумал Вентимор, - но что?»
- Почтеннейший, - сказал он вслух, - я не понимаю вашего тона. Чем я обидел вас?
- Вдохновлен Богом был тот, кто сказал: «Берегитесь оскорблять, ибо легко потерять сердце и трудно вернуть его обратно».
- Чудесно! - сказал Гораций. - Но при чем это тут?
- При том, - объяснил джинн, - что я намерен собственной рукой сбросить тебя вниз с высоты.
На одну секунду Гораций почувствовал, что силы изменяют ему Но огромным напряжением воли он взял себя в руки.
- Полно! - сказал он. - Вы сами знаете, что глупите. При вашей доброте вы не способны на такую жестокость!
- Жалость с корнем вырвана из моего сердца, - возразил Факраш. - И потому приготовься к смерти, ибо близится время твоей злополучной погибели.
Вентимор не сумел скрыть дрожи. До сих пор он относился к Факрашу не серьезно, несмотря на его сверхъестественное могущество, а с какой-то полудружественной, полупрезрительной терпимостью, как к доброжелательному, но безнадежно-бестолковому старичишке. Ему никогда не приходило в голову, что джинн может проявить по отношению к нему злую волю. И теперь он недоумевал, как ему обойти и обезоружить это грозное существо? Следовало действовать быстро и хладнокровно, или же навеки расстаться с Сильвией.