— Знаешь, ты подумай еще, — сказал король. — Ты рассудительный человек. Может что и придумаешь.
И он подал Лукасу руку в знак того, что аудиенция закончена.
Лукас надел кепку и, понурившись, покинул дворец. Король со вздохом опустился в кресло и вытер пот со лба шелковым платком.
Лукас пришел к своей станции, где его ждала Эмма. Он похлопал ее по толстому боку и добавил масла, она это любила. Потом сел на границе страны, подперев голову рукой, и стал смотреть, как в море отражается заходящее солнце, вымостив из золотого расплава дорогу от самого горизонта к его ногам. Дорога вела в неизведанные страны. Лукас печально кивнул и тихо сказал:
— Хорошо. Мы уйдем. Но вместе.
И вернулся к Эмме. Она, наверно, заметила, что случилось недоброе. Паровозы не особенно умны, потому им и нужен машинист, но зато они очень чутки. И стоило Лукасу тихо пробормотать: «Бедняга Эмма!», как сердце у нее сжалось от дурных предчувствий и дыхание сбилось.
— Эмма, — тихо сказал Лукас незнакомым голосом. — Я не могу с тобой расстаться. Мы будем вместе, хоть на земле, хоть на небе, если только попадем туда.
Эмма, конечно, не поняла его слов. Но она его так любила, что не могла вынести его печали и принялась реветь.
Насилу Лукас ее успокоил.
— Джим Пуговица скоро станет целым подданным, — сказал он, — и тогда для кого-то из нас не будет места. Подданный для страны важнее паровоза, поэтому король решил, чтоб тебя не было. Но я тоже уйду с тобой, а как же иначе. Что я без тебя?
Эмма глубоко вздохнула и собралась снова разреветься, но тут послышался детский голосок:
— Что случилось?
Это был Джим Пуговица, он заснул в тендере, поджидая Лукаса, а теперь проснулся от его голоса и поневоле все услышал.
— Привет, Джим! — обрадовался Лукас. — Знаешь, так вышло, что мы с Эммой уезжаем.
— Из-за меня? — испуганно спросил Джим.
— Если разобраться, король не так уж и неправ, — сказал Лукас. — Ласкания маловата для всех нас.
— И когда вы собираетесь уезжать? — пролепетал Джим.
— Чтобы не растягивать прощание, прямо сейчас, — ответил Лукас.
— Я с вами! — решительно сказал Джим.
— Ну что ты, Джим! Что скажет госпожа Каак? Она не разрешит.
— А мы не будем спрашивать! — придумал Джим. — Я оставлю ей записку и все объясню. Когда я с тобой, она не очень волнуется.
— Не знаю, не знаю, — сомневался Лукас. — Да ты и писать не умеешь.
— А я нарисую!
Но Лукас покачал головой:
— Нет, Джим, я был бы рад, но так не годится. Ты еще маленький и… — Лукас запнулся, глянув в несчастные глаза Джима.
— Вот увидишь, я вам пригожусь! — отчаянно взмолился он.
— Это ясно, ты толковый мальчишка… — смущенно бормотал Лукас. Он раскурил свою трубку и замолчал, почти согласившись. Но все же хотел испытать мальчика и начал снова: — Но подумай, Джим! Ведь Эмма должна освободить место для тебя, а ты собрался тоже ехать.
— Я не могу остаться без лучшего друга! — упрямо заявил Джим. — Или мы все трое остаемся или все трое уезжаем.
— Приятно слышать, старина Джим, — Лукас обнял мальчика. — Боюсь только, королю все это не понравится. На это он не рассчитывал.
— Ну и пусть. Я все равно уеду с тобой!
Лукас совсем окутался дымом из трубки — он всегда так завешивался, когда был взволнован, чтобы никто не заметил этого. Но Джим-то его хорошо знал.
— Ну ладно, — наконец донеслось из-за дымовой завесы. — Жду тебя здесь ровно в полночь.
— Договорились! — ответил Джим.
Он уже убегал, когда Лукас снова окликнул его:
— Джим Пуговица! — торжественно сказал Лукас. — Ты самый лучший мальчишка, какого я только встречал.
И Джим побежал домой. Слова Лукаса сладко повторялись у него в мыслях, а еще он думал о госпоже Каак, которая всегда была так добра к нему. И было ему и радостно, и грустно.
Четвертая глава, в которой в море появляется странное судно
После ужина Джим так зевал, что казалось: он уснет, не добравшись до постели. Госпоже Каак это было удивительно, ведь обычно Джима не уложишь. Видимо он взялся за ум, решила госпожа Каак. Она ласково укрыла его одеялом, выключила свет и вернулась на кухню вязать для него новый пуловер.
Джим ждал, лежа в постели. Луна светила в окно. Было тихо, только море слегка шуршало на государственной границе, да с кухни доносилось тихое постукивание спиц.
Джим подумал, что не придется ему носить пуловер, который вяжет сейчас госпожа Каак. И представил, как она огорчится, когда узнает об этом…
От этой мысли ему стало так грустно, впору заплакать или побежать на кухню и во всем сознаться. Но он снова вспомнил прощальные слова Лукаса и сдержался. Хоть это и было трудно, почти непосильно для человека, который еще пока только полподданный.
К этому добавилась усталость. Джим не учел, что в это время он обычно уже спит, и сейчас глаза у него слипались. Постель была такая мягкая, под одеялом так тепло!
Он протер глаза и ущипнул себя за руку, чтобы проснуться. Но все равно задремал.
Ему приснилось, что он стоит на границе страны, а в море удаляется паровоз Эмма, колеса ее катятся по волнам как по суше. В освещенной кабине стоит его друг Лукас, машет красным платком и кричит:
— Что ж ты не пришел? Прощай, Джим! Прощай, Джим! Прощай, Джим! — и голос его гулко отдается в ночи.
Паровоз все уменьшается, удаляясь, Джим хочет броситься вдогонку, но ноги его будто приросли к земле.
Из-за отчаянных усилий оторвать их он проснулся — в комнате было светло от луны. Который час? Ушла ли госпожа Каак спать? Миновала ли полночь? Неужели его сон сбылся?
В это мгновение башенные часы на королевском дворце пробили двенадцать. Джим пулей вскочил с постели, оделся и хотел выпрыгнуть в окно, но вспомнил про записку, которую должен оставить госпоже Каак, иначе она будет ужасно волноваться.
Дрожащими руками Джим вырвал листок из тетрадки и нарисовал:
Это означало: я с Лукасом-машинистом уехал на Эмме. Ниже он нарисовал:
Это должно было означать: целую тебя. Джим.
Это означало: не горюй, а будь спокойна. И, наконец, быстренько добавил еще:
Он положил письмо на свою подушку и мигом вылез в окно.
Когда он прибежал на станцию, там не было ни Лукаса, ни Эммы. Джим помчался к государственной границе.
К счастью, они еще не уехали. Эмма плавала у берега в воде. На ней верхом сидел Лукас-машинист, укрепляя на крыше кабины мачту.
— Лукас! — отчаянно крикнул Джим. — Подожди, Лукас! Вот он я!
Лукас обернулся, и радостная улыбка расплылась по его лицу.
— Бог ты мой, да это никак Джим Пуговица! — сказал он.
— А я уж думал, ты не придешь. Полночь-то давно пробило.
— Да знаю! — Джим вброд добрался до Эммы, Лукас подал ему руку и втащил наверх. — Я чуть не забыл про записку, понимаешь? Пришлось возвращаться!
— А я уж думал, ты проспал, — сказал Лукас и задымил своей трубкой.
— Я вообще не спал! — заверил Джим. Он, конечно, соврал, но уж очень ему хотелось оказаться в глазах друга надежным человеком. — А ты бы так и уехал без меня?
— А что, — сказал Лукас. — Ну, я бы, конечно, подождал, но потом… Я же не знал, вдруг ты передумал.
— Но ведь мы договорились! — укорил Джим.
— Верно, — признал Лукас. — Я рад, что ты держишь слово. Теперь я вижу, что ты надежный парень. Ну, а как тебе наш корабль?
— Посудина что надо! А я думал, паровозы тонут в воде.
Лукас ухмыльнулся:
— Нет, если из котла слить воду, разгрузить угольный тендер и законопатить все двери. Этот фокус не все знают.
— А как же мы попадем внутрь, если двери законопачены?
— Будем вползать туда через тендер, — сказал Лукас. — Когда знаешь дело, даже паровоз может плавать, как утка.
— Ах! — восхитился Джим. — Но все же странно, ведь он железный.
— Ну и что, — ответил Лукас и довольно плюнул в воду мертвой петлей. — Корабли тоже железные. Пустая канистра, к примеру, не тонет, хотя и железная.
— Ага! — начал понимать Джим. Лукас, конечно, казался ему необыкновенно умным человеком. С таким не пропадешь.
Они отвязали трос, которым Эмма была привязана к берегу, ветер наполнил паруса, мачта тихо скрипнула, и чудной корабль поплыл.
Ни звука не было слышно, разве что легкий плеск волн о бока Эммы.
Лукас обнял Джима за плечи, и оба молча глядели, как удаляется от них Ласкания, тихая, освещенная луной, с домами госпожи Каак и господина Рукава, с маленькой станцией и замком короля.
По черным щекам Джима покатились две крупные слезы.
— Что, брат, грустно? — вздохнул Лукас. У него тоже подозрительно заблестели глаза.
Джим шмыгнул носом, вытер слезы и храбро улыбнулся:
— Ничего, уже прошло.
— Лучше давай не оглядываться, — Лукас похлопал Джима по спине, они отвернулись и стали смотреть вперед.
Лукас набил трубку, раскурил ее, и вскоре оба уже болтали и смеялись. И уплывали в открытое море, озаренные светом луны.
Пятая глава, в которой заканчивается плавание
Плавание проходило без особых приключений. Хорошая погода сопутствовала им. Легкий бриз днем и ночью наполнял паруса и подгонял Эмму вперед.
— Интересно, куда мы плывем? — задумывался временами Джим.
— Понятия не имею! — уверенно отвечал Лукас. — Пусть это будет для нас сюрпризом.
Несколько дней их сопровождала целая стая летучих рыб. Это очень веселый народец. Они носились вокруг Джима и играли с ним в салки. Он ни одну не догнал, такие они верткие. Зато сам несколько раз падал в воду, но, к счастью, плавать он умел. Когда Лукас доставал его из воды и втаскивал на крышу кабины, летучие рыбы высовывались из воды и разевали пасти, будто смеялись. Конечно, смеха не было слышно, ведь рыбы немые.
Проголодавшись, путешественники срывали с подводных деревьев несколько морских груш или огурцов. Подводные фрукты питательны и прекрасно утоляют жажду. Ведь вы же знаете, что морскую воду не пьют, она слишком соленая.
Дни напролет друзья рассказывали всякие истории или насвистывали песенки или играли в фишки. Ночью они открывали крышку тендера и пробирались в кабину. Лукас закрывал крышку изнутри, они укутывались в теплые одеяла, и им было хоть и тесновато, но уютно, особенно в качку, когда Эмма убаюкивала их.
Однажды утром — на четвертой неделе их плавания — Джим проснулся от сильного толчка.
— Что это? — подумал он. — И почему Эмма больше не качается, а стоит как вкопанная?
Лукас еще спал, и Джим осторожно, чтобы не разбудить его, встал, приподнялся на цыпочки и выглянул в окошко.
В лучах розовой зари он увидел живописную местность, какой и на картинках не встречал.
— Нет, — решил он. — Это я, наверное, сплю, и мне снится сон.
И он скорее лег и закрыл глаза, чтобы досмотреть сон, но больше ничего не увидел. Тогда он снова выглянул в окно — картина была на месте.
Деревья и растения были прозрачны, как из цветного стекла. Поблизости стояло могучее фиолетовое дерево, и сквозь него, как сквозь аквариум, было видно в фиолетовом свете все, что росло позади. На ветвях висели колокольчики и звенели, когда дул ветерок.
Душистый туман клубился над лугом, тут и там струились ручейки, через них были перекинуты фарфоровые мостики.
Большие бабочки со сверкающими крыльями порхали над цветами.
А вдали, на горизонте, высились горы, уходя вершинами в облака.
Джим от удивления забыл закрыть рот.
— Ну, старина, и выражение у тебя, — послышался голос Лукаса. — Не очень-то осмысленное. Впрочем, доброе утро! — И он от души зевнул.
— О, Лукас! — начал заикаться Джим, не сводя глаз с окна.
— Там… там… все прозрачное… и…
— Что значит прозрачное? — Лукас зевнул еще раз. — Вода, она всегда прозрачная. Правду сказать, эта вода мне уже надоела. Когда уж мы наконец приплывем куда-нибудь?
— Какая там вода! Деревья! — отозвался Джим.
— Деревья? — Лукас потянулся. — Ты еще спишь, Джим. Деревья не бывают прозрачными и не растут в воде.
— Да не в воде! — Джим начал терять терпение. — Там, снаружи — деревья, цветы, мосты, горы…
Он потянул Лукаса за руку, чтобы скорее поднять его.
— Ну-ну-ну, — бормотал Лукас, поднимаясь. Он выглянул в окно, увидел сказочный пейзаж и долго молчал. Потом вымолвил:
— Черт побери!
И снова надолго замолк. Открывшийся вид поразил его.
— Что бы это могла быть за страна? — прервал Джим молчание.
— Эти удивительные деревья?.. — задумчиво пробормотал Лукас. — Эти колокольчики повсюду, эти фарфоровые мостики?.. — И вдруг воскликнул: — Да не будь я Лукас-машинист, если это не страна Ландай! Пошли, Джим, вытащим Эмму на берег!
И когда они сделали это, то сперва сели и спокойно позавтракали. Они доели морские огурцы, и Лукас закурил трубку.
— Ну и куда поедем теперь? — спросил Джим.
— Лучше всего в Пинг. Так называется, сколько я помню, столица Ландая. Поглядим, не удастся ли нам побеседовать с императором.
— Зачем он тебе? — удивился Джим.
— Хочу спросить, не нужен ли ему паровоз и два машиниста. Если мы вдруг понадобимся, то останемся здесь жить, понял?
Они приступили к делу и вернули Эмме сухопутный вид. Сняли паруса, расконопатили двери, наполнили котел водой, а тендер — древесиной, повсюду валявшейся на песке.
Потом развели под котлом огонь. Оказалось, прозрачная древесина горит не хуже любой другой и даже лучше, почти как уголь. Когда котел как следует разогрелся, они смогли ехать. На суше Эмма чувствовала себя гораздо увереннее, чем на воде.
Они выбрались на дорогу и покатили вперед, избегая, впрочем, въезжать на фарфоровые мостики, потому что фарфор — материал хрупкий, это каждый знает, и неизвестно, выдержит ли он, если по нему проедет паровоз.
И хорошо, что они не свернули ни влево, ни вправо, потому что прямая дорога вела как раз в Пинг, столицу Ландая.
Вначале они ехали просто в сторону гор, но через несколько часов Джим, взобравшись на крышу кабины, чтоб осмотреться, заметил вдали поблескивающие на солнце шатры — тысячи и тысячи больших шатров. Лукас объяснил ему:
— Это золотые крыши Пинга. Значит, мы на правильном пути.
И через полчаса они достигли города.
Шестая глава, в которой желтое официальное лицо чинит препятствия
В Пинге неимоверная толчея. Джим никогда не видел столько народу и вначале даже испугался.
У всех ландайцев были раскосые глаза, косички и круглые шляпы на голове. Каждый ландаец вел за руку другого ландайца, поменьше. А тот держал за руку еще меньшего. И так до самого маленького, который был не больше горошины. Может, и тот держал за руку еще меньшего, но увидеть его без увеличительного стекла Джим не мог.
У ландайцев очень помногу детей.
В городе были тысячи и тысячи домов, все многоэтажные, и У каждого этажа своя крыша, похожая на зонтик, а из окон свисали флаги и фонарики.
Над переулками были натянуты бельевые веревки, на них сушилось белье. Ландайцы очень чистоплотны, и даже самые крохотные, размером с горошину, каждый день сами стирают свои пеленки и вывешивают их сушиться.
Эмме приходилось очень осторожно пробираться сквозь толпу, чтобы никого не переехать. Это было очень утомительно, и дышала она с трудом. Ей приходилось беспрерывно гудеть, чтобы прогнать детей с дороги.
Наконец они добрались до дворцовой площади. Лукас потянул за рычаг, Эмма остановилась и с облегчением выпустила пар. Ландайцы от страха посыпались врассыпную. Они никогда не видели паровоза и решили, что Эмма — чудовище, которое обдает их своим горячим дыханием, чтобы съесть их на завтрак.