Лукас раскурил новую трубку и сказал Джиму:
— Ну, пошли, мой мальчик! Поглядим, дома ли император.
Они поднялись по девяносто девяти серебряным ступеням к дворцовой двери, на ней красовалась табличка из слоновой кости с золотыми буквами:
Лукас нажал бриллиантовую кнопку, и в черной двери открылось смотровое окошечко. Выглянуло официальное желтое лицо и любезно улыбнулось. Лицо было большое. У такого лица и тело должно быть большое, но оно было скрыто дверью. Лицо спросило тоненьким голоском:
— Что будет угодно господам?
— Мы оба иноземные машинисты паровоза, — ответил Лукас. — И хотели бы видеть императора, если он великодушно позволит.
— На какой предмет вы хотели побеседовать с великим императором? — спросило лицо, любезно улыбаясь.
— Мы ему сами скажем, — заявил Лукас.
— К сожалению, высокочтимые машинисты обворожительного паровоза, — вкрадчиво пропело лицо, улыбаясь все любезнее, — совершенно невозможно повидать нашего великого императора. Или, может, вы приглашены к нему?
— Зачем это? Нет, — сказал Лукас озадаченно.
Желтое лицо в окошке пропело:
— Простите меня, ничтожную мошку, но в таком случае у императора нет времени.
— Но, может быть, в течение дня он выкроит для нас несколько минут?
— Я крайне сожалею! — отвечало лицо, прямо-таки источая сладость. — У нашего императора нет времени никогда. Прошу прощения!
И окошечко захлопнулось.
Спускаясь по девяносто девяти ступеням вниз, Джим предположил:
— Мне кажется, у императора нашлось бы для нас время. Но только эта желтая башка не хочет нас пропустить. Что будем делать?
— Вначале осмотрим город, — примирительно сказал Лукас, он не умел долго сердиться.
На площади собралась толпа, почтительно глазея на паровоз. Эмма стояла, смущенно потупив глаза-фары. И лишь когда Лукас подошел и похлопал ее по боку, она с облегчением вздохнула.
— Слышишь, Эмма, — сказал он, — мы с Джимом немного прогуляемся, а ты оставайся здесь и веди себя тихо!
Эмма преданно и послушно вздохнула.
— Мы скоро! — утешил ее Джим.
Но они бродили по нарядным улицам несколько часов и не могли надивиться. Чего они тут только не увидели!
Тут были, например, чистильщики ушей — наподобие наших чистильщиков обуви. Перед каждым стоит серебряный столик, и на нем множество инструментов: щеточки, кисточки, палочки, тампончики, баночки и скляночки.
А еще у них там есть счетчики волос на голове. В Ландае это очень важно, сколько у тебя волос. Счетчики орудуют маленькими золотыми пинцетами. Они отсчитывают сотню волосинок и связывают их бантиком, а подмастерье потом складывает и перемножает бантики.
Но это еще не все.
Там у них не редкость увидеть на улице волшебника. Один может на голой ладони вырастить из семечка дерево, на котором даже чирикают живые птички, а на ветках висят плоды размером с жемчужину, очень сладкие, можно сорвать и съесть.
Были там акробаты, которые жонглировали своими маленькими, с горошину, детьми. А те при этом играли на трубе, кувыркаясь в воздухе.
А сколько всякой всячины продавалось в лавках! Перечислить — не хватит самой толстой книги.
И еще там было много резчиков по слоновой кости. Иным из них уже сто лет, а они всю жизнь вырезали одну-единственную вещицу. Она была так бесценна, что никто во всем мире не мог ее купить. И приходилось ее кому-нибудь дарить просто так.
Некоторые, например, вырезали шар величиной с футбольный мяч. Весь покрытый кружевными резными узорами, он содержал внутри себя другой шар, тоже резной, а внутри того — следующий, и так до бесконечности внутрь. Самое замечательное, что эти шары не вынимались друг из фуга, а были вырезаны из одного цельного куска; вся работа велась крохотными ножичками сквозь тонкие отверстия кружевной резьбы. Начав такую работу в детстве, ее заканчивали в глубокой старости.
Седьмая глава, в которой Эмма изображает карусель и друзья знакомятся с младенцем
Целый день Лукас и Джим прогуляли по городу. Солнце уже склонилось к горизонту, и золотые крыши заблестели.
В переулках, где уже стемнело, ландайцы зажгли разноцветные фонарики. Они носили их на длинных прутьях. Большие ландайцы — большие фонари, маленькие ландайцы — маленькие. А у самых крохотных — фонарики были, как светлячки.
За всеми этими чудесами друзья совсем забыли, что после утренних морских огурцов они за весь день ничего не съели.
— Ничего себе! — спохватился Лукас. — Сейчас же идем в харчевню!
— А у тебя есть ландайские деньги? — спросил Джим.
— Проклятье! — ответил Лукас и поскреб за ухом. — Я и не подумал. Что ж, если денег нет, так человеку и вовсе не есть? Надо что-нибудь придумать!
Он думал, а Джим терпеливо ждал.
Наконец Лукас вскричал:
— Придумал! Если денег нет, их надо заработать!
— Здорово! — восхитился Джим. — Но давай скорее!
— Запросто! — ответил Лукас. — Идем сейчас же к Эмме и объявим, что за десять ли катаем по площади всех желающих.
Они вернулись на площадь, где толпа все еще глазела на паровоз, держась на почтительном расстоянии. Теперь все были с фонариками.
Лукас и Джим протиснулись сквозь толпу и взобрались на крышу паровоза. Выжидательный шепот прошел по рядам.
— Внимание! Внимание! — громко крикнул Лукас. — Уважаемые дамы и господа! Мы привезли сюда этот паровоз издалека и скоро опять уедем. Воспользуйтесь редкой возможностью, покатайтесь с нами! Это стоит сегодня, в виде Исключения, всего десять ли.
Шепот и бормотанье пронеслись по толпе, но никто не сдвинулся с места.
Лукас начал снова:
— Подходите ближе, господа! Паровоз совсем не опасен! Не бойтесь! Занимайте места в кабине!
Публика опасливо поглядывала снизу, но не приближалась.
— Чтоб их всех прошило! — прошептал Лукас Джиму. — Боятся. Попробуй ты.
Джим набрал в грудь воздуха и громко крикнул:
— Дорогие дети и ребятишки! Поехали кататься! Лучше всякой карусели! Через несколько минут отправляемся! Занимайте места! Всего десять ли!
Никто не пошевелился.
— Ни одного! — огорченно шепнул Джим.
— Может, сами проедем разок, — предложил Лукас. — Тогда и им захочется.
И они спустились с крыши в кабину и поехали. Но результат оказался совсем не тот, что они ожидали. Люди в страхе разбежались, и площадь опустела.
— Ничего не вышло! — прошептал Джим, когда они остановились.
— Надо придумать что-нибудь другое, — пробормотал Лукас.
Они стали думать, но урчание в животе нарушало ход мыслей. Наконец Джим пожаловался:
— Боюсь, нам ничего не придумать. Разве что познакомиться с кем-нибудь из местных. Может, он нам что-нибудь подскажет.
— Я бы с удовольствием! — пропищал чей-то голосок. — Чем могу быть полезен?
Лукас и Джим удивленно оглянулись и увидели где-то у себя в ногах крохотного мальчика, ростом с ладонь, голова с теннисный шарик. Он снял круглую шляпу и вежливо поклонился, так, что его косичка задралась вверх.
— Меня зовут Пинг-Понг, досточтимые иноземцы, — сказал он. — К вашим услугам.
Лукас вынул трубку изо рта и тоже поклонился.
— Я — Лукас-машинист.
— А я — Джим Пуговица, — поклонился и Джим.
Теперь снова настала очередь кланяться маленькому Пинг-Понгу:
— Я услышал жалобы ваших высокочтимых желудков. Окажите мне честь, позвольте вас угостить! Только подождите минутку!
И он помчался к дворцу, да так быстро, будто на велосипедике.
Когда он скрылся в темноте, друзья озадаченно переглянулись.
Вскоре Пинг-Понг вернулся, покачиваясь под тяжестью груза, который он нес на голове. Это был маленький столик, величиной с тарелку. Он поставил его около паровоза. Потом положил вокруг столика несколько подушек размером с почтовую марку.
— Прошу вас, садитесь! — пригласил он.
Друзья уселись, как могли, чтобы не показаться невежливыми. Пинг-Понг сбегал еще раз, принес крошечный фонарик и пристроил его между паровозных колес. Получился уютный освещенный уголок — ведь к этому времени совсем стемнело, а луна еще не взошла.
— Вот! — сказал Пинг-Понг, довольно оглядывая свою работу. — Что же мне принести досточтимым чужеземцам поесть?
— Да, — кивнул Лукас. — Хорошо бы чего-нибудь.
Маленький хозяин начал перечислять:
— Может, столетние яйца с салатом из ушей молодого единорога? Или лучше засахаренных дождевых червей в сметане? Очень рекомендую пюре из древесной коры, посыпанное растолченным лошадиным копытом. А может, вы хотели бы отведать пареные осиные гнезда со змеиной кожей в уксусе и масле? А как насчет муравьиных клецек с деликатесной улиточной слизью? Очень вкусны жареные стрекозиные яйца в меду или молодые шелковичные черви с ежовыми иглами всмятку. А может, вы предпочли бы поджаристые ножки саранчи с салатом из пикантных усиков майского жука?
— Дорогой Пинг-Понг, — сказал Лукас, переглянувшись с потрясенным Джимом, — все это, конечно, изысканные лакомства. Но мы совсем недавно в Ландае и должны сперва привыкнуть к здешней пище. А для начала нет ли чего-нибудь попроще?
— О, конечно! — горячо закивал Пинг-Понг. — Например, панированные конские глаза в слоновьем молоке.
— Ах, не то, — сказал Джим, — мы не это имели в виду. Нет ли чего-нибудь более разумного?
— Более разумного? — озадачился Пинг-Понг. И тут лицо его просияло: — Я понял! Например, мышиные хвостики и пудинг из лягушачьей икры. Это самое разумное, что я знаю.
Джим содрогнулся от отвращения.
— Нет, — сказал он, — и не это. А вот, нет ли просто большого бутерброда?
— Большого чего? — не понял Пинг-Понг.
— Бутерброда, — повторил Джим.
— Такого я не знаю, — огорчился Пинг-Понг.
— Или жареной картошки с яичницей, — предложил Лукас.
— Нет, — ответил Пинг-Понг. — Про такое я никогда не слыхал.
— Или кусок швейцарского сыра! — вспомнил Лукас, и у него потекли слюнки.
Теперь содрогнулся Пинг-Понг, с ужасом глядя на своих гостей.
— Извините меня, господа иноземцы, за то, что я вздрогнул, — пропищал он. — Но ведь сыр делают из заплесневевшего кислого молока! Неужели вы можете это есть?
— Да, да! Можем! — вскричали оба в один голос и закивали.
На какое-то время все озадаченно замолкли, потом Лукас вдруг припомнил:
— Братцы, а ведь это же Ландай, здесь должен быть рис!
— Рис? — спросил Пинг-Понг. — Обыкновенный рис?
— Да! — обрадовался Лукас.
— О, конечно, сейчас вы получите императорскую рисовую закуску. Сейчас, сию минуту, я бегу!
Но Лукас удержал его за рукав:
— Но только ради бога, Пинг-Понг, — сказал он, — никаких жуков или жареных шнурков к этой закуске, ладно?
Пинг-Понг пообещал ему это и исчез в темноте. Вернувшись, он принес два горшочка величиной с наперсток и поставил их на стол.
Друзья переглянулись и подумали, не маловато ли этого будет для двух голодных машинистов. Но они, понятно, ничего не сказали, ведь они были гости.
Но Пинг-Понг снова исчез, принес еще два горшочка и убежал за следующими. Наконец он уставил ими весь стол, запахло очень аппетитно. Перед гостями он положил по две палочки, похожие на тонкие карандаши.
— Хотел бы я знать, — шепнул Лукас, — что делать с этими палочками?
Пинг-Понг расслышал и объяснил:
— Эти палочки, высокочтимые чужеземцы, чтобы ими есть.
— Ага! — озабоченно пробормотал Джим.
— Ну хорошо, попробуем, — сказал Лукас. — Приятного аппетита!
И они попытались есть. Но всякий раз, подцепив палочками рисовое зернышко, они роняли его, не донеся до рта. Это было тем более неприятно, что голод разыгрался у них не на шутку.
Пинг-Понг был хорошо воспитан и не смеялся над неловкостью гостей, пока они сами не принялись над собой смеяться.
— Извини, Пинг-Понг, — сказал Лукас, — а можно, мы будем есть без палочек? А то мы умрем от голода.
И они стали просто опрокидывать себе в рот горшочки, тем более, что в них помещалось не больше чайной ложки риса. Правда, в каждом горшочке рис был приготовлен по-другому: в одном — красный рис, в другом — зеленый, в третьем — сладкий, острый рис, соленый рис, рисовая каша, рис воздушный, рассыпной и порошковый, голубой, золоченый и сухой. Они, знай себе, ели.
— А скажи-ка, Пинг-Понг, — спросил наконец Лукас, — почему ты сам не ешь с нами?
— О, — отвечал Пинг-Понг с важной миной, — для детей в моем возрасте эта пища пока не годится.
— А сколько тебе лет? — спросил Джим с полным ртом.
— Мне 368 дней! — гордо ответил Пинг-Понг. — Но у меня уже есть четыре зуба!
Это было поистине удивительно! Оказывается, Пинг-Понгу был всего один год и три дня! Чтобы понять это, надо знать вот что: ландайцы очень, очень умный народ. Может самый умный на свете. И это очень древний народ. Они были уже тогда, когда другие народы еще не появились. У них было время поумнеть. Поэтому, у них даже крошечные дети сами стирают себе белье. В год они проворно бегают и разговаривают, как взрослые. В два года они читают и пишут, в три решают трудные математические задачи, которые у нас осилит разве что какой-нибудь профессор. Но в Ландае этим никого не удивишь, там все дети такие.
Этим и объясняется, что Пинг-Понг так умел изъясняться и вел себя, как взрослый. Ну, а в остальном он был обыкновенный грудной ребенок, как другие младенцы в его возрасте во всем мире. Например, вместо штанишек на нем была пока еще пеленка, завязанная бантиком.
Только понимал он все, как взрослый.
Восьмая глава, в которой Джим и Лукас обнаруживают таинственную надпись
Взошла полная луна, и ее голубой свет заполнил улицы и площади города Пинга. С дворцовой башни донесся колокольный звон.
— Это лу, час сверчка, — спохватился Пинг-Понг. — В это время все грудные дети Ландая получают свою бутылочку на ночь. Разрешите мне сбегать за моей?
— Конечно! — отпустил Лукас.
Пинг-Понг убежал и вскоре вернулся. В руках у него была бутылочка с соской, совсем крошечная. Он улегся, вытянувшись на своей подушке и сказал:
— Молоко ящерицы. Для детей в моем возрасте оно необходимо. Правда, не очень вкусно, зато питательно.
И с этими словами принялся с причмокиванием сосать.
— Скажи-ка, Пинг-Понг, — спросил Лукас, — а где, собственно, ты взял для нас еду?
Пинг-Понг прервал свой ужин.
— На кухне императорского дворца, — пояснил он. — Вон, видите, вход рядом с серебряной лестницей.
Джим очень удивился:
— И что, ты запросто можешь туда войти?
— А почему нет? — пожал плечами Пинг-Понг. — Я, все-таки двадцать третий ребенок господина Шу Фу Лу Пи Плю, шеф-повара.
— Но разве там можно запросто брать еду? — встревожился Лукас. — Я думаю, она была кому-то предназначена?
— Это был ужин великого императора, — ответил Пинг-Понг, небрежно махнув рукой.
— Что? — вскричали разом Джим и Лукас и испуганно переглянулись.
— Ну да, — сказал Пинг-Понг, — великий император опять не стал есть.
— Но почему? — удивился Джим. — Так вкусно!
— А вы разве не знаете, высокочтимые чужеземцы, что произошло с нашим императором? Весь мир про это знает.
— Нет, — ответил Лукас. — А что с ним произошло?
— Сейчас я вам покажу, вот только поужинаю, — пообещал он и снова приложился к соске.
Лукас и Джим обменялись многозначительными взглядами. Не покажет ли им Пинг-Понг дорогу к императору?
В ожидании Лукас задумчиво вертел в руках палочки для еды, потом внимательно присмотрелся и прочитал на них надпись. По-ландайски пишут буквы не в строчку, а в столбик. На одной палочке было написано: «Я смотрю на луну. Глаза мои, верно, ослепнут от слез». А на другой палочке продолжение: «Сквозь слезы луна мне кажется похожей на моего ребенка».