На коридору шел папа. Он смотрел на них пустыми, остановившимися глазами.
— Папа!
— Да!
— Ты где был?
— А?
— Мы нашли меч в стенном шкафу.
— Да?
Отец отвечал как-то односложно. Он прошел на веранду и сел там.
— Пап! Ты в ванной был?
— Угу.
— А что ты там делал?
— Думал, как жить дальше.
Мальчикам сразу стало спокойно. Раз отец с ними, волноваться не о чем.
Однако в ту ночь Сампэй видел страшный сон.
На столе стояла голова человека.
Она вращала глазами. Глаза были темные с белыми белками, большие и пронзительные. Когда они переставали вращаться, веки устало опускались — будто глаза спят. И тогда голова казалась мертвой. Но тут открывался рот и начинал глотать воздух: «Паку-паку!» — словно карп, вынутый из воды. Потом рот закрывался, открывались глаза, и голова оживала. Веки опускались — голова умирала. Умирал ее большой нос и большие уши.
И это была голова отца.
Сампэй замер от ужаса.
И тут на столе оказалась рука. Она повернулась в сторону Сампэя и легко сжалась в кулак. Потом пальцы разомкнулись. Синеватые, длинные, они вдруг оживились и старались что-то схватить. Вот они потянулись к Сампэю, хотят схватить его…
И это была рука отца!
Сампэю стало так страшно, что он даже закричал во сне.
Закричал и проснулся. Горел свет, и рядом стоял папа.
— Ты что, сон видел? — тихо спросил папа.
Сампэй закрыл глаза и тут же уснул — волноваться нечего, рядом отец.
Однажды вечером, когда все залезли в постель, отец, вытянувшись во весь рост, громко вздохнул. Потом поднял голову и сказал:
— Борьба сумо! Двое на одного. Пока не сдамся.
— Вот здорово! — обрадовались мальчики, переглянулись и заулыбались.
Дзэнта сразу же уселся верхом на живот отца и зажал его ногами, наподобие того, как удав сжимает в своих тисках льва.
— А я слабое место нашел! — воскликнул Сампэй и, усевшись на грудь отца, крепко схватил его за уши.
— Ну как, сдаешься? Сдаешься? — Дзэнта изо всех сил давил на отцовы бока ногами.
Но отец только восклицал:
— И не подумаю! Не подумаю!
— Тогда я не дам тебе дышать, — заявил Сампэй. Одной рукой он зажал отцу нос, другой — рот. — Постучи по татами, если захочешь сдаться, — сказал он, но отец продолжал твердить из-под его ладошки:
— Еще чего!
— Ах, так! Сампэй-тян, разматывай папин оби, стянем ему живот, — велел Дзэнта.
И они стали возиться, как мыши у добычи. Размотали оби, завязали его узлом на животе у отца и принялись тянуть концы в разные стороны.
— И — раз!
— Еще раз!
Живот отца сделался похожим на тыкву-горлянку, однако он не переставал восклицать:
— Ничего страшного!
Мальчики вздохнули.
— Что же делать? — спросил Сампэй.
— Вот возьмем и шею поясом стянем. Задохнешься, — сказал Дзэнта, — лучше сдавайся!
— Задохнусь и ладно, — согласился отец.
— Смотри! — предупредил Дзэнта.
— Пап! Ты же умрешь! — забеспокоился Сампэй.
— Ну и что ж, умру так умру, — спокойно сказал отец.
— Дзэнта! А вдруг папа умрет? — заволновался Сампэй.
— Дурак! Не умрет!
— Пап! Ты не умрешь? — спросил Сампэй.
— Ха-ха-ха! Конечно, нет.
Но Сампэй не унимается:
— Не буду я! Не хочу!
Он не притрагивается к отцовскому поясу. Дзэнта обматывает шею отца поясом и пытается затянуть узел обеими руками.
— Не больно! Тяни крепче! — говорит отец, но Дзэнта, утомившись, растягивается на постели.
— Пап! Правда, не больно? — спрашивает Сампэй.
— Ну да!
Сампэй задумывается. Он не знает, что отец устал от своих мыслей о работе, о жизни. И все время думает, не лучше ли ему умереть. Однако никак не может решиться покончить с собой.
— Хорошо бы умереть! Совсем не страшно! — шепчет отец.
— Правда, папа? — снова спрашивает Сампэй.
— Ну да! Словно засыпаешь, — говорит отец.
К северу от дома Сампэя стоят горы. На расстоянии одного — трех ри они уходят ввысь, и на самой высокой их вершине виднеется храм. Его огонек кажется ночью звездой, сверкающей на небе. Днем на той вершине что-то белеет на солнце. Может быть, у храма белые стены?
Сегодня на горе висит, будто комок ваты, огромное облако. Серебристый, большой комок этот напоминает о том, как велико небо, как оно высоко и бесконечно.
Дзэнта и Сампэй идут по берегу реки. Они ищут лягушек для наживки. Над водой летают полосатые, словно тигры, стрекозы, а берега реки густо заросли ивняком. Прутья ивы срезают каждый год, поэтому над рекой склоняются, будто скалы, лишь ее переплетенные стволы. А корни свисают в воду, словно бороды стариков. В таких зарослях прячутся угри и сомы. Мальчики уже привязали к лескам крючки и теперь заглядывают под корни ив, раздвигая их палкой, — там обычно водятся зеленые лягушки.
Кое-где у берега попадаются грядки унавоженной земли, сплошь устланные широкими листьями тыкв. Меж листьев лежат несколько больших зеленовато-белых тыкв. Их белые цветы похожи на вьюнки. Мальчики заглядывают под тыквенные листья и цветы — нет ли лягушек.
Засохшие ветви ив местами обвиты диким виноградом. Они раздвигают палкой лозу — маленькая птичка, тряся хвостиком, перелетает с ветки на ветку.
— Там гнездо! — говорит Дзэнта.
Спустившись вниз по течению реки, мальчики добрались до каменного моста и присели там на корточки. Сампэй взглянул на вершину горы, окутанную облаком, и сказал:
— Взгляни, какое красивое облако!
— Ага!
— Когда я вижу такое облако, мне хочется на него взобраться. А тебе?
Дзэнта думает сейчас то же самое, но сентиментальные слова брата почему-то вызывают у него желание возразить.
— А мне не хочется, — говорит он.
— Да? — Сампэй продолжает любоваться вершиной горы. — Говорят, когда человек умирает, его душа возносится на небо. Правда?
— Чушь! — Дзэнта не любит говорить о таких вещах.
В это время к каменному мосту подплывает карась. Дзэнта хватает лежащий рядом камень и, подняв его обеими руками над головой, с силой кидает в реку. Брызги долетают даже до моста.
— Вот так волны! — громко кричит Дзэнта, как будто это очень интересно, хотя ничего интересного в этом нет.
Вернувшись домой, они идут играть в соседский двор. Стоит сезон ловли сомов, поэтому в банке под низким козырьком крыши их подружка девочка Хан
— Ха-ха-ха! Совсем не страшно?! — смеется тетушка.
— Ага. Мой папа так сказал. Совсем легко и нисколько не страшно.
— Однако почему-то все боятся умереть. Вот ведь как! — говорит тетушка.
— Но я не вру! Честное слово! Нужно затянуть горло, чтобы не дышать, и прекрасно умрешь.
— Ха-ха-ха! — смеется тетушка, а Дзэнте нестерпимо слушать это. У него сжимается сердце, перехватывает дыхание.
— Сампэй! Перестань! — Он сильно толкает брата коленкой, но тот не унимается.
— Папа ведь так сказал.
— Ну и что же! А тебе нечего говорить, дурак!
Дзэнта поднимается и медленно идет домой. Сампэй догоняет его у ворот, и они снова ссорятся.
— Сампэй! Ты не должен говорить такое, — наставляет брата Дзэнта.
— А почему?
— Нельзя.
— Почему нельзя?
— Потому что нельзя, и все! — резко обрывает его Дзэнта.
…Сампэй бежал по берегу реки с маленьким щенком. И откуда только он достал его? Это был толстый пятнистый щенок черно-белой масти. Ноги у щенка короткие, хвост крохотный — щенку не более двух месяцев. Тонкий, как плеть тыквы, хвостик его мелко дрожал. Щенок то бежал рысью, то пускался вскачь. Сампэю хотелось, чтобы щенок прыгал. Поэтому он волочил за собой веревку. Щенок бежал за веревкой, стараясь ухватить зубами узелок на ее конце. Как только узелок появлялся у него перед глазами, щенок бросался за ним рысью. Тогда Сампэй дергал веревку к себе. Щенок подпрыгивал и кидался на узелок. Сампэй дергал веревку и отбегал. Щенок тоненько тявкал и прыгал за узелком. Ему было интересно.
Так Сампэй добежал до моста. Мостом служила доска шириной в полметра — она была перекинута через речку. Сампэй взбежал на доску, а конец веревки оставил на берегу. Щенок тявкнул и приготовился прыгать. Тявкнул еще раза два и вцепился в веревку. Тогда Сампэй втянул его на доску. Сидя на заду и упираясь передними лапами в доску, щенок мотал головой, стараясь вырвать веревку из рук Сампэя. Но Сампэй втащил его на доску, словно упирающегося ребенка. И вскоре щенок оказался на середине доски.
И тогда Сампэй стал раскачивать доску, присаживаясь и вставая на ней. Сначала щенок махал хвостом, глядя на Сампэя, но доска качалась, и он стал посматривать на берег, на воду, взгляд его сделался тревожным и растерянным. Чтобы не свалиться в реку, он втянул голову и прижался брюхом к доске. Но когда доска стала колебаться еще сильнее, щенок, шатаясь, как пьяный, поплелся потихоньку к берегу. Сампэй тряхнул доску изо всех сил, щенок с трудом приблизился к берегу и спрыгнул с доски на землю.
Сампэй подумал немного, затем взял кирпич, валявшийся неподалеку, положил его на доску, чтобы отрезать щенку путь к отступлению. Потом взял щенка на руки и отнес на середину доски. Ничего не подозревавший щенок радостно стучал ему хвостом по груди, лизал маленьким языком его щеку. Однако доска снова начала качаться, и щенок опять стал пробираться по ней к берегу. Пройдя немного, он натолкнулся на кирпич, который то взлетал наверх, то двигался вперед или в сторону — того и гляди, шлепнется в воду. Щенок взобрался на кирпич передними лапами и вместе с ним стал взлетать вверх и вниз, мотаться вправо и влево. Поджав свой тоненький хвостик, он изо всех сил старался удержаться на доске, и это старание отражалось в его глазах. Однако Сампэй не обращал на него внимания, он ждал, когда кирпич окажется, наконец, на краю доски. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть.
Шлеп! — раздался всплеск воды. И затем еще: шлеп!
И кирпич и щенок упали в воду. Однако щенок сразу же выплыл и стал двигаться по направлению к берегу. Он плыл, как обычно плавают крысы, высунув из воды только голову. Его немного отнесло вниз по течению, но он все же вылез на берег и вышел из травы на дорогу. Отряхнулся, сбросил с себя капли воды и подошел к ногам Сампэя. Здесь он присел, хвост его дрожал — наверно, он сильно устал.
Сампэй подумал, не проделать ли это еще раз, но тут его окликнул Дзэнта:
— Эй! Ты что это делаешь?
— Знаешь как интересно! — Сампэй рассказал брату про щенка. — Оказывается, собака плохо держится на доске.
— Ты что говоришь?! Вот злодей! И не жалко тебе щенка?
Похоже, Дзэнта рассердился не на шутку.
— Не жалко. Я хотел посмотреть, как он будет умирать: как будто заснет или еще как…
— Ну и дрянь же ты! — рассвирепел Дзэнта — Дурак! Вот увидишь, скажу папе. А что, если тебя бросить в реку? Небось заплачешь, завопишь от страха.
— Я? Заплачу? Да никогда!
— Ну, тогда прыгай!
— А вот и прыгну.
— Давай, сейчас же!
— Пожалуйста!
— Смотри утонешь!
— Ну и пусть!
— А умирать тяжело.
— Ну и ладно!
— Тогда прыгай! Только ты не сможешь, наверно.
— Смогу.
— Ты только говоришь, а сам и не собираешься топиться. Страшно, наверно.
— Мне?
Сампэй стянул с головы шапку. Затем разулся. Стал раздеваться. Похоже, на самом деле решил прыгать. Дзэнта побледнел. Что же делать? А Сампэй в одних трусиках направлялся к доске. Тогда Дзэнта улыбнулся примирительно, однако сказал:
— Кто же это умирает голышом? Ты что, поплавать захотел?
— Так одежда намокнет!
— А тебе не все равно? Ты же надумал топиться.
— А как же быть, если одежда промокнет?
— О чем ты говоришь? Никто не топится голым. Одевайся! Оденешься — тогда и прыгай.
— Не буду.
— Ну, если не хочешь, то не прыгай.
— Ты же сам сказал: «Прыгай!»
— Ну, сказал. Но я не говорил, чтоб ты раздетый прыгал.
— Если я намочу одежду, мне попадет.
— А что тебе за дело, попадет тебе или нет, когда ты мертвым будешь?
Страсти понемногу улеглись, и Дзэнта сказал улыбаясь:
— Ну ладно, одевайся!
— Ага! Тогда ты выиграешь!
— Ну и что! Одевайся, а то простудишься.
Дело шло к осени. На реке было ветрено.
Наступила зима, а они все еще не уехали в Токио.
Был урок чтения. Сампэй рассеянно поглядывал в окно. Там все было белым. Мириады снежинок непрерывно падали с неба. Падали бесшумно. Иногда налетал ветер, тогда снег завихрялся, начинал лететь косо и, шурша, стучал в окно. Глядя на него, Сампэй думал: «Есть ли конец этому снегу?»
Снежный двор был похож на белый лес. Наверно, вся Япония напоминала теперь белый лес.
Он перевел глаза на класс. Какой же он черный! И костюм учителя — черный, и форма учеников — черная, и доска — черная. И печь — черная. И головы учеников — черные. Сколько же этих черных голов!
И тут Сампэй снова подумал:
«А ведь в каждой школе склонились рядами такие же черные головы и большой черный учитель учит их».
Все это так странно!
Сампэй стал рассматривать лицо учителя. По обеим сторонам его темной головы торчали большие уши. И Сампэй подумал:
«А они ведь шевелятся!» Ему показалось, что большие уши учителя двигались, как уши зверя. И чем больше он на них смотрел, тем удивительнее ему было. «Неужели у учителя всегда были такие уши?»
Он словно впервые заметил их. Ну конечно, они шевелятся! Тут он взглянул на голову сидящего впереди товарища. И у того торчали два больших уха. И они вовсе не были похожи на человеческие. Он оглядел головы всех учеников — у каждой головы по бокам торчали уши. Может, это волки? Или лисы? А может, собаки, одетые в форму, сидят и глядят на доску?
«Что же делать? Может, я попал в страну оборотней?» И Сампэй с ужасом продолжал глядеть на учителя.
ДЕТИ И ВРЕМЕНА ГОДА
(Главы из книги)
ВЕСНА
Мальчики построились у ворот дома, где жили Сампэй и Дзэнта.
— Внимание! Шагом марш! — скомандовал Сампэй, отряд отправился в путь. Гин-тян шел впереди и дул в трубу.
Стоял апрель. На горах цвели персики. Было семь часов утра.
Ру-ру-ру! Ру-ру-ру! — пела труба.
Какой-то солдат верхом на лошади спустился в долину реки. И мальчики отважно двинулись теперь ему навстречу. Отряд, числом в пять воинов, вооружен бамбуковыми палками: мальчишки несут их на плечах, будто ружья, или заткнули за пояс, как мечи.
Они прошли вдоль речки, поднялись на дамбу Огава и оглядели окрестности. На лугу, лениво пережевывая жвачку, лежало несколько коров. Вдали, склонив голову к траве, стояла лошадь. Это была большая гнедая лошадь. Но где же солдат?
— Бегом! Искать! — скомандовал Сампэй.
Никто ничего не понял, но все помчались вниз, на луг, к лошади. Солдата нигде не было видно. Осмотревшись, Сампэй крикнул:
— Разойдись! Искать врассыпную!