Слуги света, воины тьмы - Ниланд Эрик 8 стр.


Если Уэлманн получил сейчас какие-то преимущества, не следовало упускать их. Нужно было поскорее наладить отношения с этой женщиной и сделать так, чтобы она ему доверяла — ради ее же блага. Да, конечно, она сильна, спору нет, это всякий почувствовал бы. Но ни у кого не хватит сил для того, чтобы бороться с приспешниками Крамбла… да и с боссом Уэлманна, если на то пошло.

— Вам и вашим внукам грозит опасность, — проговорил Уэлманн тоном искренней заботы. — Я могу помочь вам. Люди, на которых я работаю, могут вам помочь.

— Знаю, — прошептала Одри Пост и, часто заморгав, взяла чашку и отпила немного чая. А потом стала всматриваться в донышко, словно могла что-то там увидеть, как гадальщица на кофейной гуще.

Повисло тягостное молчание.

— Не сочтите меня навязчивым, — продолжал Уэлманн, — но время на исходе. Учитывая то, что в игру вступил Крамбл, чем скорее мы тронемся с места, тем лучше.

Одри Пост стряхнула задумчивость и посмотрела на него. Потом взяла тарелку, восьмидюймовый нож и отрезала кусок торта.

— Хотите кусочек, мистер Уэлманн? Стряпня Сесилии обычно оставляет желать лучшего, но сегодня она старалась изо всех сил.

Чуть наметившаяся ниточка связи между ними порвалась.

— Я не…

— Не понимаете? — Суховатая улыбка тронула губы Одри Пост. — Это, вне всяких сомнений, к лучшему.

Ощущение опасности, испытанное Уэлманном раньше, нахлынуло с новой силой. Он пошевелил ступней и почувствовал успокаивающую тяжесть пистолета. Затем наклонился к столу, чтобы между его спиной и спинкой стула образовался зазор и можно было, в случае чего, легко выхватить из кобуры кольт.

Одри Пост глубоко вздохнула.

— Как вы верно заметили, время на исходе. — Она вытерла салфеткой глазурь, прилипшую к лезвию ножа. — И теперь вам пора удалиться, мистер Уэлманн.

— Если вы не позволите мне помочь вам, они найдут вас.

— «Они»? Какие именно «они», водитель? — Она указала кончиком ножа на его сердце. — Думаю, «они» меня уже нашли. Вы ведь ни за что не явились бы сюда, не сообщив «им» мой адрес, верно?

Уэлманн встал, примирительно поднял руки и сделал шаг по направлению к двери.

— Ладно, леди. Не стоит так волноваться.

Затем он увидел свое отражение в лезвии ножа. Это была дурная примета. Он уже успел так сильно вспотеть, что рубашка прилипла к груди. Но чего, собственно, бояться? Она никак не могла дотянуться до него через стол. А у него было два пистолета. Нужно вытащить один из них и как можно более элегантно удалиться.

— Возможно, вы правы, — прошептал Уэлманн, — и мне пора.

— Вы должны поступать так, как вам подсказывает ваша природа, и служить своему господину. — Одри Пост поднялась, сжимая в руке нож. — А я должна поступать так, как мне диктует моя природа: я обязана защитить детей.

Уэлманн вдруг почувствовал запах смерти, исходивший от мертвенно-высохших книг, а еще запахло формальдегидом и, едва уловимо, кровью.

Он выхватил кольт и прицелился в грудь Одри Пост.

Женщина и глазом не моргнула. Она даже не посмотрела на пистолет. Только прикоснулась к торту кончиком ножа.

— Вы так и не ответили, хотите ли вы торта.

— Что? — Немного смутившись, Уэлманн чуть-чуть опустил пистолет. — Я так понял, что вы хотите, чтобы я ушел.

— Нет. Я сказала, что вам пора удалиться. — Одри Пост встретилась с ним взглядом. — А еще точнее — что вас нужно удалить.

Сработал инстинкт. Инстинкт не раз спасал ему жизнь.

Некогда было размышлять. Прежде чем Одри Пост произнесла еще хоть слово, Уэлманн выстрелил три раза подряд.

Ослепленный вспышками пламени, он заморгал.

Через долю секунды его зрение прояснилось, и в это мгновение он заметил блеск стали около своей шеи.

Никто не смог бы двигаться так быстро, кроме…

Нож Одри Пост рассек его сонную артерию и перебил позвоночник.

7

Новые сюрпризы в день рождения

Фиона вышла из дома, остановилась на тротуаре, одернула платье и попыталась расправить его на груди. После спринтерского бега по лестнице платье смялось еще сильнее.

Было тепло, хотя лето заканчивалось. Солнце поднялось над горизонтом. Фиона, прищурившись, посмотрела на него и очень пожалела о том, что не надела шорты с футболкой.

Позади нее хлопнула дверь. Вышел Элиот.

— Нечестно, — выдохнул он. — Ты… выбежала раньше… чем я успел завязать шнурки.

— Я выиграла. Смирись с этим. — Фиона нахмурилась. — Как тебе этот мистер Уэлманн?

— Бабушка сказала: «друг семьи», — покачал головой Элиот. — Но у нее никогда не было друзей, которые бы вот так заявлялись без предупреждения.

На самом деле они вообще не знали никаких друзей бабушки. Фиона пошла по Мидуэй-авеню. Элиот нагнал ее.

— Думаешь, он знал папу или маму?

— С чего бы еще нас так быстро выставили? — пожала плечами Фиона.

«Не бередите старую рану». Так обычно говорила Сесилия, когда они пытались расспросить ее о родителях. «Думать о прошлом, когда узнать о нем нечего, — добавляла она, — это все равно что расковыривать болячку».

Но Фиона хотела знать хоть что-нибудь — что угодно, — все на свете о своих родителях. Они были для нее чем-то вроде гигантского пазла, который только и ждал, чтобы его собрали… но коробку с деталями бабушка спрятала на верхней полке шкафа, так высоко, что Фиона не могла до нее дотянуться.

— Какая разница? — спросила она. — Что изменилось бы, если бы мы услышали какое-нибудь вранье от этого Уэлманна?

— Ничего, — еле слышно ответил Элиот.

Фиона прикоснулась к гладкой, слишком блестящей ткани праздничного платья, топорщившегося на бедрах и туго стягивающего грудь. Она знала, что выглядит нелепо. Девочка посмотрела на брата. Коллекция ярких полосок. Но он хотя бы будет работать на кухне, где его никто не увидит.

Тучи закрыли солнце, ветер зашуршал опавшей листвой на обочине.

Фиона принялась обдумывать то, что не вписывалось в ее жизнь, протекавшую словно бы под стук метронома: вчера не было домашнего задания, сегодня бабушка подарила ей книгу Жюля Верна, нарушив тем самым установленное ею же правило. И еще Фиона вспомнила о чашке, которую разбила Сесилия.

Руки у Си дрожали всегда, но раньше она никогда ничего не роняла. Ей уже сто четыре года, и подобный эпизод может быть симптомом инсульта. Фиона не представляла себе жизни без прабабушки. Точнее, она не могла представить себе жизнь с одной только бабушкой.

— Думаешь, с ней все будет в порядке? — спросил Элиот.

— Си? Да. Она — кремень.

— А как ты догадалась, что я спросил про нее? — раздраженно поинтересовался Элиот.

Фиона пожала плечами.

— Просто я сама сейчас думала о разбитой чашке.

— А ты заметила, как бабушка посмотрела на осколки?

Этого нельзя было не заметить. Бабушка так уставилась на эту несчастную разбитую чашку, словно ее глаза уподобились лучам лазера… Как будто подсчитывала отдельные молекулы в каждом осколке.

У Фионы руки покрылись гусиной кожей. Окружающий мир словно бы накренился; тучи на небе потемнели.

— Слушай… — прошептал Элиот.

Но Фиона не слышала ничего. Казалось, кто-то щелкнул выключателем. Ни машин, ни птиц; даже провода над головой перестали жужжать.

Однако в этой странной тишине раздавалось непонятное постукивание; Фиона его скорее ощутила, чем расслышала. Звук пульсировал у нее в солнечном сплетении.

А потом к стуку прибавились едва различимые высокие ноты — изменяющийся ритм. Звуки доносились с той стороны, куда направлялись близнецы.

Элиот устремился навстречу этим звукам. Фиона поспешила за ним. С каждым шагом она все больше теряла ориентацию в пространстве.

Странно… Ей хотелось бежать вприпрыжку. Словно она была маленькой девочкой и очень долго играла в «классики». Элиот резко остановился напротив подворотни. Старик-оборванец сидел на обычном месте, скрестив ноги. Он улыбался и играл на скрипке. Рядом с ним на земле лежали маленькие конвертики. Из некоторых торчали хвостики скрипичных струн. Смычка у старика не было, поэтому он держал инструмент на коленях, одной рукой водил по грифу, а другой проворно щипал новенькие струны. Его пальцы походили на маленьких танцующих человечков.

Элиот подошел ближе, чтобы лучше видеть, как играет старик, — так близко, что тот мог протянуть руку и схватить его.

Фиона прикоснулась к плечу брата и осторожно потянула его назад. Ей хотелось поскорее увести Элиота подальше, но при этом самой хотелось оказаться ближе к музыканту. Даже тротуар как будто наклонился в сторону музыки, и казалось, что гораздо легче приблизиться к ней, чем уйти от нее. Фиону удерживал только сестринский инстинкт, только обязанность защищать брата.

Старик посмотрел на них и широко улыбнулся. Мелодия стала быстрее.

Нотки плясали, пытаясь достучаться до памяти Фионы. Колыбельная песенка? Невозможно, потому что в доме бабушки никогда не звучали колыбельные. Давно, еще до бабушки, кто-то напевал Фионе эту мелодию. Когда она была совсем крошкой…

Спи, малышка, танцуй во сне,

Цветы и солнце плывут по реке…

Пупырышки гусиной кожи на руках Фионы затвердели. Эта музыка была подобна ее сердцебиению, пульсации крови, она заставляла раскачиваться и притопывать в такт.

Фиона почувствовала аромат роз и запах свежевскопанной земли. Она увидела себя, бегущую вприпрыжку вокруг выкрашенного белой краской столба. Рядом с ней развевались разноцветные ленты, танцевали другие дети, и все смеялись, пели и прыгали в бесконечном хороводе возле майского дерева. [15]

Перед глазами у Фионы все поплыло, улица стала размытой, как акварель под дождем.

Она почти не заметила, как ее рука соскользнула с плеча Элиота.

Единственное, что она видела, — это скрипичные струны, но даже они казались размазанными. Старик играл настолько быстро, что струны растворялись в дымке вибрации.

Фиона сделала глубокий вдох или вздохнула… и ощутила запах сардин, пота, горелых серных спичек.

«Нечистый» — это слово всплыло из глубин ее сознания.

Она не отрывала глаз от вибрирующих струн, они заполнили все ее поле зрения, и на ум Фионе пришло еще одно слово: «хаос».

Мысль о хаосе, непрерывном смятении, диком и неуправляемом, уносящем ее прочь… она сама не могла понять, почему эта мысль так взбесила ее, сильнее даже, чем грязный старик.

Фиона гневно уставилась на скрипку, сфокусировала взгляд на одной из струн. Девочке показалось, что если она будет смотреть на нее неотрывно, пристально — как бабушка, — ей удастся избавиться от этого неуправляемого чувства.

Струна со звоном лопнула.

Старик отдернул руку и сунул указательный палец в рот. В следующее мгновение он опустил руку, и Фиона увидела кровь в том месте, где его поранила лопнувшая струна.

Старик посмотрел на Элиота, перевел взгляд на Фиону.

— Будь я проклят, — все еще улыбаясь, проговорил он.

У него оказался гулкий, резонирующий альт. Фиона не ожидала, что у такого оборванца будет такой красивый голос.

— Это было потрясающе, — выдохнул Элиот.

Старик кивнул и слегка поклонился ему. Потом порылся в складках своего рваного пальто и вытащил конверт из вощеной бумаги. Внутри лежали свернутые спиралью струны. Он указал на конверт, словно фокусник, и погладил деку старенькой скрипки.

Фиона похлопала брата по плечу и осторожно потянула за руку.

— Нам пора на работу… спасибо, — сказала она старику таким ледяным тоном, что было ясно: меньше всего на свете ей хотелось выразить благодарность.

Улыбка оборванца потускнела. Он еще раз поклонился и стал вертеть колок с оборванной струной.

— Пойдем, — решительно произнесла Фиона и снова потянула брата за руку.

Элиот обернулся и прищурился.

— Если мы опоздаем сегодня, — сказала Фиона, — Майк очень разозлится.

— Да. — Раздражение в глазах Элиота сменилось тревогой.

Он посмотрел на старика и помахал ему. Оборванец улыбнулся шире.

— Правда, было здорово? — шепнул сестре Элиот.

— Нет, — буркнула Фиона. — Было страшновато.

Но она начинала понимать, почему Элиота так зачаровывает музыка. Мелодия и ее унесла куда-то. Если бы ему позволили купить радиоприемник… что в этом ужасного? Или бабушка права? Не слишком ли далеко унесла бы Элиота музыка?

Близнецы поспешно свернули за угол и увидели, что на пересечении Мидуэй-авеню и Вайн-стрит все парковочные места заняты сверкающими «универсалами» и «мерседесами».

Туристы. Значит, у Ринго полным-полно народа.

Они пересекли улицу и помчались ко входу во Дворец пиццы.

Элиот открыл дверь и придержал ее. Порыв кондиционированного воздуха ударил в лицо Фионы. Она поежилась.

Майк стоял у кассы. Он только что передал Линде для обслуживания компанию из четырех человек. Глянув на Элиота и Фиону, он побледнел.

— Это еще что за шуточки? Сегодня же начинается фестиваль «пино-нуар» в Нэпе. У нас народу полно, а вы что — решили наведаться в лавчонку для нищих и подобрать выброшенное тряпье?

Фиона густо покраснела и покрылась испариной, несмотря на то что в холле было прохладно. Элиот шагнул вперед.

— Эй, не надо…

— Этот молокосос, — оборвал его Майк, — может одеваться, как ему в голову взбредет. Но ты… — Он смерил Фиону взглядом с головы до ног, как бы не веря собственным глазам. — Да кто на тебя глянет, у того аппетит сразу пропадет.

Наихудшие опасения Фионы подтвердились: праздничное платье выглядело как неудачный костюм для Хеллоуина. Эта последняя капля переполнила ее чашу самоуничижения.

Она ненавидела жизнь в этой семье — все их правила, самодельную одежду, запреты ходить куда бы то ни было. Слезы застлали глаза Фионы. Розовая атласная ткань платья показалась ей похожей на сахарную вату.

— Надень вот это.

Майк наклонился, достал с полки фирменную футболку заведения Ринго с изображением Дядюшки Сэма и бросил Фионе. Футболка попала ей в грудь и свалилась на пол.

Девочка опустилась на колени, часто моргая, чтобы поскорее избавиться от слез, и подобрала футболку. Дядюшка Сэм улыбнулся ей.

— Вычту из твоей зарплаты, — предупредил ее Майк.

Элиот сжал кулаки.

— Хорошо, — прошептала Фиона.

— И возьми у Джонни длинный фартук, — добавил Майк. — Все остальное прикроешь.

Фиона кивнула, уставившись в пол. Она не в силах была смотреть на Майка. Глаза и щеки у нее горели.

И она не могла пошевелиться. Ей не хотелось, чтобы ее атласное платье шуршало, не хотелось привлекать к себе еще больше внимания. Но даже если бы оно не шуршало, как пройти по залу к кухне, когда на нее все смотрят? Она застыла на месте.

Майк вышел из-за стойки и схватил Фиону за руку. Его большой палец впился в сгиб ее локтя. Всю руку словно бы пронзило разрядом электричества.

— Давай! — прорычал Майк. — Быстро…

Фиона вырвалась. Этим она причинила себе еще большую боль, но, не обращая на это внимания, запрокинула голову и в упор посмотрела на Майка.

— Не смей! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Унижение уподобило ее раненому зверьку, свернувшемуся в клубочек… но этого зверька столько раз унижали, что он наконец развернулся и показал зубы.

Фиона почувствовала, что Элиот стоит рядом с ней и готов заехать Майку по носу. Приятно было знать, что, если понадобится, брат заступится за нее.

Фиона, не моргая, роняла слезы и смотрела на Майка.

— Не смей, — повторила она шепотом, но это был не пристыженный шепот, а с трудом сдерживаемый гнев. — Никогда больше ко мне не прикасайся.

Майк раскрыл рот и вроде бы собрался что-то сказать, но с его губ не сорвалось ни слова. Он медленно кивнул, поднял руки, призывая Фиону успокоиться, и осторожно попятился назад.

— Ладно, — выдохнул он. — Надевай фартук и принимайся за работу.

Но почему-то он не мог оторвать глаз от разгневанной Фионы. Его лицо скривилось, словно ее пронзительный взгляд причинял ему боль.

Звякнул колокольчик над дверью, в пиццерию вошла парочка.

Фиона моргнула. Чары развеялись.

Майк повернулся к посетителям и нацепил на лицо улыбку.

Назад Дальше