— Про-ро-чи-ца, — с трудом повторил Роб. — Ах, ну да… пророк… пророчица…
Он понимающе кивнул. Что ж, Бог прав. Если Ему угодно говорить чьими-то устами, то Уилли Мэй — хороший выбор.
Глава 22
— Ты снова шастал по лесам с этой девчонкой? — спросил отец, едва Роб вошёл в комнату.
— Да, сэр, — ответил Роб.
— А там у тебя что лежит? — отец кивнул под кровать Роба.
— Где, сэр? — уточнил Роб, но сердце у него ушло в пятки.
Он знал, что именно нашёл отец под кроватью. Мясо. Роб спрятал его там, решив вынуть, когда снова настанет время кормить тигра.
— Откуда это мясо? — спросил отец, поддев ногой бурый от крови мешок.
— От Бошана, — без раздумий ответил Роб.
— Значит, от Бошана, — повторил отец глухо и грозно. — От Бошана… Этот Бошан платит мне такие крохи, что мы еле концы с концами сводим, а теперь ещё решил подкормить нас тухлятиной? Думает, я не в состоянии купить для сына мясо?
Роб открыл было рот, чтобы объяснить, как обстоит дело, но вспомнил наказ хозяина и прикусил язык.
— Ну, погоди же, Бошан! — прорычал отец. — Я тебя проучу! Жилы у отца на шее раздулись, стали выпуклыми, точно веточки на дереве. Он с размаху наподдал пакет ногой.
— Проучу! В другой раз подумаешь, честно ли ты платишь мне за труд и нужно ли нам твоё тухлое мясо!
Отец подошёл к футляру с ружьём. И остановился. Ружья не вынимал. Просто стоял, смотрел на него сквозь стекло и похрустывал суставами пальцев.
— Папа, — произнёс Роб. Но он не знал, что сказать дальше.
Вот мама всегда умела успокоить отца. Или руку ему на локоть положит, или имя его скажет — тихо так, с укоризной… И этого хватало. Но Роб гак не умел. Ещё с минуту он постоял возле отца, а потом взял со своей кровати деревянный чурбачок и ножик. Когда он выходил из комнаты, отец по-прежнему стоял возле футляра с запертым внутри ружьём и смотрел на него так, словно хотел открыть его силой мысли и взять ружьё в руки.
Усевшись под вывеску «Звезда Кентукки», Роб прислонился к одному из холодных, влажных столбов и принялся вырезать дальше.
Но мысли его ходили по кругу — вспоминался то отцовский гнев, то Сикстинины слёзы, — и он никак не мог сосредоточиться. Взглянув снизу вверх на изнанку вывески, Роб вдруг вспомнил ещё один запретный момент из прошлого… Он лежит под дубом, на расстеленном на земле одеяле. С одного боку от него мама, с другого — спящий отец. Отец похрапывает. А мама берёт его, Роба, за руку и показывает на пронизанные солнцем листья дуба.
— Гляди, сынок! Я в жизни не видела такого красивого, сочного зелёного цвета. Верно?
— Ага. — Роб рассматривает листья. — Зелёный… Точно его Бог только что придумал.
Мама сжала его руку.
— Ты прав. Так и есть. Первородная зелень. Её только что создал Бог. Мы с тобой видим мир одинаково.
Роб сосредоточился на зелёном цвете. И позволил ему просочиться через щель в чемодане, заполненном всем, о чём нельзя мечтать и просто думать… Зелень выбралась на свободу и заполнила его голову. И он вспомнил про Сверчка, попугайчика Уилли Мэй. Интересно, он был таким же ярко-зелёным? Первородным?
Так он и размышлял, а руки тем временем работали сами. Поэтому Роб ничуть не удивился, когда — отложив ножик и чуть отстранив поделку — он разглядел крыло, клюв и крошечный круглый глаз. Вот он, Сверчок, волнистый попугайчик Уилли Мэй, рождается заново под его ножом.
Он трудился над птичкой долго, так долго, что она стала совсем как настоящая — вот-вот запоёт. Когда Роб вернулся домой, отец спал, растянувшись в шезлонге. Ружьё лежало на своём месте, в запертом футляре, а вот мешка с мясом нигде не было. Значит, утром ему тигра уже не накормить… Придётся ждать, пока Бошан привезёт следующую порцию.
Подойдя к шезлонгу, Роб всмотрелся в спящего отца. Вот его руки — тяжёлые, узловатые; вот лысина на свесившейся набок голове. Мальчик пытался всё это запомнить и одновременно понять, разобраться, каким образом уживается в одном человеке этот страшный гнев и это благостное спокойствие. А ещё ведь он умеет петь, и улыбаться умеет — широко-широко… Тут отец вздрогнул и проснулся.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — ответил Роб.
— Который час?
— Не знаю… поздно уже.
Отец вздохнул.
— Давай-ка сюда твою мазь. Пора ноги мазать.
Роб передал ему тюбик.
Мир снаружи вздыхал и скрипел. Снова зарядил дождь. Папины руки касались ног Роба мягко и ласково.
Глава 23
Наутро Роб положил в один карман ключи от клетки, в другой — деревянного попугая и отправился искать Уилли Мэй.
Нашёл в бельевой комнате. Она сидела на одном из раскладных стульев, курила и глядела в пустоту.
— Привет, — сказала ему Уилли Мэй. — Где твоя подруга?
— В школе. Но сегодня там короткий день.
Руки Роб держал в карманах. Уилли Мэй он нашёл, вот она, только он почему-то боялся показать ей птичку. Что, если попугайчик был на самом деле совсем другой? Что, если он вырезал птицу, совсем непохожую на Сверчка?
— И что, спрашивается, ты смотришь на меня такими хитрющими глазами? — спросила Уилли Мэй.
— Я тут кое-что для тебя сделал, — быстро сказал Роб, накопив каплю отваги.
— Сделал? Для меня? Честно?
— Ага. Закрой глаза и протяни руку.
— Даже не верится, — сказала, улыбнувшись, Уилли Мэй. Потом она послушно закрыла глаза и протянула вперёд огромную чёрную ладонь. Роб осторожно опустил на неё птичку.
— Можешь смотреть, — разрешил он.
Уилли Мэй сомкнула пальцы и, не открывая глаз, сделала ещё одну затяжку. Длинный столбик пепла на кончике сигареты дрожал, но не падал.
— Могу и не смотреть, — наконец произнесла она, и пепел всё-таки упал на пол. — Я знаю, что у меня в руке. Мой Сверчок.
— Но ты должна посмотреть и сказать, похоже получилось или нет, — потребовал Роб.
— Я никому ничего не должна. Кроме как всю жизнь быть чёрной да вовремя помереть, — возразила Уилли Мэй.
Она открыла глаза медленно-медленно, точно боялась спугнуть сидевшую на ладони птичку.
— Точь-в-точь мой Сверчок, — кивнула она. — Как живой.
— Теперь он будет с тобой всегда. Не во сне, — сказал Роб.
— Верно. А где ж ты так научился по дереву резать?
— Мама научила.
— Молодец твоя мама.
— Ага. — Роб посмотрел вниз, на ноги. — Я понимаю, что деревянная птичка совсем не то, что живая…
— Не то, — согласилась Уилли Мэй. — Но она мне — как бальзам на душу. — И она опустила птичку в карман передника.
— Отец сказал, что у него для меня работы утром нет, только днём будет. Он разрешил, чтоб я тебе помогал.
— Что ж… Сейчас придумаем, как ты будешь мне помогать.
Всё утро Роб ходил следом за Уилли Мэй по комнатам, снимая с постелей грязное бельё. Он работал, а ключи побрякивали у него в кармане, и он знал, что скоро приедет из школы Сикстина и снова потребует, чтобы они открыли клетку и выпустили тигра.
Глава 24
— А где пророчица? — спросила Сикстина, не успев соскочить с подножки школьного автобуса. На ней было ярко-оранжевое платье в розовый горошек. На левой коленке кровоточила ссадина, правый глаз покраснел и отёк.
— Чего? — рассеянно отозвался Роб, разглядывая Сикстину. И как это она умудряется подраться в кровь всего за полдня?
— Уилли Мэй, — пояснила Сикстина. — Где Уилли Мэй?
— Пылесосит, — ответил Роб.
Сикстина решительно направилась к мотелю.
— Моя мама обнаружила, что я хожу в школу в твоей одежде, — сказала она, не оглядываясь на Роба. — И всё забрала. Короче, беда. Мне не разрешают сюда больше приезжать.
— Послушай, — произнёс Роб. — Вовсе не обязательно каждый раз с ними драться. Если не отвечать, они быстрее отстанут.
Сикстина резко развернулась, и они оказались лицом к лицу.
— Я хочу драться, — запальчиво сказала она. — Я хочу отвечать на каждый удар. А иногда буду бить первой.
— Ясно… — обескураженно протянул Роб.
— Мне нужна пророчица, — громко сказала она и двинулась дальше. — Хочу спросить, что делать с тигром.
— Нельзя её спрашивать, — возразил Роб. — Бошан предупредил, чтоб я никому не говорил. Особенно Уилли Мэй.
Сикстина ничего не ответила, но припустила бегом. Роб, боясь отстать, бросился следом.
Уилли Мэй они нашли в номере 203, она пылесосила колючий жёсткий ковёр. Сикстина подошла к ней сзади и постучала по спине, как в дверь. Уилли Мэй обернулась, уже замахнувшись сжатым, точно у боксёра, кулаком.
— Нам нужно у вас спросить!!! — Сикстина пыталась перекричать вой пылесоса.
Наклонившись, Уилли Мэй его выключила и сказала:
— Вы только посмотрите, кто к нам пришёл!
Занесённую для удара руку она так пока и не опустила, словно решала — бить или не бить.
— Что у вас в руке? — спросила Сикстина.
Уилли Мэй разжала кулак и показала ей деревянную птичку.
— Ой, — сказала Сикстина, и Роб понял, что ему так нравится в этой девчонке.
Просто, когда она видит что-нибудь красивое, у неё сразу меняется голос, и все слова звучат точно на выдохе, точно её ударили под дых и воздух ей больше не глотнуть. Она говорила так о Сикстинской капелле и о его поделках, когда впервые увидела их у него в комнате. Таким же голосом она читала стих про тигра, одетого во мрак лесов, и говорила вчера, что Уилли Мэй пророчица. Её голос звучит в точности так, как думает про все эти вещи сам Роб. При встрече с красотой ему кажется, что мир, настоящий мир, чем-то проткнули насквозь, позволив ему увидеть оборотную сторону, ослепительную… прекрасную…
— Это Роб вырезал? — спросила Сикстина у Уилли Мэй.
— А то кто же?
— Прямо как живой попугайчик! Он похож на того, которого вы выпустили?
— В аккурат такой же.
— Я хотела… — начала Сикстина. И взглянула на Уилли Мэй. Потом обернулась к Робу. — Мы хотели… — поправилась она. — Мы хотели вас кое о чём спросить.
— Ну, спрашивайте, — предложила Уилли Мэй.
— Если бы вы знали, что есть… существо… и оно заперто в клетке… огромное прекрасное существо… его там заперли неизвестно зачем… и если бы у вас были ключи от этой клетки… Вы бы его выпустили?
Уилли Мэй тяжело опустилась на голый матрас, взметнув вокруг себя облачко пыли.
— Господи, детки! Да кто ж это у вас там в клетке-то сидит?
— Тигр. — Роб почувствовал, что главное должен сказать именно он. Ведь тигра нашёл он. И ключи от клетки у него.
— Кто? — Уилли Мэй не поверила своим ушам.
— Тигр, — повторила Сикстина.
— Господи Иисусе! — воскликнула Уилли Мэй.
— Честное слово, — добавила Сикстина.
Уилли Мэй неодобрительно покачала головой. Перевела взгляд на потолок. Выдохнула — ещё более неодобрительно, прямо как змея зашипела — и наконец произнесла:
— Ну, что ж… Показывайте вашего тигра. Там и обсудим.
Глава 25
По лесу все трое шли молча. Сикстина с Робом жевали «восьмёрку», Уилли Мэй курила. Так, без болтовни, и дошли до клетки.
— Господи! Вот это да! — воскликнула Уилли Мэй, не сводя глаз с метавшегося взад-вперёд зверя. — Поневоле поверишь в могущество и силу Создателя. Без Него такую животину не сотворить. Какому же идиоту пришло в голову запереть его в клетке?
— Это тигр Бошана, — сказал Роб.
— Бо-о-оша-а-ана, — с отвращением протянула Уилли Мэй и покачала головой. — Если есть в мире человек, которому запрещено иметь тигра, так это Бошан.
— Вот, сами видите! — торжествующе сказала Сикстина. — Нельзя ему сидеть в клетке! Попугаю вашему нельзя было, а тигру тем более! Помните, вы говорили Робу, что поняли, что попугая надо выпустить?
— Одно дело птица, а другое тигр, — возразила Уилли Мэй. — Да ещё тигр Бошана.
— Скажите Робу, что он должен открыть клетку и выпустить тигра, — потребовала Сикстина.
— Не скажу, — отрезала Уилли Мэй. — Ты бы сначала задумалась, что станется с этим тигром, когда ты его выпустишь. Как он жить-то будет?
Роба захлестнули разом печаль и облегчение. Уилли Мэй не заставит его отпереть клетку. Он не расстанется с тигром.
— Но в этих лесах водятся пантеры! — заспорила Сикстина. — Они же как-то выживают!
— Уже не водятся, — отозвалась Уилли Мэй. — Не выжили.
Сикстина воинственно упёрла руки в боки.
— Вы говорите не то, во что верите, — объявила она. — Пророчицы так не делают.
— Это потому что я вовсе не пророчица, — сказала Уилли Мэй. — Я человек, который говорит правду. А правда заключается вот в чём: вы не можете сделать для этого тигра ровным счётом ничего, кроме как оставить его в покое.
— Но этот тигр заслуживает другой жизни! — воскликнула Сикстина.
— Да кого это интересует? — пробормотала Уилли Мэй. — Кто чего заслуживает… Какая разница?
— Вот приедет мой папа — и сделает всё как надо! — продолжала Сикстина. — Он выпустит тигра и меня отсюда заберёт.
Роб внимательно посмотрел на Сикстину.
— Твой папа не приедет, — тихонько сказал он.
Он точно знал, что прав, но удивился, что произнёс это вслух.
— Приедет, — процедила Сикстина, почти не разжимая губ.
— Нет, — печально сказал Роб. — Не приедет. Он врун. Твоя мама права.
— Это ты врун, — проговорила Сикстина глухо и холодно. Лицо её стало таким белым, что, казалось, сейчас искры во все стороны посыплются. — Ненавижу тебя. И все в школе тебя ненавидят. Даже учителя терпеть не могут. Ты жалкий трус. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
Она развернулась и пошла прочь, а Роб остался на месте — переваривать услышанное. Слова Сикстины обожгли его, точно град острых жалящих осколков. Он боялся двинуться с места. Боялся, что, если он двинется, осколки вопьются в его тело ещё глубже.
— Это всё неправда, — сказала Уилли Мэй. — Девчонка наговорила бог знает что, но это пустое. Она так не думает.
Пожав плечами, он наклонился и стал остервенело чесать ноги. Чесал, скрёб их ногтями, всё сильнее, всё глубже, стараясь добраться до самого нутра неотступного, нестерпимого зуда.
— Прекрати, — приказала Уилли Мэй.
Роб поднял глаза.
— Я тебе так скажу, — произнесла Уилли Мэй. — Окажись этот тигр на воле, я и сама была бы счастлива. Да-да! Прямо вижу, как он взлетает над этой чёртовой клеткой, парит над ней в небе, а потом камнем падает вниз и рвёт этого подлеца Бошана в клочья — и за то, что дикую животину в неволе запер, и за то, что тебя, бедолагу, в это втянул, ключи тебе от клетки отдал. Пошли отсюда! — Она схватила Роба за руку и потащила прочь.
Всю дорогу до мотеля «Звезда Кентукки» Роб размышлял над тем, что сказала Уилли Мэй про освобождение тигра. Надо же!
Парящий тигр. А ведь она и ему, Робу, на днях сказала: «Пусть поднимется твоя печаль, пусть воспарит…» Пока он думал, тигр и печаль слились у него в мыслях воедино. Над ним, где-то совсем близко, витала истина, а потом — раз! — и опустилась тихонько ему на плечо. И он понял, что надо делать.
Глава 26