А вдруг они уже в больнице? Лежат под капельницами, в гипсе и не могут никому о ней рассказать. Ей что же тогда, умирать придется от голода? Хотя вода здесь, кажется, есть.
Светлана встала, подошла к умывальнику и открыла кран. Тугая струя холодной воды ударила в раковину. Уже легче. Она умылась, напилась воды и приступила к детальному осмотру помещения.
Предбанник был в два раза больше самой бани. Около зарешеченного окошка стоял большой дубовый стол с лавками. Напротив — кожаный диванчик, на котором она спала сегодня ночью. Справа на небольшом столике она увидела электрическую плитку, а слева в углу были сооружены две кабинки, в одной из которых она обнаружила душ, а в другой — биотуалет. Что, в общем — то, тоже было не лишним.
В самой бане почти половину всего пространства занимала печь, а остальное было обычным — тазы, скамейки. Маленькое окошко тоже было забрано решеткой. Если даже его и высадить скамейкой, то вылезти в такое узкое отверстие все равно не получится.
Светлана осмотрела еще раз входную дверь и убедилась снова, что ей отсюда без ключей не выйти. Придется сидеть в клетке. Настроение стало снижаться к нулевой отметке. Она задумчиво провела пальцем по деревянной обшивке стены. Ее внимание привлекла тонкая линия, проходящая поперек шва. Как будто именно в этом месте не хватило длинных досок и вместо них поставили несколько коротких, или здесь должен быть какой — то тайник.
Она тщательно осмотрела стены, но больше ничего подозрительного не нашла. Правда, несколько неуместно выглядела медная гравюра, изображающая, видимо, Леля. Она висела очень низко и смотрелась инородным элементом среди массивных деревянных предметов.
Светлана нажала на нее рукой и — о чудо — с мягким щелчком из стены вышла дверца, за которой скрывался обычный холодильник. Он был полон самой разнообразной еды. Светлана выбрала себе мясо в желе, огурец и два помидора. Если учесть пропущенный ужин, то для завтрака это уже хорошо.
Она с аппетитом все съела и только потом продолжила обследование холодильника. По самым скромным подсчетам на этих продуктах можно было запросто продержаться недели две. Это только в крайнем случае, если вчерашние ублюдки больше не появятся. А потом вернется с гастролей хозяин дачи. А если они приедут сегодня?
На боковой полке стояли две запотевшие бутылки водки. Светлана поставила их сбоку от входной двери. Как только кто — нибудь сунется в баню, то она разобьет об его голову бутылку и выскочит с криками о помощи на улицу. Это лучше, чем ждать неизвестности. Светлана вспомнила липкие взгляды толстяка и ее передернуло от отвращения. Ничего, она за себя постоять сможет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как приятно днем идти по дороге, на которой ночью тебя все пугало. Тот же самый путь, а насколько он приятнее и короче. Тоник шел с Сашкой к электричке через кукурузу и чувствовал, что все будет хорошо. Он теперь знает номер машины и рядом с ним новый друг.
А Сашка пел песни. Как выяснилось, он их знает в невероятном количестве. Причем большинство этих песен были написаны явно задолго до его рождения. Тоник не выдержал и спросил, откуда он знает все эти песни?
— Их пел мой батя, — сказал Сашка. — Он пел их под гитару и его всегда приглашали в гости. Мама говорит, что из — за этого он и спился.
— А сейчас он поет?
— Поет, когда напьется, — вздохнул Сашка. — Только гитара его давно сломана, а без нее он не может. Получается уже не песня, а пьяное нытье. А раньше… Ты знаешь, как его слушали раньше! За столом же всегда шум, гам. И он берет в руки гитару. Два аккорда и все — полная тишина. Весь вечер слушают только его.
— А ты сам на гитаре умеешь играть?
— Не успел научиться. Я тебе не рассказывал. В общем, мама нас бросила. А когда она уходила, батя и шарахнул гитарой об пол. Все вдребезги. Теперь ни мамы, ни гитары.
Тоник задумался. Он даже представить себе не мог, чтобы его мама могла их бросить.
— Вообще — то она на другой день вернулась, — решил исправиться Сашка, поняв, что перегнул палку. — Только гитары уже нет. У него была отличная испанская гитара. Сейчас такую не купишь. А батя стал пить еще больше. Неделю только держался, а потом то же самое. Я хочу, чтобы его закодировали. У наших соседей дядя Вася раньше каждый день пил, а сейчас уже год как закодировался и ни капли. Даже пиво, представляешь?
— Представляю, — ответил Тоник. У него отец прекрасно обходился без горячительных напитков. — А сколько стоит закодироваться?
— Много, — сказал Сашка. — Но я заработаю, лишь бы у меня деньги не отнимали.
— А что это ты в карманы понапихал? — Тоник потрогал непомерно раздутый карман Сашкиной куртки.
— Веревка. — Сашка вытянул из кармана конец бельевой веревки и, проверяя на прочность, подергал ее одновременно в разные стороны. — Будет чем бандитов связывать.
Тоник усмехнулся, представив себе, как Сашка связывает двоих бандитов сразу, но ничего не сказал — нужно было уже покупать билеты.
В электричке они сели у окна, напротив друг друга. Говорить среди общего шума было бы непросто и у Тоника появилась возможность как следует рассмотреть Сашку.
Он был моложе Тоника года на два, не меньше, но сколько в нем самостоятельности и уверенности в себе. Он совершенно точно знает, чего хочет от жизни и как этого добиться.
Откуда в нем это? Тоник видел перед собой обычное лицо совершенно обычного мальчишки и не мог угадать, в чем же он отличается от него. Белобрысый, синеглазый. Да таких же вокруг тысячи. И в то же время в нем чувствовалась какая — то тайна.
Сашка только улыбался, чувствуя на себе пытливый взгляд Тоника. Внезапно он наклонился вперед и, как заговорщик, сказал:
— Давай поиграем.
— Давай, — согласился Тоник, радуясь возможности скоротать время.
— А во что ты умеешь играть?
— В буриме, — улыбнулся Тоник.
— На деньги?! — Сашка от удивления даже привстал. Уж такого от Тоника он никак не ожидал.
— Какие деньги? — возмутился Тоник. — Это же не в карты играть. Это древняя интеллектуальная игра. В нее еще в прошлом веке играли. Может быть, даже Пушкин или Лермонтов. Это игра поэтов.
— А мы здесь при чем? — Сашка отодвинулся назад, в глубину лавки, с недоверием глядя на Тоника.
— А чем мы хуже? — придвинулся к нему Тоник. — Я не имею в виду Пушкина или Лермонтова, а вообще. Чем мы хуже других? Ты что, не сможешь срифмовать пару строчек. Мила — кобыла, Сашка — промокашка, понял?
— Сам ты промокашка, Тоник — панассоник.
— Вот видишь, — обрадовался Тоник, — получается же. Назови какое — нибудь слово.
— Электричка, — нехотя сказал Сашка.
— Птичка. А теперь я говорю слово, а ты должен придумать рифму. Ну, например, цветок.
— Свисток.
— Отлично. Теперь нужно придумать четверостишье с этими словами. Через пять минут проверим, у кого лучше получится.
Тоник прикрыл глаза и сосредоточился. Сашка с веселым недоумением смотрел на него. Первый раз в жизни он видел живого поэта, который к тому же был его названным братом.
Тоник внезапно открыл глаза:
— А ты что, уже придумал?
— Ага, — ответил Сашка.
— А я — нет, — сказал Тоник и снова закрыл глаза.
Через пять минут Сашка первым читал свое стихотворение.
В электричку
Залетела птичка.
Подарила дедушке цветок,
Утащила у мента свисток.
— А почему дедушке, а не девушке? — рассмеялся Тоник.
— Дедушка старый, ему надо. А девушка молодая, сама нарвет.
— Ну, хорошо, — согласился Тоник. — Слушай теперь мое.
Когда вдали смолкает электричка,
А сердце рвется из груди как будто птичка,
След на тропинке — сломаный цветок,
Как заблудившегося поезда свисток.
— Не очень понятно, — дипломатично заметил Сашка.
— А это про любовь. Про любовь и должно быть непонятно. Но если хочешь, я тебе все объясню.
— Да нужно очень. Давай лучше в мою игру сыграем, — оживился Сашка. — Ты считаться умеешь?
— Смотря как.
— Очень просто. На раз, два, три одновременно выбрасываем пальцы, кто сколько захочет. Потом складываем и считаемся. Кто последний — получает щелбан, согласен?
— Согласен. — Тоник потер свой лоб и улыбнулся. Слишком очевидным было желание Сашки его надуть.
— Раз, два, три, — Сашка выбросил вперед три пальца, Тоник — четыре.
— Семь. — Сашка посчитался и последним оказался Тоник. — подставляй лоб.
Тоник покорно склонил голову.
— Получите. — Сашка положил ему ладонь на лоб и, оттянув средний палец, щелкнул им изо всех сил.
— Ничего себе щелбан, — Тоник схватился за свой лоб. — Мы так не договаривались.
— Ладно, я могу и потише, — снизошел Сашка и начал опять отсчет. — Раз, два, три. Девять. — сосчитал он.
Тоник опять оказался последним, но в следующий раз, когда при общей сумме двенадцать он снова проиграл, то решительно остановил Сашкину руку.
— Подожди, а почему ты начинаешь считать то с себя, а то с меня?
— А мы же не договаривались, как считаться, — попытался вывернуться Сашка.
— Ага, — сообразил Тоник, — значит, если число четное, то ты начинаешь с себя, а если нечетное, то с меня.
Сашка просто развел руками. Возразить ему было нечего.
В это время в вагон вошла плохо одетая женщина, похожая на цыганку. На руках у нее спал маленький ребенок. Остановившись у входа, она затянула привычно жалобным голосом:
— Люди добрые, мы отстали от поезда, нам нужно денег на билет. Помогите, пожалуйста, кто чем может.
И пошла вдоль вагона с протянутой рукой.
Тоник увидел, как сразу напрягся Сашка и подумал, что ему не очень — то приятно увидеть себя со стороны, но дело было не в этом.
Когда женщина увидела Сашку, то заругалась на непонятном языке и, схватив его за руку, потащила по проходу.
Больше всего в этой ситуации Тоника поразило то, что Сашка, изо всех сил пытаясь сопротивляться, отвечал ей на том же языке. Однако времени на размышление не было. Он успел подскочить к ним и одним ударом ребром ладони разбить их руки. Сашка сразу отпрыгнул назад, на свое место, а Тоник встал перед ним. Женщина, на мгновение опешив, выпалила целую тираду слов на непонятном языке и, сердито погрозив Тонику пальцем, быстро прошла в следующий вагон.
— Бежим, — Сашка схватил Тоника за руку, — сейчас она пришлет отца Федора. Они хотят, чтобы я снова по вагонам ходил.
Они бросились бежать в противоположный конец вагона. Уже переходя в следующий вагон, Тоник оглянулся и увидел, что между рядов быстро пробирается высокий мужчина в черном. Они пробежали через еще один вагон и тут Тоника осенило.
— Сашка, — закричал он, — доставай веревку из кармана.
Тот, обернувшись, бросил Тонику веревку и побежал дальше.
Тоник в промежутке между вагонами быстро соорудил самозатягивающуюся петлю и надел ее на ручку двери. Затем протянул веревку в тамбур и, захлопнув за собой следующую дверь, привязал другой конец к ее ручке.
Теперь можно было не торопиться. Подобный фокус проделывали пару раз ребята — шутники из соседнего дома. Они привязывали веревку к ручкам дверей, которые были напротив друг друга и, позвонив в обе двери, убегали. Эффект был потрясающий — двое здоровых мужика тянули на себя каждый свою дверь и каждому казалось, что с другой стороны стоит кто — то невероятно сильный. Хотя после второй такой шутки ребят поймали и им было уже не до смеха.
Дверь дернулась несколько раз. Тоник смотрел на веревку. Похоже, что не порвется, выдержит. Не желая больше испытывать судьбу он побежал за Сашкой и смог догнать его только через три вагона.
— Стой, — поймал он его за плечо, — погоня отрезана.
Сашка легко вывернулся из — под его руки.
— Они на остановке перейдут в следующий вагон и все. Нужно бежать дальше.
— Так сейчас же Фили. Мы здесь можем спокойно выйти, — возразил Тоник. — В толпе они нас не заметят.
Электричка плавно замедлила ход и остановилась. Тоник с Сашкой, стараясь прятаться за других людей, пробирались в общем потоке.
— Они нас могут ждать у метро, — предостерег Тоника Сашка.
— А нам туда и не нужно. Здесь ходит пятьдесят четвертый троллейбус. Доберемся до самого дома. Бежим.
И они, выбравшись из толпы, рванулись через дворы к остановке троллейбуса.
Петрович жил недалеко от метро Новослободская, в доме с магазином "Богатырь". В большинстве своем жильцы этого дома были людьми творческих профессий. Виктор здесь как — то побывал в гостях у замечательного артиста Олега Табакова. Тот приглашал его в свою студию для постановки сцен с боевыми поединками и после одной из репетиций позвал к себе на чашку чая.
Они сидели в мягких креслах на кухне со старинной массивной мебелью и, попивая душистый, ароматный чай, разговаривали о психологических тонкостях ведения поединка без оружия.
А теперь здесь живет милиционер Петрович. Хотя человек он, кажется, неплохой. А, может быть, даже и хороший.
Неплохим в понимании Виктора был человек, который старается никому не приносить зла и на добро всегда отвечает добром. А хорошими он называл людей, никогда никому не приносящих зла и не упускающих удобного случая сделать людям хоть что — нибудь доброе.
Хотя и из первой категории люди встречались не на каждом шагу, а из второй и того реже, существовала еще одна редчайшая порода людей, с которыми жизнь сталкивала Виктора всего лишь несколько раз, но каждая такая встреча необратимо меняла его судьбу.
Эти люди всю свою жизнь подчиняли служению добру в каком — то одном конкретном деле. Они служили своему таланту, а не наоборот, как это обычно бывает. Со стороны они могли выглядеть чудаками, затворниками и, может быть, даже эгоистами, особенно по отношению к своим близким.
Но стоило заглянуть в их мир поглубже, как все преображалось. Они оказывались людьми безмерного обаяния и душевной тонкости, а все их странности и чудачества просто обычными проявлениями необычной натуры.
Таким был его первый учитель по Ай — кидо. Он учил парней не драться, а защищать идеи добра и справедливости. Он странствовал через мир, шел из города в город с одной лишь холщовой сумкой и уходил дальше только тогда, когда оставлял подготовленных учеников, каждый из которых уже мог стать учителем.
Таким был нищий художник, который раздаривал свои бесценные картины друзьям и знакомым, а часто просто отдавал людям, у которых жил.
Он мог быть богат и независим уже тогда, но его интересовало в жизни только одно — кисти и краски.
На его беду очень многие люди хотели с ним выпить, а он не мог им в этом отказать. В итоге он умер от цирроза печени, не дожив до того часа, когда его картины стали покупать крупнейшие музеи мира.
Он прожил у Виктора меньше двух недель, пока Светлана с Тоником отдыхали на юге. И за этот небольшой промежуток времени Виктор ушел в отставку и совсем бросил пить. С Петровичем он тоже познакомился именно тогда.
Скорее всего Петрович был обычным человеком. Так называл Виктор людей, которые стремились получить в этой жизни свои маленькие удовольствия и отношения с окружающими строили по принципу дашь — на — дашь.
Вместо прежнего вахтера на входе в дом стоял домофон с кодовым замком. Виктор набрал номер квартиры и мягкий голос Петровича пригласил его войти.
Виктор был в этой квартире два года назад и мог предполагать, что холостяцкий быт Петровича за это время изменился, но чтобы настолько…
Вся квартира просто утопала в коврах и гобеленах, японская аппаратура прекрасно вписывалась в новую мебель, а сам хозяин стоял в шелковом китайском халате, держа в правой руке резную деревянную трубку.
— Прошу, — и он замер на пороге, слегка наклонив голову.
— Ну, ты даешь, Петрович, — только и смог сказать Виктор, забираясь в мягкие, пушистые тапочки.
— Ты знаешь, надоело жить в дерьме, — говорил Петрович, усаживая Виктора в кресло и доставая из бара бутылку французского коньяка. — В ГАИ я уже полгода как не работаю, так что уровень моего благосостояния теперь никого не волнует.