Отрывистый стон, донесшийся со стороны коридора, словно бичом хлестнул по взвинченным нервам военврача. Хлопнула дверь, грохнула автоматная очередь и прозвучал чей-то яростный голос:
— Стой, гад. Теперь не уйдешь!
В коридоре захлопали двери, послышались быстрые шаги, голоса.
Надежда Михайловна тоже выбежала в коридор. Выздоравливающие, медсестры, санитары толпились у открытых дверей послеоперационной палаты.
— Что случилось? — спросила Надежда Михайловна. — Пропустите меня! Дайте лампу!
Держа лампу над головой, с пистолетам в правой руке, она шагнула в комнату.
Первым, кого она увидела, был уже знакомый старший сержант. Нагнув голову, он стоял в двух шагах от дверей, направив автомат в темную нишу за высокой кафельной печью.
— Что случилось? — повторила Надежда Михайловна.
— Да какой-то фашист пырнул ножом нашего немецкого товарища. Хотел прирезать и Щурку. А тут — я! Он швырнул в меня кинжал, а я его автоматной очередью резанул. За печкой эта гадюка… Ну-ка, посветите, товарищ военврач!
Держа автомат на изготовку, старший сержант направился к печке. Надежда Михайловна шла за ним, высоко подняв лампу.
Белая квадратная колонна кафельной печки, вершина которой упиралась в потолок, была возведена почти в метре от угла комнаты. Сбоку печи и за нею был довольно просторный закуток. Но в нем никого не было.
— Промазали, значит! Плохо! — сказала Надежда Михайловна, опуская лампу.
— Не должно быть! — смущенно ответил старший сержант. — Я не мажу…
— Так где же фашист?
— Черт его знает где… — Старший сержант нагнулся к полу. — Ого! Нет! Я не промазал! Видите — кровь!
Надежда Михайловна торопливо сунула пистолет в карман шинели.
— А раненый? Что с ним? — Она обернулась.
У кровати, где лежал раненый немец, молча толпились сотрудники госпиталя и раненые.
В комнату вошел подполковник Смирнов.
— Всем выйти из палаты! — негромко приказал он. — Кто стрелял по убийце?
— Я, товарищ полковник. Старший сержант Коньков.
— Останьтесь, старший сержант… И вас, Надежда Михайловна, прошу остаться. Хотя нашему немецкому товарищу медпомощь уже не нужна.
Надежда Михайловна подошла к кровати и подняла лампу. Свет упал на лицо с мертвым взглядом широко раскрытых глаз. В груди у мертвого торчал немецкий штык, который убийца вогнал по самую рукоятку. Возле головы убитого лежал небольшой клочок бумаги.
Подполковник взял его и прочитал:
— Вервольф! — Волк-оборотень…
Розыски убийцы были безуспешными. Несомненно, что он был ранен и, очевидно, тяжело. Об этом свидетельствовали капли крови за печкой и отпечаток окровавленной ладони на белом кафеле. Но куда девался раненый, установить не удалось. Лейтенант Серков простукал стены за печкой. Они издавали один и тот же сухой звук и казались монолитными.
— Куда же все-таки девался убийца? — спрашивал себя в который раз подполковник Смирнов. — Безусловно, где-то здесь имеется тайный вход. Но где?
По приказу подполковника раненый солдат был переведен в другую комнату. А в палату, где было совершено убийство, переселилась группа разведчиков во главе со старшиной Ничипуренко.
— Хай тильки сунется сюда тот фашистский оборотень! — старшина погрозил печке крепким кулаком. — Свинячью отбивную с него зроблю!
Вместе со старшиной в палату госпиталя переселился и Коля Петров.
— Надо выяснить все обстоятельства этого дела, — сказал подполковник. — Пойдемте ко мне, старший сержант…
— Может быть, пройдем в мою комнату, Юрий Юрьевич? — предложила Надежда Михайловна. — У меня тоже есть что рассказать вам… — Она улыбнулась. — А к тому же обещаю угостить вас отличным чаем.
— Идемте, Надежда Михайловна.
Подполковник усадил смущенного старшего сержанта за стол. Надежда Михайловна налила три кружки крутого чаю, достала печенье.
— Расскажите-ка, старший сержант, как вы очутились в палате? — сказал подполковник, прихлебывая чай. — Этот раненый, который лежал вместе с немецким товарищем, — ваш сын?
— Так точно, товарищ подполковник, — ответил старший сержант. — Потому, значит, я и задержался здесь, что сын. Очень я тревожился. Ну, а когда товарищ военврач сообщили, что с Шуркой все в порядке, я идти в город один не решился. Нам в ночное время комендант города запретил в одиночку ходить, потому — стреляют в одиночных бойцов недобитые фашисты. Ну, позвонил я от вашего дежурного в комендатуру, дал мне дежурный разрешение заночевать здесь. И стал я устраиваться на ночлег. Разрешила мне дежурная сестричка переночевать у вас. Ну, я и устроился возле той палаты, где Шурка мой лежал. Даже, признаюсь, дверь чуть приоткрыл — вдруг, мол, Шурке что-нибудь понадобится. Лежу, значит, возле двери, а сон не идет. Решил я закурить, чтобы нервы успокоились. Только свернул махорочки, вдруг в палате кто-то закричал страшным голосом. Я вскочил, как подброшенный, — и в палату. Темновато там, но свет из коридора, от лампы падает. Гляжу, какой-то человек к Шуркиной кровати крадется… — старший сержант виновато посмотрел на Надежду Михайловну. — Вы только не серчайте, доктор, сестрица ваша издаля, с порога, показала мне Шурку… Ну, а тут кто-то к сыну моему крадется. Я ему: “Стой!” А он перепрыгнул через кровати и к печке. Я и резанул его короткой очередью.
— Значит, мимо вас никто не проходил? — спросила Надежда Михайловна.
— Ну, что вы, доктор! Мышь и ту бы я заметил. Не спал, не дремал ни минуты.
— Странно!
— Что странно, Надежда Михайловна? — заинтересовался подполковник.
— А то, что и у меня побывал незваный гость…
— А ну-ка рассказывайте! И поподробнее, — сказал подполковник.
Он внимательно, не перебивая, выслушал Надежду Михайловну.
— Да, похоже, что где-то совсем рядом крупное гнездо фашистов, — задумчиво проговорил подполковник. — Надо глядеть в оба… Прежде всего выставим посты в зале, возле статуи и в верхнем коридоре. Да и в нашем крыле замка тоже поставим часовых. А вас, Надежда Михайловна, и весь ваш персонал прошу, как положено, иметь при себе оружие.
Надежда Михайловна вдруг вздрогнула. Ей показалось, что глаза Железного Рыцаря на картине мигнули и в них блеснуло отражение горящей лампы.
Подполковник и старший сержант заметили, как вздрогнула женщина, и тоже обернулись в ту сторону, куда она смотрела.
— Черт возьми! — воскликнул подполковник, вскакивая из-за стола. И, рывком расстегнув кобуру, шагнул к картине. — Старший сержант, лампу сюда!
Лампа осветила неподвижное лицо Железного Рыцаря и застывший взгляд нарисованных глаз.
Подполковник попытался отодвинуть тяжелую дубовую раму картины. Но она не двигалась.
Еще при осмотре замка подполковник Смирнов и лейтенант Серков поселились в библиотеке — большой, светлой комнате, окна которой выходили на море. Солдаты немного отодвинули шкафы, поставили возле них второй диван, втащили тяжелый несгораемый ящик с шифрами и документами.
Когда поздно ночью, освещая себе путь аккумуляторным фонариком, подполковник добрался до библиотеки и закрыл за собой тяжелую дверь, его сразу охватили тишина и покой. Этим мирным покоем дышали ряды стеллажей, заполненных книгами, особенный, сухой запах старых фолиантов, ритмичный, еле различимый шум моря внизу, под скалой, на которой стоял замок.
Подполковник на всякий случай запер дверь, заложив в массивную ручку ножку тяжелого дубового стула. Потом он прошел в угол зала, где слышалось ровное, спокойное дыхание спящего лейтенанта Серкова. Чтобы не разбудить спящего, подполковник направил луч фонаря на свой диван, стоящий под картиной. Диван был заботливо застлан простыней, прикрытой одеялом.
Слабый отблеск света играл на худощавом молодом лице лейтенанта. Оно выглядело спокойным и беззаботным. И подполковник мысленно позавидовал молодому офицеру, который спит глубоким спокойным сном, словно не было этого мрачного убийства и капель крови за печкой. Подполковник знал, что умение моментально переключаться с работы на отдых — привычка фронтовика, старающегося использовать для отдыха каждую минуту, так как таких минут на войне выпадало очень мало.
Подполковник разделся, аккуратно сложил обмундирование, поставил пистолет на предохранитель и сунул его под подушку. Затем взял со стола книжку о Дальнем Востоке и поставил фонарик на спинку дивана так, чтобы можно было читать.
Читал он механически, почти не осознавая прочитанного. Мысленно он все еще расследовал таинственные происшествия в замке и пытался понять их скрытый смысл.
Потом глаза его остановились на нескольких, подчеркнутых синим карандашом строчках. В них шла речь о входе в бухту Находка. Через несколько страниц он снова обнаружил подчеркнутые строчки — описание подходов к бухте Золотой Рог — данные о бухтах, о дорогах и фарватерах. Неизвестный читатель почему-то с особенным любопытством изучал коммуникации советского Дальнего Востока.
Подполковник не заметил, как отяжелели его веки, а книга выпала из рук.
Проснулся он оттого, что кто-то осторожно потряс его за плечо. Сквозь окна лились потоки солнечного света.
— Вставайте, Юрий Юрьевич! — над ним склонился лейтенант Серков. — Вставайте! Уже восемь часов. Гости к нам жалуют.
— Какие гости? Что еще случилось? — Смирнов сел на диване, и его лицо сразу стало озабоченным.
— У нас как будто ничего нового, — доложил лейтенант. — А вот в городе происшествия. У коменданта капитана Нелина даже голос дрожал, когда он говорил со мною по телефону. Сказал, что скоро будет у нас. Просил о срочной встрече с вами…
Подполковник быстро оделся.
— Побриться уже не успею. Иду умываться. А вы, Миша, распорядитесь, чтобы приготовили завтрак на нас и на гостя. А то, наверное, бедному капитану и перекусить некогда.
До приезда коменданта подполковник все же успел побриться и подшить свежий подворотничок.
Пожилой ординарец, которого все звали Степанычем, накрывал на стол, когда в библиотеку быстрым шагом вошли два офицера с капитанскими погонами. У обоих был встревоженный и озабоченный вид.
— Капитан Нелин, комендант Эйзенбурга, — представился большелобый, невысокий военный.
— Капитан Гигошвили, командир реактивной установки “катюша”, — с гортанным акцентом представился тонколицый красавец со щегольскими, маленькими усиками.
— Подполковник Смирнов, лейтенант Серков, — ответил подполковник. И пригласил: — Прошу к столу. Давайте позавтракаем, а тогда и дела лучше пойдут.
— Если бы, — вздохнул капитан Нелин.
После чая, когда Степаныч убрал со стола, подполковник сказал:
— Я слушаю вас, товарищи.
Капитан Нелин заговорил негромким глуховатым голосом.
— Командование уведомило меня о вашей задаче, товарищ подполковник. Поэтому я и докладываю вам первому об активизации диверсионной деятельности фашистского подполья. За одну только прошедшую ночь было совершено пять серьезных фашистских диверсий, не считая злодейского убийства у вас в замке.
— Что это за диверсии? — спросил подполковник.
— Неизвестные обстреляли из автоматов наш патруль. Ранен один боец. Была попытка проникнуть в здание водопроводной станции. Двое диверсантов с взрывчаткой убиты нашим часовым. Местные жители не опознали убитых. В три часа ночи фашистские диверсанты обстреляли окна квартиры Ганса Вернера, антифашиста, бургомистра города. Кто-то насыпал наждаку в подшипники двигателя электростанции, которую мы собирались сегодня пустить. Теперь пуск станции оттягивается на три дня. И, наконец, последняя диверсия — попытка захвата “катюши” капитана Гигошвили. О ней доложит сам капитан.
— Я со своей установкой и одной машиной со снарядами к “катюше” был вынужден заехать в город для ремонта машин. Уже вечером, в темноте, отказал мотор машины с “катюшей”. Он у нас барахлил еще и раньше, поэтому мы отстали от колонны нашего дивизиона. Грузовиком со снарядами я отбуксировал машину в город. Остановились возле кирхи, на городской площади. Я выставил двух часовых, а остальных разместил в соседнем доме. — Капитан пригладил усы, и глаза его стали суровыми. — Перед рассветом я проснулся от автоматной перестрелки. Выскочил на площадь. Оказалось, что кто-то ножом в спину убил часового возле машины со снарядами. Как вы знаете, фашисты давно охотятся за конструкцией снаряда PC. Но тут нападающие просчитались, они думали, что выставлен только один часовой, а их было два. Второй боец, стоявший у самой установки, заметил нападавших, когда они стали снимать брезент с машины, и открыл огонь. В перестрелке трое нападавших убиты.
— Та-ак, — проговорил подполковник. — Пять диверсий в городе и две — в замке! Для одной ночи это многовато.
— Чувствуют, как видно, себя сильными фашистские подонки! — сказал капитан Нелин. — А у меня в комендантском взводе всего двадцать семь бойцов, да и те в основном недавно из госпиталей.
— Не от силы злобствуют наши враги, — сказал подполковник. — Мне кажется, что этот самый вервольфовский штаб, главное логово оборотней, где-то около замка или в самом замке. И теперь фашисты всячески стараются запугать нас, сделать так, чтобы мы покинули замок. А, значит, нам надо усилить бдительность, но не уходить из замка.
— Возможно, — кивнул головой капитан Нелин и раскрыл свою полевую сумку. — Я, товарищ подполковник, вот здесь, на плане города, разместил дислокацию ночных постов. Они будут расположены так, чтобы контролировать основные улицы. Но есть у меня одна трудность.
— Какая?
— Людей не хватает, товарищ подполковник. Прошу помочь вашими бойцами.
— Ну, что ж, это, пожалуй, и можно, и нужно сделать! — подполковник задумчиво погладил подбородок. — Только вы, капитан, дайте мне копию вашей дислокации.
— Этот экземпляр сделан для вас… Есть у нас, товарищ подполковник, еще одна просьба, — капитан Нелин посмотрел на артиллериста.
— Прошу разрешения поставить мои машины во дворе замка. — Капитан Гигошвили встал. — Причина одна — здесь легче обеспечить их охрану, чем в городе. Ящики со снарядами PC можно сложить в какой-нибудь подвал замка. На ремонт машин нам потребуется не больше двух суток.
— Добро. Размещайтесь. Подвалов здесь достаточно, сами выбирайте, какой удобнее. Комнату для ваших людей найдем. Организовать охрану поможем.
К вечеру лейтенант Серков сам расставил и проинструктировал часовых. Снаряды PC были сложены в склепе под часовней. Туда вели две лестницы, одна со двора и вторая сверху, из часовни. Правда, был еще один небольшой склеп с одиноким каменным саркофагом, но он не имел выхода, кроме двустворчатой железной двери, выходящей в основной склеп. Здесь, прямо возле ящиков со снарядами, лейтенант поставил автоматчика. Дверь из часовни закрыли наглухо и сверху завалили тяжелыми скамьями. А в зале, возле часовни, был выставлен второй пост. На третьего часового была возложена охрана второго и третьего этажей. Еще двое автоматчиков были выставлены во дворе.
Перед тем как лечь спать, лейтенант Серков еще раз проверил посты. В огромном здании все было спокойно. Раненые и свободные от дежурства бойцы уже спали. В сводчатых коридорах, еле-еле разгоняя мрак, горели керосиновые фонари “летучая мышь”.
На втором этаже через раскрытые двери соседних комнат в коридор доносились приглушенные голоса. Лейтенант заглянул в полуоткрытую дверь.
В комнате, где размещался обслуживающий персонал госпиталя, не спали только повар Дмитрий Иванович и его помощник сержант Искендеров. Они сидели возле стола, курили и разговаривали.
— Нет, Асад, — бубнил толстяк повар, который до армии работал в одном из столичных ресторанов. — Самая вкусная рыба — это волжская стерлядь. Нежная, жирная, ароматная. Недаром ее до революции архиереи любили. Уж кто-кто, а попы умели покушать.
— А, думаешь, бакинские нефтепромышленники не любили покушать? — как всегда жестикулируя, возражал ему длиннорукий, худой Искендеров. — Еще как любили! Думаешь, они волжской стерляди не пробовали? Жрали, кровососы, и волжскую стерлядь… И все же больше всего они любили наш каспийский кутум под гранатовым соусом. Вот сдохнет фашизм — приезжай ко мне в Баку. Буду угощать тебя, друг, кутумом.