— Паутина? — неуверенно переспросила она, подойдя ближе и внимательно рассматривая изображение. — Ты сегодня не спал, да?
— Какая сейчас разница! Дай объясню. Во-первых, да, это именно она; во-вторых, обрати внимание на цифры. Под номером один здесь ровно центр паутины — это само действие. Неважно какое — будь то пропажа, потеря, кража или даже убийство.
— Убийство?!
— Я же сказал, здесь может быть все что угодно, это универсальный план, для всего, — в эти слова он вложил всю свою самоуверенность. — Так вот, под номерами два, три и четыре я нарисовал мух. Они представляют собой неверные пути к ответу. То есть… Нет, не «то есть»! Для этого я тебе приготовил отдельный простейший пример, так что я вначале закончу свой рассказ. Итак, это — неверные пути. Под номером пять…
— Правильный путь, — догадалась она, — я начинаю понимать. А номер шесть — паук — это сам ответ, правильный.
— Именно! Результат. В зависимости от ситуации это может быть потерянная или украденная вещь, человек, преступник и так далее, — в эти минуты мальчику казалось, что в нем погибает прекрасный мыслитель-оратор, который бы с успехом выступал перед многотысячной аудиторией, призывая всех принять его сторону. — Несчастные мухи — это случайно попавшие в сеть варианты, которые по стечению обстоятельств оказались не в том месте, не в то время, и… стали объектом наших исследований.
— Слишком запутанно ты говоришь, Дикен, — нахмурившись и сонно потирая глаза, сказала Эйприл, — но я поняла. Ладно, давай свой пример!
— Ах, да, пример… Тот, который «то есть», — улыбнулся в ответ он. — Я его назвал — «Кто съел булочку?»
— Кто съел булочку? — Эйприл засмеялась.
— Эйп!
— Всё, молчу, продолжай…
— Итак, представь ситуацию: у нас имеются три человека, которые могли бы ее съесть, — при этих словах он быстро прикреплял поверх своего творения новый лист бумаги и вырисовывал на нем подобие новой «паутины», — итак, трое подозреваемых: женщина, старый джентльмен и мальчик. То есть центр паутины — это съеденная булочка, — он нарисовал жирную точку, — а все эти люди — «мухи», — от точки он провел еще шесть ниточек — по две на каждого подозреваемого. На концах каждого из трех таких путей Дикен вывел карандашом мух. — Точнее не все, а только двое, так как один из них — и есть «паук», то есть тот, кто съел булочку. Исследуя по очереди каждый вариант, у нас появились некоторые факты. А именно: на женщине и мальчике мы обнаружили крошки и сахарную пудру, — сказал он, подрисовывая «ярусы» из ниточек, ведущих к двум мухам, и вычеркивая муху, принадлежащую старому джентльмену, — его можно исключить, так как против него не нашлось фактов, и в этом месте наша паутина прорывается, отпуская «муху» в свой полет…
— Ага, зато мы стали ближе к двум другим, — с явным интересом вмешалась Эйприл, удобно усевшись и подогнув ноги на стуле. — Значит нужно искать еще факты, чтобы остался кто-то один.
— Верно! И мы нашли его. Странное дело, — сказал Дикен, наигранно разведя руки в изумлении и скорчив удивленную гримасу, — булочка была такая большая, съедена недавно, что даже блюдо не остыло, а женщина совсем голодная… Зато мальчик сыт, настолько сыт, что, даже отказался от предложенной ему второй булки, — в это мгновение Дикен резко развернулся, зачеркнул «муху-женщину», и подрисовал еще одну ниточку на пути к мальчику, который вовсе и не был мухой, а оказался тем самым «пауком».
— Да-да, все верно! Мальчик съел булочку! — Эйприл машинально захлопала в ладоши. — Это значит, что паутина почти вся порвана, не считая тех нитей, по которым сбежал паук…
— Точно, Эйп. Это должно было стать моим выводом… В общем-то, паутина может быть вся изорвана исключениями и неверными вариантами, но те нити, по которым сбежал паук, всегда останутся целыми и приведут нас к нему.
Еще с четверть часа они выдумывали самые разные истории и ситуации, которые можно было бы распутать с помощью метода «паутины». Найдя последнего преступника, которым оказался жестокий муравей, совершивший злостное нападение на гусеницу, друзья поспешили в типографию сэра Арчера Халлгрейта. Там их уже ожидала новая партия газет, датированных сегодняшним днем.
Не дойдя до торговой площади, они уселись на деревянный парапет. Здесь было тихо, изредка проходил человек и лишь грустная, опустившая уши собака плелась за ними от самого дома братьев Халлгрейт. Сейчас она смиренно сидела рядом, устало разинув пасть и выкинув язык, и глотала утренний воздух. Эйприл подожгла трубку, а ее друг, примостившись рядом на заборе, раскрыл газету в разделе «объявления». Как оказалось, большинство людей разыскивали потерянные рабочие карточки, сумки и ключи. Причем последние, невнимательные жители Дафиэлда просили передавать через местное отделение полиции, чтобы не стать еще и жертвами грабителей. Тогда между Дикеном и Эйприл образовался небольшой спор: она хотела начать с чего попроще, побольше, а мальчик упрямо настаивал на мелочах в виде ключей и драгоценностей. Утверждал, что нечего учиться с азов, а сразу лучше приступать к сложностям. Хотя потом, немного подумав, он сдался.
Еще раз пробежав глазами разворот, Дикен ткнул пальцем куда-то в угол газеты:
— Вот. То, что нам надо! Слушай: «Убедительная просьба, нашедшим кожаную сумку с нотами в районе городской лечебницы, вернуть за вознаграждение», адрес указан, — Дикен удивленно поднял брови, пробежал еще раз объявление глазами и возмущенно продолжил, — как только появляется какая-нибудь глупая скучная работа, появляются и новые интересные занятия!
— Идем к лечебнице прямо сейчас. Возможно, что эту сумку уже нашли, но попробовать стоит…
— Правильно. А по пути попробуем распродать эти кипы газет.
Быстрым шагом они направились в сторону городской лечебницы. Она располагалась в северной части города и, если пройти мимо нее еще чуть дальше, можно было выйти прямо к морю. Также туда вела и узенькая, но длинная дорога прямо от издательства, а выход с парка приводил прямо к зданию больницы.
По пути они успевали обсудить применение метода «паутины» на деле и одновременно впихивать свежие газеты в руки едва проснувшихся прохожих. Первым делом, было решено обыскать всю территорию лечебницы, а также прилегающие скверы и самые невзрачные места. Только так можно было понацеплять на «паутину» мух. В конце концов если сумку нашли, ее могли просто вытряхнуть где-то за углом, в поисках чего-нибудь стоящего, и выкинуть.
— А что, если мы так и не найдем никаких следов сумки? — Эйприл уныло пересчитывала свою стопку газет. — Вдруг ее нашли и забрали со всеми нотами и прочим! А еще хуже, если ее нашли и отдали хозяину.
— Ну, если учесть, что объявление было подано вчера вечером, а сейчас раннее утро, то это вряд ли. Если ничего не найдем снаружи, пойдем внутрь!
— Думаешь, она будет стоять на полке, возле одной из дверей, и ждать нас? — Эйприл начинала сомневаться в успехе. — Дикен?
— Чего Дикен?! — возмутился он. — Чего Дикен? Эта сумка существует, где бы она ни была, как и чертовы ноты в этой самой сумке! А если что-то существует, значит это возможно найти… Каждый раз так будем сомневаться — ничего и никогда у нас не получится! Еще раз, Эйп, сумка есть, только нам неизвестно где именно. Но мы найдем ее.
На другой стороне дороги, за высоким забором, виднелось высокое здание, желто-серого цвета. По одну сторону от него толпились кареты скорой помощи, по другую, прямо возле входа — люди, которым было на что жаловаться. Территория лечебницы была довольно умиляющей. В большей степени благодаря ухоженному фасаду и каменному забору, обрамляющему всю лечебную окрестность. За этим зданием располагались еще два, поменьше. Одно из них служило приемным покоем, а о назначении другого не знал никто, хотя многие его очень боялись. Людей там практически не было, если не считать редких захожих врачей в белых халатах, которые перебегали из одного здания в другое, с папками и пакетами в руках. В семействе Дорфов болезни были уникальным явлением, поэтому в больницах Дикен бывал редко и не знал, как тут все утроено. Эйприл тоже не жаловалась на здоровье, но здешние места знала, так как раньше часто посещала врачей вместе с братом.
Они разбрелись по территории и внимательно исследовали каждый ее уголок. Попадаясь на глаза удивленной толпы людей, они ловили вопрошающие взгляды, и тут же скрывались за углом. Как-то к ним даже подошел один из извозчиков кареты скорой помощи. Затушив изжеванную папиросу прямо на аккуратной клумбе, отчего Дикен осуждающе оглядел его с головы до ног, он поинтересовался, не потеряли ли они чего. Но ответ был отрицательный. Не отрывая смущенного взгляда от лица Дикена, извозчик поднял окурок, и, положив в карман жилета, направился прочь. Друзья переглянулись, подавив смешок.
Покинув окрестности главного здания, они направились к тому, которое стояло поодаль от всех остальных, неухоженное и мрачное.
— Забавно мы его, пусть знает! — все смеялся Дикен, после чего снова посерьезнел и огорченно протянул. — Э-э-эх, а сумки-то так и нет. Смотри, Эйп, ты знаешь, что это за здание?
— Там? Сама точно не знаю, но Генри рассказывал страшные вещи, — проговорила она, зная, как сильно заинтересует этим друга. — Слышала, здесь сжигают…
— Людей?!
— Нет, — улыбнулась она, — части… Ну, части тела. Оторванные, отрезанные и так далее, — спокойно продолжала Эйприл, глядя на побелевшего друга. — Вот видишь те большие трубы на крыше? Когда оттуда валит черный дым…
— Я понял.
— Значит…
— Я же сказал, я понял! — отрезал он, пытаясь разогнать мрачные мысли. — Нам надо продолжать поиски. Думаю, что здесь вряд ли мог быть тот человек с сумкой, ведь это не общественное здание…
— Ну, отчасти общественное, — продолжала издеваться Эйприл.
— Эйп, хватит! — рявкнул он. — Сейчас сделаем один круг, если ничего не найдем, пойдем к третьему зданию.
Как только они свернули за угол, в самой дальней стороне этой большой «печи», укрытой от всевозможных глаз тенью высокого забора, проходящего по краю территории лечебницы, Эйприл внезапно остановилась. Ее внимание приковало большое дерево, стоящее впереди. Приоткрыв от ужаса рот, она легонько толкнула локтем друга. Дикен уставился туда же, куда и она. После всех этих историй про сжигания и черный дым, его лицо приняло и вовсе белый цвет. Прямо перед ними, невысоко на стволе дерева, за крылья и хвост был распят голубь. Свернутая шейка небрежно опущена, а массивный зоб подавался вперед.
Первой нарушила молчание Эйприл:
— Да, везет нам на птиц. Вначале ворона, теперь этот голубь…
— Эйп, идем отсюда, — Дикен взял ее за руку и повел скорее прочь. — Не понимаю, зачем кому-то нужно было это делать? Они завидуют, что голубь может летать, а они нет? Это же мерзко! Каким нужно быть чудовищем… Это всего лишь голубь… Безобидный голубь, — возмущался он, позабыв про сумку. — Самое ужасное — сообщишь в полицию, им дела не будет до этой несчастной птицы. И они будут сидеть там, в своих кабинетах за стеклянными дверями до тех пор, пока так же не прибьют к дереву одного из них! Я хочу исправить этот мир, Эйприл… Или загубить до конца, чтобы родился новый, чистый. И я могу это сделать.
— Я знаю, Дикен, я верю, — настороженно проговорила Эйприл. В эту минуту он ее пугал.
— Я могу, — продолжал он, — я Величайший Человек нашей эпохи… Я могу. И мы можем! Да, мы можем! Мы с тобой все можем. И сделаем, когда придет время! Я и ты.
— Конечно, сделаем! Дикен, все в порядке? Мы с тобой и не такое можем… Слышишь? Дикен, посмотри на меня, — она остановила друга и постаралась заглянуть ему прямо в затуманенные глаза. — Забудь про голубя! Сейчас мы найдем сумку, вернем хозяину, а затем пойдем искать другую вещь. А вечером заберемся на чердак… В наш собственный мир, о котором никто не знает. И его нам не нужно спасать, наш мир вечный!
— Верно. Все будет так, как мы захотим… Просто нужно бороться со всем этим! Но невозможно же бороться вечно. Рано или поздно все возвращается, и мы должны придумать, как удержать это. И придумаем, я уверен, придумаем. Нам нельзя меняться, Эйп, нельзя, иначе мы уже не сможем изменить мир.
— Конечно, не меняемся, никогда!
— И не взрослеем, а то станем такими же, как они, — чуть не плача говорил он, словно пытаясь донести словами то, чего не мог.
— Никогда не взрослеем! — вновь подтвердила Эйприл.
— Да. Только так мы сможем все. И у нас получится, не сомневаюсь! — Дикен вновь поднял голову, а глаза приняли прежний живой блеск. — А сейчас, Эйп, мы должны найти эту дурацкую сумку.
Они побежали к зданию приемного покоя. Туда поступали все «временно больные» пока их не переводили на длительный курс лечения в больницу или на домашнее содержание, под присмотром лечащего врача.
Очередной обыск всех темных углов и закоулков не дал ровным счетом никаких результатов. В головы сыщиков закралось едва уловимое отчаяние, и они решили посетить саму лечебницу. Как только за ними закрылась массивная белая дверь, весь летний шум сменился гулким эхом шагов в длинных полупустых помещениях. Тишину нарушал лишь детский плач. Прямо у входа, с маленьким ребенком на руках хлопотала сиделка, как положено: в переднике и белом чепчике, который неугомонное дитя так старалось стащить с нее.
— Чего вам, ребят? — задыхаясь и потея, спросила она, выпутывая свои волосы из рук плаксивого хулигана. — Хватит уже!.. Так чего вам здесь нужно?
— Мы тут вчера оставили…
— Рупи! Руперт, миленький, засни ты наконец… Ау, что за несносный ребенок!
— Извините, мэм, — перебил Дикен, — мы здесь вчера оставили сумку с нотами, не видели?
— Делать мне нечего, как следить за сумками вашими! У меня вон, своя обуза… Глупый, непонятливый ребенок! — выдавила с яростью сиделка.
— Дети — это не обуза, мэм! По-крайней мере не бОльшая, чем взрослые.
— А ты вообще кто такой? Умничать вздумал? Я с этой сиреной все утро вожусь, успокоить не могу, да что там успокоить! Я отойти даже не могу на минуту, а ты стоишь тут и умничаешь?
— Я и не думал умничать, мэм, просто утверждаю, — спокойно отозвался мальчик, застегивая верхние пуговицы сорочки. — Значит сумок вы не находили, так?
— Я не видела ни сумок, ни нот, ни скрипок, ни рояля, ничего подобного! Вы уверены, что оставили ее именно здесь?.. Рупи, пожалуйста, засыпай…
— Если бы мы были уверены, думаю, мы здесь не находились бы, — вмешалась Эйприл.
— Ох, Господи, вас мне здесь еще не хватало! Что за дети пошли: одни ревут неугомонно, другие хамят старшим… Не знаю ничего про сумки! У Пенфилда спросите, смотрителя ночного! Он закрывает отделения вечером, открывает утром. Если вы что и оставили, то это скорее всего у него!
— А адрес?
— Что ж вы такие настырные? Я вам не справочное бюро… Подайте колыбель! — сказала она, указывая на маленькую люльку за лавкой. — Вот так. Посидите с этим шальным ребенком, я сейчас.
Сиделка не спеша прошла дальше по приемной и скрылась за одной из служебных дверей. Друзья сели на лавку по обеим сторонам от колыбели. Ребенок разрывал тишину плачем, даже не открывая глаз. Эйприл предупредила друга сразу, что с маленькими детьми у нее отношения натянутые, и лучше ей не лезть к Руперту. Дикен на это лишь смерил ее негодующим взглядом. Он протянул руку к крохе и тот, едва приоткрыв глаза, тотчас же замолчал. Своими огромными чистыми, хоть и заплаканными, глазами он посмотрел на Дикена и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ. В этот самый момент Эйприл смотрела поочередно на обоих и удивлялась — как у годовалого Рупи и четырнадцатилетнего Дикена могут быть такие схожие улыбки. Нет, речь шла не о родственной схожести. Эти двое очень странно, но искренне и ясно улыбались глазами, словно понимая друг друга. Руперт в люльке, Дикен, ссутулившись и уложив локти на колени так, что опирался щекой на сцепленные в замок пальцы, — оба были сейчас где-то в одном недосягаемом для остальных месте.
— Я оглохла? — вдруг раздался голос сиделки, которая выбежала с пером в руке. — Что вы сделали с ребенком? Рупи?! Руперт?! Почему ты молчишь?.. Ты улыбаешься? Ну, дети, — она презрительно посмотрела на растерянных друзей. — Так. Дай сюда свою руку, — не дожидаясь добровольного выполнения приказа, она сама схватила руку Дикена, — да не бойся ты, я только адрес напишу… Вот. Если случайно сотрете, можете не возвращаться, я опять не побегу искать. Ну чего стоим, идите! Мне еще ребенка теперь в чувство приводить… Почему же он молчит? Рупи?..