Граната (Остров капитана Гая) - Крапивин Владислав Петрович 12 стр.


Напевала Иза только этот куплет. Проявит снимок, со словом “ах” кинет его в фиксаж и начинает песенку снова. Гай наконец собрался спросить: что же случилось с простодушным Робинзоном? Но открылась дверь, и под негодующие Изины вопли о засвеченной бумаге Ревский сказал:

– Мон шер принц! Адмиральская гичка у трапа. Окажите честь своим участием в общем скромном обеде… Изольдушка, ты едешь с нами? Оревуар… – И нагнулся, уклоняясь от пущенного в него резинового валика.

Ну, это было зрелище! Чтобы не тратить время на переодевание, актеры поехали обедать прямо в пиратских костюмах. Бородатые, в косынках, в пестрых фуфайках и блузах. Да и те, кто сегодня в съемках не участвовал, выглядели не менее живописно. Гай шел между братьями Карповыми – Володей и Сашей. Оба еще совсем молодые, как Толик, но для съемок отрастили волосы до плеч и густые бороды – настоящие, не то что у Вити Храпченко. Карповы шли в мятых белых шортах и расписных рубахах, завязанных узлами на животе. Когда шагали от Графской пристани к ресторану-веранде “Волна” на Приморском бульваре, прохожие открывали рты, и Гай мучительно досадовал, что не попросил у Насти свою полосатую фуфайку.

Две седые интеллигентные старушки печально посмотрели на братьев Карповых, и одна внятно сказала:

– До чего дошло. Священнослужители, а одеты как дети малые. Срам…

– Вас приняли за дьяконов, – хихикнул Толик.

– Старая женщина недалека от истины, – солидно сказал Володя. – Мы почти что священнослужители. Жрецы искусства…

Второй “жрец” довольно погладил бороду.

После обеда Гай притерся к группе курсантов, которая на баке занималась с морскими инструментами. Сперва скромно стоял поодаль, но ему подмигнули, и он осмелел. Здесь Гай увидел наяву, что такое секстан, о котором он раньше читал в книжках и слышал во вчерашней песне. Молодой штурман-преподаватель и курсант Алик дали Гаю заглянуть в окуляр секстана, посмотреть на солнце. Сквозь коричневый фильтр солнце казалось вишневым шаром. Вдруг оно раскололось вдоль, и одна половинка поползла вниз: это Гай двинул рычаг с зеркалом – алидаду…

Потом Гай увидел капитана. Первый раз. Коренастый мужчина с седыми висками и коричневым лицом, в кремовой тужурке с орденскими планками, в тяжелой фуражке с золотыми листьями на козырьке прошел вдоль борта и спустился по трапу на катер. Проходя, он задержал взгляд на Гае, и тому захотелось, как вчера перед вахтенным штурманом, встать по стойке смирно.

Затем Гай встретил Станислава Яновича – когда с курсантами Аликом и Федей ходил в учебную рубку, чтобы посмотреть морские карты. Весело поздоровался.

– Осваиваешься? – спросил первый помощник.

– Так точно… Но, куда нельзя, я уже не суюсь, – с насмешливой скромностью сообщил Гай.

– Зато суешься, куда только можно. Так? – усмехнулся Станислав Янович.

…Вечером поужинали в “Волне” и пошли купаться на городской пляж – здесь же, на набережной. Были уже сумерки, стало прохладно, и вода оказалась гораздо теплее воздуха. Когда раздеваешься – зябко, а нырнешь – как в теплое молоко…

В гостинице Гая устроили на выпрошенной у горничных раскладушке, в номере, где жили Ревский и оператор по имени Сергей. Гай уснул стремительно, спал без всяких снов и утром поднялся только после ощутимых толчков Ревского.

К причалу они с Ревским пришли, когда вся группа была уже там. Ждали катер, который, естественно, запаздывал. Карбенев ходил к диспетчеру и ругался. Иза тренькала на гитаре. Гай опять хотел спросить о судьбе Робинзона, но почуял чей-то взгляд. Затылком ощутил. Обернулся.

Шагах в пяти от него, прислонившись к трубчатому поручню пирса, стояла девочка. У Гая затеплели уши – от радости, смущенья и виноватости. Это была Ася.

Гай быстро подошел и потупился.

– Здравствуй…

Она тоже сказала “здравствуй”. Тихонько.

– Ты здесь… чего? – осипнув от неловкости, глупо спросил Гай. – Так просто?

– Так просто. А ты позавчера… не поехал в город?

Гай со всей полнотой ощутил, какая он свинья. Ни позавчера, ни вчера, ни сегодня, закрученный корабельной радостной жизнью, он не вспомнил об Асе. То есть воспоминания мелькали, только без всякой связи с их разговором: “Вы каким катером приезжаете?” – “Обычно в восемь сорок пять…”

А разве это не договоренность о встрече была? Ася, конечно, и позавчера, и вчера приходила на пристань. А он…

– От меня ничего не зависело, – беспомощно пробормотал Гай. – Потому что так получилось. Я на “Крузенштерне”…

– Где?

Она совсем не сердилась. Только радовалась, что встретила его, и немного смущалась. Гай приободрился. Отодрал от облупленного уха лоскут кожи и объяснил, хмуро усмехаясь:

– В артисты записали. Вон к ним…

Он рассказал все, что случилось за эти два дня. И все в рассказе было правдой, только невольно получалось, что он, Гай, и рад был бы оказаться на берегу в нужное время, да не было никакой возможности. Впрочем, сейчас Гай верил в это сам.

– Ты счастливый, – вздохнула Ася. – Я всю жизнь у моря живу, а на паруснике никогда не была.

Гай решительно взял ее за руку и повел к Ревскому.

– Александр Яковлевич, это Ася.

– Вижу, – вздохнул Ревский, – что не Петя и не Гриша. Здравствуйте, мадмуазель…

Ася стояла перед ним тоненькая, прямая и серьезная.

Гай смотрел Ревскому в глаза.

– Я понял, – печально сказал Ревский. – Если я отвечу “нет”, то что? Ты заявишь мне, что в таком случае и ты остаешься на берегу. Так?

– Ага! – весело согласился Гай.

– А я до четырнадцати ноль-ноль отвечаю за тебя головой и, естественно, оставить не могу. Пользуясь этим обстоятельством, ты меня вынуждаешь идти на уступки и зарабатывать себе новые неприятности. Это недостойный прием. Единственно, что тебя оправдывает, это некоторое благородство цели…

– Значит, можно?! – возликовал Гай.

– Но мадмуазель Ася должна иметь в виду, что обратный катер будет лишь в обед.

– Это ничего, – сказала Ася.

Когда шли на катере к барку, Гай успел рассказать Асе про “Летающих “П”, а затем о мореплавателе Крузенштерне, о рукописи Курганова и о капитан-лейтенанте Алабышеве. Наверно, не очень толково он рассказывал, сбивчиво, но Ася не перебивала. Гаю нравилось, как она слушает, и вообще он был счастлив, что случилась такая встреча и что они вместе едут на “Крузенштерн”. С запоздалым испугом он думал, что могли ведь и не встретиться. Но испуг быстро проходил, и оставалось только радостное возбуждение. И он говорил, говорил – бестолково, но весело.

А Ревский, сидевший неподалеку, вдруг сказал:

– Прямо роман.

– Это вы о чем? – подозрительно спросил Гай.

– Это я о пропавшей рукописи. Вчера, когда Толик рассказывал, я как-то не особенно вник. А сейчас…

Полдня промелькнули в пестроте, солнце, суете съемок и путешествии по громадному барку. Гай смело “совался, куда только можно”, и таскал за собой Асю. И везде их встречали по-хорошему. И он почти не выпускал Асину руку…

В половине второго киношно-пиратская компания погрузилась на катер и отправилась обедать. На пирсе Гай увидел Толика.

– Толик, это Ася… Ну, как погулял?

Толик щелкнул его по носу.

Подошел Ревский.

– Толик! Такое дело. Хочешь выступить в роли миротворца крупного масштаба?

– С Гаем поссорились? – испугался Толик.

– Бог с тобой! Дело в другом. Ты заметил, наверно, что наши отношения с моряками несколько шероховаты. А?

– Еще бы…

– Вообще-то моряков понять можно. График, рейсы, курсанты, а тут еще на их головы свалилось кино…

– Шурик, я-то при чем?

– Выступи перед курсантами с лекцией, а? Мы проведем это как мероприятие, организованное киногруппой. Умаслим Ауниньша, отвечающего за воспитательную работу…

– Шурик, ты рехнулся?

– Да нет, ты меня послушай…

– Вы – артисты. Почему вам самим не выступить?

– Да мы уже всем там глаза намозолили. А твоя лекция…

– О, аллах! Какая моя лекция?

– О Крузенштерне, о той рукописи. Понимаешь, это связано с названием судна, с историей. Это для курсантов было бы самое подходящее… Толик! Две студии – “Молдова” и “Ленфильм” – поставят тебе на своей территории гипсовые бюсты.

– Иди ты…

– Мраморные… Бронзовые, черт побери!

– Шурик, ты за эти годы поглупел. Я тебе кто? Лектор общества “Знание”? Я понятия не имею, как выступают перед людьми!

Ревский наклонил набок курчавую голову.

– Он “не имеет”… На всяких симпозиумах выступать может, на конгрессе в Монако (знаю, знаю!) сумел. А здесь, видите ли…

– Там я о деле говорил. О своей работе. К тому же у меня текст был читаный-перечитаный и многократно утвержденный, если хочешь знать. Я готовился месяц!

– Здесь тоже подготовишься. У тебя целых два дня.

ЛЕКЦИЯ ПОД ГРОТ-МАРСЕЛЕМ

Вечер был темный, теплый и тихий. На барке, посреди бухты, слышно было, как трещат на берегу цикады.

На нижнем марса-рее второй грот-мачты распустили парус. Два прожектора уперлись в него широкими лучами. Марсель сделался похож на громадный киноэкран и отразил на палубу мягкий свет.

Между грот-мачтами, на верхней палубе, которую здесь называли спардеком, собралось человек сто пятьдесят. В основном курсанты, но были и актеры, и матросы, и штурманы. Большинство село прямо на доски, кое-кто устроился на планшире ограждения, а иные – даже на спасательных шлюпках.

Ася и Гай примостились на поручнях, где начинался ходовой мостик. Рядом уселись Иза и Ревский. Толик вышел к нактоузу главного компаса. Перед этим он сказал Ревскому:

– Ну, Шурочка, втравил в историю… Я тебе припомню.

– Держитесь, юноша, – ответствовал Ревский. – Вспомните концерт в саду на Ямской. Там было страшнее.

– А что за концерт? – сунулся Гай.

– Будущий исследователь океанов читал там свои стихи.

– Про Крузенштерна?

– А! Ты знаешь… Ну вот, будем считать, что сейчас продолжение той же программы. – Шурик говорил шутливо, но, кажется, тоже волновался.

Выступление начал не Толик, а Станислав Янович.

– Товарищи, я хочу представить нашего гостя. Это инженер-конструктор Анатолий Сергеевич Нечаев. Кандидат технических наук. Специалист по аппаратам для глубоководных исследований. Он здесь,

в этом городе, в связи с испытаниями новой техники… Анатолий Сергеевич – руководитель группы, которая ведет испытания. Как мне объясняли… – Ауниньш глянул на Толика, – в научном мире такое явление – почти уникальное. Это все равно, что вы видели бы перед собой тридцатилетнего адмирала… – Он заметил движение Толика и торопливо сказал: – Но речь не об этом. О своей работе Анатолий Сергеевич расскажет в другой раз. Сегодня мы попросили товарища Нечаева рассказать о Крузенштерне. О знаменитом адмирале, чье имя носит наше учебно-парусное судно. Анатолий Сергеевич с детства интересовался биографией мореплавателя и знает много интересного… – Толик опять сделал нетерпеливое движение, и Ауниньш быстро закончил: – Впрочем, слово нашему гостю!

Все зааплодировали, и Толик, съежив плечи, дождался, когда стихнут хлопки. Потом кашлянул и сказал негромко:

– Тут определенная путаница…

– Погромче, пожалуйста! – сразу крикнули с дальней шлюпки.

Толик оглядел всех, кто сидел близко и поодаль. И вдруг заговорил уже иначе – звучно и слегка сердито:

– Видимо, придется начать с разбора путаницы!.. Станислав Янович сравнил меня с адмиралом. Это не так. Если сравнивать научные чины с военными, должность моя не больше, чем капитанская. И далеко не первого ранга… Впрочем, Иван Федорович Крузенштерн, когда совершал кругосветное плавание, тоже был не адмиралом, а капитан-лейтенантом… Нет, я это не для сравнения говорю, а так, для связи, что ли. Чтобы перейти к Крузенштерну…

Но тут опять недоразумение. Получилось, что я вроде бы какой-то исследователь биографии мореплавателя. Ничего подобного. Конечно, я интересовался, читал, но многого не знаю до сих пор… Вот, например, известно, что Крузенштерн, когда его назначили начальником экспедиции, вовсе этому не радовался. Потому что недавно женился и жена ждала ребенка. Про это во многих книжках написано. А дальше о его семейных делах – никаких сведений… Неожиданно наткнулся я у Жюля Верна: он в своем трехтомном труде “Открытие земли” описывает плавание Отто Коцебу на шлюпе “Предприятие” и сообщает, что с ним шел старший сын Крузенштерна. Откопал я эту книгу (она почти полтора века назад выпущена), в ней список участников экспедиции, но никакого Крузенштерна в списке нет. Есть Головнин – видимо, сын другого знаменитого капитана. Скорее всего, Жюль Верн перепутал…

Да, но, кажется, я начал не с того. Начать, пожалуй, надо с города. С Севастополя… У меня с Севастополем связано в жизни очень многое. В августе сорок второго здесь погиб мой отец, ротный политрук Нечаев. Приморская армия тогда из последних сил отбивалась от немцев на Херсонесском полуострове. Рота должна была идти в контратаку, в это время в одном взводе убило командира. Говорят, командир роты попросил политрука заменить взводного. Ну, отец побежал к тому взводу через открытую площадку, а ему под ноги – мина… Вот такая история. Обычная для той войны и для Севастопольской обороны…

Толик замолчал, было слышно, как дышат люди, жужжат прожекторы и стучит движок рейсового катера. Толик сказал:

– Конечно, отец мог погибнуть и в другом месте, война есть война. Но такая уж судьба. А потом пришлось приехать сюда мне… Но меня привязала к Севастополю не только память об отце и работа. Еще и Крузенштерн, хотя он никогда не бывал здесь. То есть не сам Крузенштерн, а повесть о нем… В общем, так. В сорок восьмом году в городке Новотуринске жил-был человек…

И дальше Толик стал рассказывать то, что Гай уже знал: о Курганове, о Российско-Американской компании, о Крузенштерне и Резанове. О Головачеве. Об истории с машинкой. Гай слушал уже не очень внимательно. То есть слушал, но и кругом смотрел – вбирал в себя этот вечер: смутно-черные громады мачт, уходящие к звездам; огоньки на берегах; светящиеся складки грот-марселя; доносящееся с мыса Голландия цвирканье цикад, ровные шумы рейда, запах морской соли и палубных досок. Дыхание Аси… И голос Толика был частью этого всего.

Гай встряхнулся и стал слушать внимательней, когда из заднего ряда сидящих поднялся высокий курсант.

– Скажите, – ломким и дерзким голосом начал он, – а зачем все это надо было писать? Про историю с Головачевым, про ссоры? Какое это имеет значение?

– Значение – для кого? – напряженно спросил Толик.

– Вообще! Для всех нас! Мы знаем, что Крузенштерн и Лисянский обошли вокруг света, первые из русских. Это важно. А не все ли равно, что там у них было, какие подробности жизни!

Гай опять услышал в тишине жужжанье прожекторов.

Толик отчетливо и неторопливо сказал:

– Иногда бывает невозможно на один короткий вопрос дать столь же лаконичный и однозначный ответ…

– Ага! Одному дураку иногда сто мудрецов не ответят! – донесся со шлюпки веселый, совсем мальчишечий голос.

– Нет, – сказал Толик, – я не хотел никого обидеть. Вопрос действительно сложный… Зачем об этом писать?.. Зачем нам вообще детали прошлой жизни? Сразу и не скажешь. Ну, наверно, для того чтобы знать всю правду. Чтобы знать не только что было, но и как было. Какой ценой, какими путями… Наверно, для того чтобы ошибок не повторять… Вот про последнюю войну сколько книг написано? Наверно, тысячи. Вся ли правда в этих книгах? Я помню, мы еще студентами об этом спорили. Одни кричат: “Зачем писать об ошибках? Главное, что победили, до рейхстага дошли, этим все сказано!” А другие: “А сколько времени шли! А сколько миллионов полегло! Почему сперва “шли” до Москвы, а потом уже обратно? А если снова начнется, опять, что ли, так же будем?! Кто виноват?..” Вот и здесь, в Севастополе… Тут про каждого человека, который дрался, можно, наверно, книгу писать. Каждый был героем. Но разве не лучше было бы, если бы этих героев больше осталось в живых? Когда фашисты прижали их к Херсонесским обрывам, сколько погибло потому, что не продуман был план эвакуации?.. Не кашляйте, Станислав Янович, это грустные факты, но это факты, и ребята должны их тоже знать…

Назад Дальше