Толик со зверским лицом стал подниматься с дивана.
– Сплю, – хихикнул Гай и натянул на голову простыню.
Вторая часть
ПОД МАЧТАМИ “КРУЗЕНШТЕРНА”
ВСТРЕЧИ НА ПАЛУБЕ
Решили ехать в город, до Графской пристани, а там действовать по обстоятельствам. Вдруг встретятся курсанты или кто-то из экипажа “Крузенштерна”! Тогда можно будет завязать беседу и напроситься в гости. А есть и крайний вариант: зайти в диспетчерскую порта и выяснить, не пойдет ли к паруснику какой-нибудь служебный катер.
Но когда спустились от дома на причал ГРЭС, Толик придержал Гая за плечо.
– А ну, испытаем судьбу… – И громко сказал: – Дед! Напротив Голландии парусник стоит, знаешь? Подбрось, а?
В десятке метров от пирса, на ялике с растопыренными по бортам Удилищами, сидел старичок с серебристой щетинкой на подбородке и в соломенной шляпе без донышка. Он отвечал Толику с ленивым непониманием, явно притворялся глуховатым. Но, услыхав, что платой за рейс будет трешка, проявил полную и даже несколько суетливую готовность…
Через две минуты ялик с Гаем и Толиком уже тутукал движком посреди бухты. Гай перегнулся через борт и, поддернув обшлаг новенькой желтой футболки, бултыхал в воде ладонью. В зеленой глубине колыхались медузы. Утреннее солнце старательно грело Гаю спину. Вода казалась почти гладкой, но незаметная глазу, очень пологая зыбь медленно приподнимала и опускала ялик. И внутри у Гая что-то приподнималось и опускалось.
Но это не от качки, конечно! От собственного волнения, от какой-то праздничной тревоги.
Гай не выдержал:
– Толик… А если не пустят?
– Весьма возможно. Если бы я один был, другое дело. А так скажут: куда с таким обормотом?
– Почему это я обормот?! Я – вот… – Гай пошевелил плечами в футболке. Он считал, что новой майки вполне достаточно для парадного вида. По крайней мере, в данном случае.
– А космы-то… Целыми днями шландаешь, в парикмахерскую зайти не можешь… И ухи все облезлые, кожура висит. Что за привычка: с собственных ушей шкуру драть…
– Ты ко мне придираешься, потому что сам боишься, что не пустят на “Крузенштерн”, – проницательно сказал Гай.
– Боюсь. Потому что втравил ты меня в авантюру. Думаешь, на кораблях жалуют незваных гостей?
– А ты придумай что-нибудь…
Толик хмыкнул.
Утро было безоблачное. Рубки высоких теплоходов сияли такой белизной, что синева неба сгущалась вокруг них фиолетовым контуром. И даже старый тускло-сизый крейсер, ждущий ремонта, сегодня чисто и молодо голубел под солнцем.
“Крузенштерн” издали казался небольшим, как модель в музее. И приближался сперва медленно, незаметно. А потом вдруг стал расти, расти, взметнул опутанные такелажем мачты в бесконечную высоту и навис над Гаем громадой белого борта.
По борту косо опускался к воде трап – лесенка с леерным ограждением и площадкой внизу. Но, видимо, рассчитан был трап на катера с высокими палубами или просто приподнят. Когда ялик подошел, площадка оказалась на уровне груди у вставшего Толика. Толик прочно положил на нее ладони.
Недавно признавшись Гаю в робости, Толик теперь вел себя уверенно. Вполне по-флотски. Гаю понравилось.
Вскинув лицо, Толик решительно крикнул:
– На “Крузенштерне”!
Высоко вверху перегнулся через планшир смуглый мужчина в белой рубашке с погончиками.
– Слушаю вас!
– Я инженер Нечаев с морзавода, – заявил Толик. – Разрешите на борт? Есть дело!
В словах Толика была лишь капелька правды. К морзаводу он имел самое-самое маленькое отношение. Но Гай не осудил дядюшку за хитрость.
– Прошу! – сказал наверху моряк. И оглянулся: – Ребята, приспустите трап!
– Не надо! – Толик легко метнулся на площадку, ухватил за руки Гая и дернул его к себе из качнувшегося ялика. Гай, разумеется, зацепился коленом и зашипел.
Деду Толик сказал быстро и вполголоса:
– Все, папаша, спасибо. Теперь давай от трапа подальше…
Борт был ой-ей-ей какой высоты, и Гаю казалось, что поднимаются они по дрожащему трапу страшно долго. Цепляясь за канат-поручень, Гай шагал за Толиком. Он прихрамывал, но про боль в колене уже не думал. Он был торжественно-счастлив.
До сих пор Гай (сейчас-то он понимал это) жил здесь в ожидании необыкновенного случая. Все время шевелилось едва заметное предчувствие, что эти мелькающие приморские дни – предисловие к какому-то главному событию. К волшебному и загадочному, похожему на сказку об острове.
И вот сейчас оно наступило. Наверно, и вправду сказка. И уж по крайней мере – приключение. Ну, в самом деле: не из обычных же дней, не из простой жизни пятиклассника Гаймуратова такое сверкающее утро, синева бухты и белый корабль-великан!
Гай чувствовал, что эти мгновения у него уже никто не отберет. Пускай хоть что будет потом! Пускай хоть через пять минут скажут: выметайтесь с судна!.. Впрочем, куда выметаться-то? Умница Толик – спровадил яличника!
Они шагнули на палубу. Смуглый моряк сказал с какой-то полувоенной вежливостью:
– Вахтенный штурман Радченко. Слушаю вас…
У штурмана была повязка – синяя с белой полосой.
Гай поймал себя на том, что ему хочется подтянуть шорты и опустить по швам руки. Он так и сделал.
– Инженер Нечаев… – опять сказал Толик. – Я здесь в командировке. Узнав, что на рейде стоит барк “Крузенштерн”, взял на себя смелость приехать, чтобы повидаться с давним знакомым – третьим помощником Морозовым…
Гаю вспомнился Станюкович – в его рассказах офицеры корветов и клиперов объяснялись с такой же суховатой, но безукоризненной учтивостью. И правильно. Здесь тоже парусник…
Но штурман Радченко не выдержал стиля беседы:
– Да как же так?! Третий помощник – я! А Морозова у нас нет!
– Но…
– А до меня был Бурцев! Он сейчас второй!
– Какая досада, – произнес Толик без всякой досады.
– В шестьдесят первом году, после капремонта…
– А, так это было вон когда! – Радченко виновато заулыбался.
– Я-то здесь всего год. Я познакомлю вас с первым помощником, он у нас давно. Вы подождите…
Штурман ушел. Толик подмигнул Гаю. Тот рассеянно улыбнулся и посмотрел вокруг и вверх с ощущением чудес и простора.
Казалось, он не просто на палубе, а в каком-то корабельном городе. На площади, где белые дома с чисто-синими стеклами и медью иллюминаторов, вышки с локаторами и прожекторами, перекинутые в воздухе мостики со спасательными кругами на поручнях. А еще – громадные, повисшие на изогнутых балках шлюпки, наклонные грузовые стрелы, какие-то белые бочки, кольца толстенных тросов… Но “площадь”, выложенная чистыми желтыми досками, не казалась загроможденной. Она была просторна, и десятки людей на ней были словно редкие прохожие.
Курсанты в робах с форменными флотскими воротниками и матросы без всякой формы возились с бухтой троса, красили борт у спущенного на палубу баркаса, сновали туда-сюда. Два растрепанных бородатых человека, не похожие ни на курсантов, ни на матросов, пронесли странное зеркало – обтянутый фольгой громадный щит в прямоугольной раме… В общем, корабль-город жил своей, непонятной для посторонних жизнью…
А над этой жизнью, над простором корабельной площади возносился окутанный переплетением тросов, лестниц, тонких концов с блоками и украшенных какими-то мохнатыми муфтами канатов мачтовый лес.
Мачт было всего четыре, но Гай все равно ощущал себя в лесу. Густота снастей создавала впечатление чащи. Сбегавшийся к верхушкам такелаж делал мачты похожими на острые, чудовищной высоты ели. Двадцатипятиметровая парашютная вышка в парке Среднекамска была малюткой по сравнению с ними. Чайка, севшая на клотик, с палубы казалась тополиной пушинкой.
Но эта громадность была не страшной. В ней чудился радостный размах – под стать синим ветрам и солнечным океанам. И Гай прерывисто, толчками, вздохнул, вбирая в себя эту высоту, этот простор, это счастливое великанское чудо.
– …Первый помощник капитана Ауниньш.
Гай вздрогнул и опять опустил руки по швам.
У подошедшего высокого моряка было твердое лицо с чуть раздвоенным подбородком и очень светлые глаза.
– Чем могу служить? – спросил он. Его едва заметный прибалтийский акцент понравился Гаю. Так же, как нравилось тут все остальное.
– Инженер Нечаев, – уже третий раз сказал Толик и покосился на Гая. – А это мой племянник… м… Михаил.
Ауниньш наклонил гладко причесанную голову, сказал Гаю:
– Станислав Янович… – И снова вопросительно взглянул на Толика. Тот вздохнул:
– Ваш коллега уже сообщил мне, что штурман Морозов на “Крузенштерне” больше не служит…
– Да. Он ушел два года назад.
– Понятно. Я познакомился с ним гораздо раньше…
– Значит, вы уже не первый раз у нас на барке? – осведомился Станислав Янович.
– Первый. С Морозовым мы встречались на “Сатурне”, он был туда на время откомандирован… Проект “Дина”. Слышали?
– О, – сказал первый помощник и глянул внимательно.
– Да… – кивнул Толик, и Гай почуял, что он слегка расслабился. – Это было славное время.
– Значит, вы тоже гидрограф? – спросил Ауниньш Как-то незаметно получилось, что они уже не стояли, а втроем неторопливо шли вдоль борта.
– Я не гидрограф… Точнее – не совсем гидрограф. Я был в группе технического обеспечения.
Ауниньш глянул так, словно снова хотел сказать “о”. Но сказал другое:
– А мы вот превратились в плавучую школу. К Министерству рыбного хозяйства приписаны.
– Жалеете? – с пониманием спросил Толик.
– Дело нужное. Но трудно перестраиваться, привык под синим флагом… – И он объяснил уже специально для Гая: – До недавнего времени мы были гидрографическим судном военного флота. У гидрографов флаг синий. Только в углу на нем – военно-морской флажок.
– Почти как флаг вспомогательных судов, – слегка гордясь своим знанием, сказал Гай.
– Так. Но на нашем флаге еще белый круг с маяком.
– Я знаю. В Южной бухте много таких…
– Да… А теперь у нас в каждом рейсе больше полутора сотен практикантов. Масса хлопот…
– Можно представить, – посочувствовал Толик.
– Да… Но не это самое опасное. Вы, наверно, слышали уже: нас взяли на абордаж две киностудии, “Ленфильм” и “Молдова-фильм”. Кому-то пришла фантазия снимать на учебном судне художественную кинокартину. Можете полюбоваться.
Навстречу шли три густо-бородатых матроса в широченных штанах, атласных блузах и шапочках с помпонами. Они серьезно приложили к шапочкам пальцы.
– Самые бестолковые курсанты – ангелы по сравнению с ними, – отчетливо сказал Станислав Янович. – Где кино – там порядка нет вообще. Эти понятия несовместимы.
Толик сочувственно кивнул. И спросил:
– А что за фильм-то?
– “Корабли в Лиссе”. По Александру Грину.
– Да? Ну и… как у них получается?
– Я не знаток, – ответил Ауниньш, тоном давая понять, что не одобряет легкомысленного интереса инженера Нечаева. – Не могу судить… Но, по-моему, слишком много пустой экзотики.
Толик, видимо, не удержался:
– Наверно, вы не любите Грина?
Станислав Янович сбоку медленно посмотрел на Толика:
– Как ни странно, я люблю Грина… Хотя есть мнение, что латыши – люди излишне хладнокровные и не склонные к романтике… Но я считаю, что Грина облепили розовыми слюнями: ах мечты, порывы души к несбывшемуся, ах зов блистающего мира… А потом – кафе “Алые паруса”, косметический набор “Ассоль” и на том же уровне – пошлые статейки о “кудеснике из Зурбагана”.
– Но есть и другое. Например, у вас на Балтике – траулер “Зурбаган”. Название гриновского города на борту судна – чем плохо?
– Так. Это хорошо. Но это не кино, а флот… Кино с флотом надо держать подальше друг от друга. Для обоюдной пользы… Кстати, поэтому я не одобряю вашего товарища, Морозова, если правда то, что про него говорят.
– А что говорят?
– Будто бы он ушел консультантом на Ялтинскую киностудию. Там строят шхуну для “Острова сокровищ”, искали специалиста для проводки бегучего такелажа. Морозов якобы согласился.
Толик помолчал. Потом сказал с коротким смешком:
– Станислав Янович, не хочу дальнейшее знакомство омрачать хитростью. Во-первых, Морозов не товарищ мой, а почти случайный знакомый. Во-вторых, я знал, что он уже не на “Крузенштерне”. Я просто придумал повод, чтобы попасть на судно. Мой племянник так страстно мечтал об этом, что я не устоял.
Они оба глянули на Гая, и он засопел, опустив голову. И мысленно сказал Толику: “Вот попрут сейчас, будешь знать”.
Ауниньш помолчал и суховато улыбнулся:
– Я подозревал что-то похожее. В командировку не ездят с племянниками…
– Нет, здесь я не хитрил… – Толик был, видимо, уязвлен. – Я и правда приехал по делу. А Михаила пришлось взять с собой по семейным обстоятельствам. Днем я на работе, а он свищет по окрестностям. К счастью, сегодня я оказался свободен… Мы просим извинить за вторжение.
– Ага, – сказал Гай и постарался глянуть на первого помощника ясно и доверчиво. Тот усмехнулся:
– Причина, я думаю, все равно уважительная… Но я, к сожалению, должен оставить вас: дела… Я дам практиканта потолковее, он будет для вас экскурсоводом. Только… – Ауниньш посмотрел на Гая.
– Я понял, – кивнул Толик. – Не спущу глаз.
Ауниньш окликнул пробегавшего паренька в форме и попросил показать экскурсантам судно. Слово “экскурсанты” досадливо царапнуло Гая, но он тут же забыл об этом.
Курсант Лебедев, угловатый, с пушком на губе, на ходу сбивчиво начал лекцию. Сообщил, что “Крузенштерн” неправильно называть кораблем и надо говорить “барк” или “судно”, потому что кораблями именуют лишь суда с парусным вооружением фрегатов, то есть с реями на всех мачтах, а здесь бизань – “сухая”, с гафелями и гиком… Потом он перепутал год постройки и парусность, и Толик опасливо глянул на Гая: не вмешивайся.
А Гай и не вмешивался. И почти не слушал уже известные сведения. Корабельная сказка опять взяла его в плен. Так, что Гай казался себе легким, будто чайка. Весело кружилась голова.
– …Лебедев! – гаркнули из темного дверного проема рубки. – Тебя где носит? Сейчас консультация по прокладке!
– А мне первый велел гостей водить!
– Вот пускай тебе первый и ставит зачет!
Лебедев беспомощно глянул на Толика.
– А вы идите, – улыбнулся Толик. – Про барк я кое-что знаю, мы тут сами… сориентируемся.
Лебедев с облегчением исчез.
– Хватит голову задирать, – сказал Толик Гаю. – Позвонки свихнешь. Смотри лучше, какой табор…
На кормовой палубе, у подножья необъятной бизань-мачты и у громадного двойного штурвала расположились разноцветные матросы – вроде тех, что недавно повстречались у борта. Живописная компания беседовала, закусывала и, судя по смеху, травила анекдоты. Среди пиратов (а это были явно пираты, не просто моряки) сновали озабоченные люди в обычной одежде. Сияли несколько матовых зеркал (одно такое Гай недавно уже видел). Возвышался помост на колесах, на нем – тренога с камерой. С помоста прыгнул тощий лысый дядька в мятых шортах и распахнутой рубахе. Закричал тонко:
– Александр Яковлевич, я так не могу! Через час начало, а троих еще нет! Это не работа, это моя родная мама не скажет, что это такое!
– Это кино! – ответствовал курчавый невысокий парень. Он поддернул парусиновые брюки, ловко завязал узлом на животе расстегнутую ковбойку и с удовольствием зашлепал босыми ногами по теплой палубе.
– Александр Яковлевич! – кинулась ему вслед квадратная, увешанная фотоаппаратами девица с мужской прической.
Тот, не оглядываясь, помахал рукой:
– Сейчас, сейчас! Берегите творческий запал для съемки! – И помчался куда-то. Проскочил мимо Гая и Толика.
Толик сжал Гаю плечо.
– Постой-ка, Майк… – и смотрел вслед курчавому Александру Яковлевичу непонятно.
– Что? – недовольно сказал Гай. Он не хотел отвлекаться.
– Сейчас… подожди.
Толик оставил Гая и шагнул к девице с аппаратами.