Витальке несчетное число раз делали разные уколы, он покорно глотал таблетки, и когда бы ни приходил в себя после горячечного полусна, полузабытья, он видел перед собой почерневшее от бессонницы и горя лицо отца.
Потом отца сменила мама.
Поправлялся Виталька медленно и трудно. Но выкарабкался.
Отца словно подменили. Он стал тихий, пришибленный какой-то. Виталька однажды слышал, как мать говорила ему:
— Ну что казнишься! Ну случилось несчастье, с кем не бывает! Кончилось ведь все хорошо. Ты погляди на себя — тень, а не человек.
— Да, да… Я ничего, ты не волнуйся, — бормотал отец. До конца учебного года оставался месяц, полторы четверти проболел Виталька, безнадежно отстал. На семейном совете было решено пропустить учебный год, отдохнуть как следует, набраться сил.
Витальке снова предстояло идти в пятый класс.
Но пятый класс ему довелось кончать в колонии для малолетних правонарушителей.
Родька очнулся от своих видений, сорвал травинку, пожевал — горькая. Сплюнул. И снова стал вспоминать.
В тот год весна пришла рано. Было очень тепло, и в Юрмалу хлынули отдыхающие.
Майори, Дзинтари, Дубулты наводнили веселые, пестрые толпы приезжих.
Виталькины сверстники еще учились, и он целыми днями одиноко бродил вдоль Рижского залива по желтоватому плотному песку пляжа, бесконечной крутой дугой отделяющему Юрмалу от моря. Искал в зеленых валиках выброшенных морем водорослей желтые кусочки янтаря — солнечного камня. В этой окаменевшей древней смоле попадались удивительные вещи. Виталька больше всего дорожил зеленоватым прозрачным янтарем, внутри которого застыл доисторический комарик. Он отполировал находку и постоянно носил в кармане.
Камень был теплый, словно живой. Но Витальке было смертельно скучно.
И когда он познакомился с Кубиком и его компанией, обрадовался и ожил.
Вернее, познакомился — не то слово, знал он этого Кубика давно, знал и побаивался. Водился Кубик с местной шпаной, из седьмого класса его выгнали, и два года он где-то пропадал. Поговаривали, что Кубик побывал в колонии, и в ореоле этих слухов кривоногий, плотный коротышка Кубик (его еще звали «Кубик на колесах») казался фигурой таинственной, опасной и романтической.
Он верховодил шумной, нахальной компанией мальчишек, вечно жевал жвачку, выменянную у иностранных туристов, прилично играл на гитаре и очень ловко метал большой складной нож. Без промаха попадал в ствол дерева шагов с пятнадцати.
Компания Кубика задирала прохожих, распевала под гитару, резалась в карты на пляже и побаивалась одного только Юргиса Калныня — участкового милиционера. Неторопливый, медлительный Калнынь отбирал карты, спокойно рвал их в клочки, говорил одно слово:
— Уймись!
Кубик угодливо улыбался, давал всяческие обещания, но униматься и не собирался.
Когда Калнынь отходил, лицо Кубика перекашивалось от злости, и он шипел вслед:
— Мент проклятый! Погоди у меня, доходишься!
И длинно цвикал слюной сквозь зубы. На Витальку ни Кубик, ни его дружки не обращали внимания, не снисходили.
Но за время болезни Виталька здорово повзрослел и вытянулся, он стал выше Кубика на полголовы и свято уверовал в истину, вычитанную в какой-то книжке: там герой говорит, что когда человек ходит, то растет в одну сторону, а когда лежит, то в две.
Виталька отлежал два с половиной месяца и блестяще подтвердил эту теорию.
Однажды он шел вырезать себе удилище и в зарослях над пляжем наткнулся на компанию Кубика. Они сидели в кружок, играли в карты. На траве лежали деньги.
Кубик увидел Витальку, затянулся сигаретой, выпустил красивое кольцо дыма.
— Ну, что бродишь, утопленник, — весело сказал он, — садись с нами, метни карту.
Виталька смущенно улыбнулся.
— Не умею, — сказал он.
— Садись, научим, плевое дело, — ответил Кубик. — Деньги есть?
Виталька запустил руку в карман, нащупал рубль, позвенел мелочью.
Научиться играть в «двадцать одно», в очко, оказалось нетрудно. И тут неожиданно для самого Витальки выяснилось, что он человек очень азартный. Ощущение, когда он брал карту, складывал очки, было настолько острым и необычным, что у Витальки руки дрожали. И не от жадности, нет, от возбуждения. Он с таким же азартом играл бы на спички или на щелчки, но здесь играли на деньги, и Виталька свой рубль с мелочью просадил очень быстро.
— Все? — спросил Кубик. — Пустой? Отвали.
И снова стал сдавать карты. Витальку он уже не замечал. А у того просто руки чесались еще разок испытать свою удачу.
— Сейчас, сейчас, — проговорил он, — сейчас принесу, только домой сбегаю.
— Вот! Это по-нашему! А ты, оказывается, заводной! — похвалил Кубик. — Возвращайся быстрей.
Виталька кинулся домой, открыл жестяную коробку из-под леденцов, где хранил все свои накопленные на спиннинг деньги — двенадцать рублей восемьдесят копеек, зажал их в потном кулаке и побежал обратно.
Когда он вернулся, в кустах чинилась расправа. Кубик сидел верхом на груди длинного сутулого мальчишки по имени Валдас и методично отвешивал ему пощечины. Валдас ревел, но не сопротивлялся.
— Не садись без денег, не садись! — приговаривал Кубик. — На холяву[1] проехаться хочешь! Не садись!
Остальные равнодушно наблюдали за расправой. Потом он спокойно слез с Валдаса, сказал:
— Поехали дальше.
И стал сдавать карты.
Валдас встал, шмыгнул носом, размазал по своей длинной унылой физиономии слезы и уселся рядом с Кубиком. Тот покосился на него, но промолчал. Потом заметил Витальку. Обрадовался.
— А-а-а! Пришел? Садись, садись, дорогой! Бери картинку.
Везло в тот день Витальке необычайно. Через час он выиграл двадцать три рубля. Двенадцать восемьдесят плюс двадцать три! Неслыханная сумма денег шуршала в его карманах. Но он все еще не верил, что это всерьез.
— Ребята, — сказал он сконфуженно, — не надо мне. Вы заберите, кто сколько проиграл.
— Чего-о? — Кубик вылупил глаза. — Шутки шутишь? Ты у меня гляди. Карточный долг — долг чести. Запомни!
Три дня не ходил Виталька к Кубику. Дурные деньги жгли карманы. Но так тянуло, так тянуло снова испытать остроту риска и сладость удачи, победы. И он снова пошел. И проиграл все до копейки. Нормальное дело.
Кубик охотно дал в долг. Через неделю Виталька не мог спать от ужаса, метался и не находил выхода — он был должен Кубику тридцать два рубля. И достать их было негде.
В воскресенье отец с мамой уехали в Ригу, Виталька сидел дома один. Пришел Кубик.
— Айда на пляж, — пригласил он.
— Слушай, Кубик, у меня… у меня денег нет, не могу я долг отдать.
— А-а, делов-то! — беспечно отмахнулся Кубик. — Отработаешь.
— Как?
— Пойдем на пляж — покажу.
Это оказалось очень легко — отработать. Кубик долго бродил по пляжу. Беспечно посвистывал, курил, бесцеремонно перешагивал через распластанные на теплом песке тела.
Тысяча людей блаженно жмурились, ловили бледной своей кожей солнечные лучи, подставляли спины и животы, впитывали живительные «ультрафиолетики».
Кряжистая фигура Кубика выгодно отличалась от остальных густой загорелостью.
Он что-то высмотрел, подошел к своей молчаливой компании.
— Ты, — ткнул он пальцем в грудь Витальки, — и ты, — в грудь Валдаса, — пошли.
Валдас вскочил.
— Куда? — спросил Виталька.
— Пошли, — сказал Кубик, — поборетесь. Погляжу, кто кого. Матч века: Утопленник с Фитилем.
Он бесцеремонно схватил Витальку за руку, протащил вперед. Виталька ничего не понимал.
Валдас покорно плелся сзади, загребал косолапыми ногами песок. Кубик подтолкнул его к Витальке.
— Давай, — приказал он.
И неуклюжий Валдас неожиданно резко прыгнул на Витальку, сбил его на песок.
Виталька разозлился.
Валдас пыхтел, жарко дышал ему в лицо, и было ясно, что зубы он не чистил давно.
Виталька вывернулся из-под него, и тут навалился Кубик.
Клубком покатились по песку, поднимая чьи-то полотенца, подстилки.
Возмущенно кричала толстая белокурая женщина, кто-то стал разнимать их.
— Куликаны! Места фам малло! — кричала женщина-латышка. — Итите прочь! Фыпороть фас нато!
Виталька поднялся и обнаружил, что Кубик и Валдас куда-то исчезли. Он извинился. Женщина не ответила, она аккуратно раскладывала на песке широкое махровое полотенце.
— Ухоти, ухоти, малшик, — сказала она и легла на полотенце, прилепила на нос кусочек газеты. — Не заслоняй мне солнца.
— Извините, — пробормотал Виталька. Тетка ему не понравилась. Она была круглая, как любительская колбаса. Он подошел к своей одежде, сгреб ее, недоуменно оглянулся.
Из-за кустов на высокой предпляжной гряде выглядывал Кубик, рукой манил к себе. Рядом маячил Валдас. Виталька взобрался к ним.
— Быстро по домам, — скомандовал Кубик, — считай, что мы с тобой наполовину в расчете. — Он хлопнул Витальку по плечу.
— Не понимаю, — прошептал тот. Валдас хихикнул.
— Не понимает! — обрадовался Кубик. — Он дите! А это видел? — Он протянул ладонь. На ней лежали круглые блестящие часики с браслетом.
— Золотые. Везучий ты парень, — сказал Кубик. — На сегодня все. Дуй домой и на пляже два дня не появляйся.
Родька медленно поднялся. Неторопливо пошел вниз, к городу. Сколько раз потом он вспоминал эту сцену на пляже в Дзинтари! Бессонными ночами, после мучительного, стыдного разговора со следователем, после суда, встречи с заплаканной мамой, растерянным отцом, водворения в ВТК — воспитательно-трудовую колонию — он вспоминал первое свое участие в воровстве.
Нельзя сказать, что он не сопротивлялся. Он перестал встречаться с компанией Кубика, прятался от него. Но куда спрячешься в маленьком городишке? И он все еще находился в кабале. Он был должником.
А потом рано-рано утром, когда родители только ушли на работу, явился Кубик, притащил два лоснящихся тугих чемодана и попросил спрятать их в том самом сарае, где они с отцом с таким упоением мастерили буер.
— Ты не дергайся! — утешил Кубик. — Ты их прихонырь, чтоб никто не увидел. Через неделю заберу. И долга не будет, прощу. И считай, что у тебя есть десятка. Сыграем?
Виталька и не помнил, как сел играть. И снова сделался должником Кубика.
— Ерунда, — утешил его тот, — отработаешь. — Он ругнулся. — Вокруг фраеров — глаза разбегаются.
Кубик тогда долго сидел у Витальки, опустошил почти весь холодильник, ел много и жадно. Виталька молча угощал его.
А Кубик разглагольствовал.
— Погоди, — говорил он, — еще одно дельце — и мы махнем с тобой на юг. Красотища! Едой надо запастись. Поможешь. Я с этой местной шантрапой знаться не хочу. Тебе доверяю. Все вдвоем сделаем.
Виталька молчал. Ходу назад не было… А потом он стал… Халвой.
Глава десятая
К глухой стене пятиэтажного дома прилепилась легкомысленная пристроечка из гофрированной розовой пластмассы. Внутри стояло несколько столиков для любителей мороженого, в дальнем конце был буфет. Торговали в этом заведении чем угодно: от мороженого и сластей до банок с кильками пряного посола.
Ночи стояли теплые, Виталька спал на открытой террасе, и поэтому, когда явился Кубик, посвистел тихонько, Витальке оставалось только перелезть через балюстраду с точеными балясинами и прыгнуть метров с двух на мягкую землю клумбы.
Городок спал. Кубик нес под мышкой тугой сверток, держался поближе к стенкам домов. Фонари светили вполнакала. Зато полная луна сияла, как прожектор.
— Обрадовалась, дура, вылупилась, — шепотом ругался Кубик.
— Кто? — не понял Виталька.
— Кто, кто! Луна! Хоть бы ее тучей занавесило, что ли, — ворчал Кубик.
Как ни напряжен был Виталька, как ни боялся, но не выдержал, расхохотался. И тут же Кубик тяжело и резко треснул его кулаком по спине, дыхание пресеклось.
— Тише ты, болван! — прошипел Кубик. — Развеселилась деточка!
На пластмассовой двери висел здоровенный новенький замок.
Все произошло до удивления просто. Кубик развернул свой сверток — это был вещевой мешок, вынул коротенький ломик — гвоздодер, с негромким скрежетом вывернул петлю, отворил дверь, быстро втащил за собой Витальку и сразу же защелкнул дверь на щеколду. Потом Кубик включил фонарь. Они находились в тесной кладовке. Вокруг громоздились консервные банки, висели палки колбас, друг на друге лежало несколько больших кругов сыра, в ящике стояли две бутылки шампанского.
Кубик стал проворно набивать всем этим добром мешок. Несколько раз он высыпал все из мешка, заполнял его новыми, лучшими, на его взгляд, консервами, совал плитки шоколада. Повертел в руках две бутылки шампанского, с сожалением сказал:
— Тяжеленные, заразы! Да и не влезут! Ладно! Одну здесь разопьем, другую в руках понесешь.
Кубик стал на ящик, ловко сорвал фольгу и проволоку с горлышка, бесшумно откупорил шампанское — только дымок из горлышка пошел.
— Будешь? — спросил он Витальку.
— Нет, нет, не буду, — пробормотал тот.
— Эх ты, салажонок! Гляди, как надо! — Кубик присосался к бутылке, кадык на его толстой шее запрыгал вверх и вниз — казалось, в горле у Кубика ходит куриное яйцо. Виталька отвернулся — было противно.
Наконец Кубик с чмоканьем оторвал бутылку от губ. Он сидел и отдувался. Глаза его блаженно маслились.
— Вот это житуха! — проговорил он. — Дураки пусть работают. Десять минут — и готово!
Он хлопнул ладонью по раздувшемуся мешку, встал, легко вскинул мешок за спину. «Ох и здоровенный же, бычина», — подумал Виталька. Мальчишка понимал, что они делают, понимал прекрасно, но было в этом столько новизны, остроты и риска, что спина покрывалась пупырышками.
— А ты, — приказал Кубик, — бери бутылку и вот это. — Он показал на прямоугольник, завернутый в вощеную бумагу.
— А это что? — Виталька колупнул пальцем лоснящуюся обертку.
— Халва. Вещь! Любимая моя еда. Пошли. Иди вперед.
Он распахнул дверь и подтолкнул Витальку в спину.
Ослепленный ярким светом, Виталька сделал шаг и застыл. Рот его приоткрылся. Вид у него был такой глупо-изумленный, что вокруг захохотали.
— Ну вот и халва с шампанским пожаловали, — проговорил чей-то веселый голос. — Картина называется «Не ждали».
Виталька сквозь слепящий свет фар милицейской машины разглядел прямо перед собой молодого милицейского лейтенанта. За ним стояли еще несколько человек.
Кубик метнулся назад, захлопнул дверь, щелкнул засовом.
Витальку отвели в сторону, лейтенант подошел к двери.
— Дуралей ты, Кубик, — негромко сказал он. — Давай-ка выходи сам, не будем портить народное имущество — дверь, она тоже денег стоит.
В ларьке раздался глухой рокот, звяканье, потом дверь отворилась и вышел Кубик, туго свернутый пустой мешок он держал под мышкой.
— Ну, молодец! — восхитился лейтенант. — Успел? — Он заглянул в кладовку. — Что ж ты их грудой вывалил? Сложил бы хоть.
Глаза Кубика затравленно бегали. Ноги его согнулись, руки висели ниже колен. Удивительно он был похож в этот момент на обезьяну.
Вдруг он оскалился и метнулся к Витальке.
Лейтенант молниеносно перехватил его правую руку, завернул ее за спину.
Кубик застонал от боли, опустился на колени.
— Это ты, гаденыш! — хрипел он. — Ты донес.
— Я же говорил, Кубик, что ты дурак, — спокойно произнес лейтенант. — Слыхал о таком: электрическая сигнализация? Так вот, не успели вы открыть дверь, как сигнализация сработала. Мы уже давненько поджидаем вашего выхода. Да вы что-то там завозились.
Лейтенант отпустил Кубика, тот медленно поднялся, машинально отряхнул брюки. Лейтенант заглянул в кладовку.
— Э! Да вы тут шампанское распивали! — воскликнул он. — Ну, молодцы! Шампанское! Халва! Шоколад! Губа у вас не дура. Ишь, аристократы! — Он подозвал пожилого сержанта, приказал: — Этих голубчиков в машину — и в отделение. Утром с понятыми и продавцом разберемся, чего не хватает.