– Ты к кому? – обернулся милиционер.
Само собой, он слышал, как здесь топало, громыхало и скрипело. Глухих в милиции не держат.
Чувствуя, что краснеет, Блинков-младший молча указал на дверь белобрысого. Таблички с фамилией на ней не было, только номер.
– К Сидякину? – уточнил милиционер. Блинков-младший пожал плечами. Ему было стыдно.
– Сам не знаешь, кто тебе нужен?
– Я просто фамилии не знаю, а сотрудник мне нужен этот. У меня там друзья, – выдавил Блинков-младший.
Милиционер открыл дверь сидякинского кабинета.
– Тебя тут подросток дожидается.
– Я подростка не вызывал,- ответил белобрысый.
Милиционер шагнул к Блинкову-младшему – схватил его за руку. Он был худой и такой длинный, что Митек не видел его погон.
– Разберись, – приказал он, втолкнув Блинков а-младшего в кабинет к белобрысому, закрыл за ним дверь и ушел.
– Ну вот же он, Блин, – сказала Валька.
Она сидела через стол от белобрысого, который успел исписать почти целую страничку протокола. Нина Су пристроилась у подоконника, ко всем спиной, и тоже что-то писала.
– Сам пришел, – отметил белобрысый и скороговоркой представился: – Я старший бу-бу-бу старший бу-бу-бу Сидякин.
«Старший-старший» скорее всего означало: «старший оперуполномоченный старший лейтенант». Во всяком случае, белобрысый был оперативником, опером, как Митькина мама. Одно это уже вызывало к нему симпатию. Блинков-младший успокоился: этот разберется. Оперативники – настоящие сыщики. Они разыскивают и задерживают преступников. А потом на готовенькое приходят следователи и раскапывают мельчайшие подробности дела, чтобы суду было все ясно. Тоже, конечно, нужная работа. Но сердцем Блинков-младший был с оперативниками.
– Дмитрий Олегович, это вы нашли сумочку заявительницы? – с уважением спросил дважды старший опер, заработав еще одно очко в Митькиных глазах.
– Я, – не без гордости ответил Блинков-младший.
– Вы согласны дать свидетельские показания?
– Разумеется. Я всегда рад помочь в проведении оперативно-розыскных мероприятий… – Блинкову-младшему ужасно понравился собственный ответ. Достойно было сказано. Солидно. С намеком на то, что и Дмитрий Олегович в розыске не новичок.
Дважды старший вдруг закашлялся, прикрывая рот ладонью. Похоже, он пытался скрыть смех! Митек заподозрил, что в глазах милиционера смахивает на второклашку Ванечку: «Кого-то ловит он и ест» и все такое.
– Прекрасно! – воскликнул Сидякин. Дмитрий Олегович, подождите в коридоре. Мне нужно снять показания потерпевших.
Блинков-младший молча вышел, снова уселся на скрипучий стул И двумя руками потрогал себя за уши. Уши пылали. «Ну что, Дмитрий Олегович, выпендрились?»- спросил он себя и с горечью ответил: «Да, Дмитрий Олегович, имеется у нас такой недостаток. Раскрыли несколько дел – и нос кверху. Великим сыщиком сами себя называем. На скрипочке пиликаем, как Шерлок Холмс. Прочитали с пятого на десятое мамин учебник по криминалистике и лезем со старшим опером на равных говорить. А он, может, каждую неделю раскрывает больше дел, чем я за всю жизнь!»
Пока Блинков-младший так терзался, откуда-то подошла женщина с продуктовой сумкой. Она без стука заглянула в кабинет Сидякина и уселась ждать напротив Митьки. Женщина была маминого возраста, но не по-маминому расплывшаяся. Каждое колено толще Митькиных двух.
– Он занят, – сказал ей Блинков-младший. Хотелось назвать толстуху тетенькой.
– Я видела.
– А потом моя очередь.
Толстуха равнодушно кивнула, достала из сумки яблоко, вытерла о рукав и начала есть.
Почему-то Блинкова-младшего поразило, что кто-то ходит в милицию с сумками и яблоки грызет. Она бы еще разулась.
Толстуха каблук о каблук сковырнула туфли и той же рукой, в которой держала яблоко, стала разминать красные затекшие ноги. «Может, я гипнотизер?» – подумал Блинков-младший и отвернулся.
Если не смотреть, как толстуха грызет яблоки, а только слушать, то самому хотелось яблочка. А если смотреть, то не хотелось. Руки у толстухи были немытые, и яблоки были немытые, и рукав, о который она их вытирала, казался нечистым.
Толстуха успела схрумкать не меньше, чем кило яблок, когда дважды старший опер Сидякин крикнул из-за двери:
– Дмитрий Олегович, прошу!
Сунув недоеденное яблоко в сумку, толстуха начала обуваться. Блинков-младший сразу проскочил в кабинет, чтобы не спорить с ней из-за очереди.
– Присаживайтесь, – с улыбкой встретил его Сидякин.
В кабинете еле помещались два стола, сейф и несколько стульев. Сестры уже уходили. Протискиваться мимо них пришлось боком. Нина пропустила Блинкова-младшего, повернувшись спиной, а Валька, расходясь с ним нос к носу, глядела в пол.
Когда за ними закрылась дверь, Сидякин молча указал на стул, еще раз приглашая Митьку сесть, и обратился по-свойски, на «ты»:
– Везет же тебе – учиться с сестрой Нины Су. Наверное, ты и дома у них бываешь?
– Часто. Я живу в соседнем подъезде.
– Эх, а я сколько раз иду мимо и думаю: «Здесь живет Нина Су, девушка моей мечты!» Но РАЗВЕ просто так зайдешь? Мы знакомимся со звездами, только если у них горе, – поделился оперативник. – А правда, Нина хорошая?
– Да. Она славная, – подтвердил Блинков-младший. Ему нравилось это не совсем понятное слово. В нем слышалась и «слава», И «слива», и «сливки».
Сидякин перегнулся к нему через стол и доверительно спросил:
– Ну так что, поможем ей?
– Постараемся.
– Один за всех и все за одного?
Блинков-младший ответил улыбкой. Приятный мужик был этот дважды старший опер.
Глава VI I
ВАЛЬКИНО ПРЕДАТЕЛЬСТВО
– Учти: мне, как доктору, говорят все и не стесняются. – Сидякин обвел рукой кабинет. – Ни одна тайна не выйдет из этих стен! Можешь быть со мной предельно откровенным. А то, бывает, попадет человек в милицию и зажмется. Думает: «Если бы я знал, кто преступник, то, конечно, сказал бы. Но я не знаю, а попусту зачем болтать? Еще, чего доброго, подведу честного человека! Нет уж, лучше я не скажу то-то ито-то, потому что неправильно поймут, а другое не скажу, потому что неважно!» А потом оказывается, что как раз самое важное он и пропустил. Или боялся навредить другу, промолчал да и подвел его под монастырь! Нет, надо говорить все подряд, а уж мы разберемся, что важно, а что неважно!
– Я понимаю, – кивнул Блинков-младший и подумал, что милиционер считает его совсем маленьким, если разжевывает такие простые вещи.
– Ну конечно! Кого я учу?! Ты же сам сыщик! – спохватился Сидякин. Блинков-младший мысленно дал подзатыльник болтливой Вальке. – А ловко ты нашел эту сумочку! Раз-два и готово. Как в воду глядел!
– Я только проник В психологию преступников, – объяснил Блинков-младший.
– Ну-ну, – весело подбодрил Сидякин. – И как же ты проник в психологию?
Уши ответили солнечной вспышкой. Блинков-младший решил говорить попроще – не как всегда, а как должен говорить подросток, по мнению милиционера.
– Представил, что это я у Вальки сумочку вырвал. Смываться надо?
Сидякин кивком подтвердил, что надо.
– А посмотреть, что в сумочке, хочется?
«Хочется», еще раз кивнул оперативник.
– Я «еду»и выбираю подходящее место…
– Едешь? – перебил Сидякин.
– Ну, как будто еду. Играю в грабителя.
– Ах, ты играл?! Я так и думал! – горячо воскликнул Сидякин. – Это было вроде шутки. А потом-то, как ты увидел, что там в сумочке…
– Она пустая была… – начал Блинков-младший И вдруг понял: – Вы меня обвиняете?!
У оперативника обиженно вытянулось лицо.
– Ну как ты мог подумать?! Разве я могу? Тебе еще четырнадцати нет. Я даже «козу» тебе показать не имею права! Играл – значит, играл. Только не заигрывайся. Скажи, где доллары, и ступай на все четыре стороны!
Блинков-младший молчал. Уши пылали нестерпимым пламенем электросварки. Казалось, они вот-вот расплавятся и потекут, как свечки.
– Не убивайся, – посочувствовал оперативник и через стол протянул ему руку. – Я тебе верю. Можешь звать меня «дядя Витя», а я тебя – «Дима». Идет?
Рука повисла в воздухе. Блинкову-младшему хотелось отвернуться. Но, с другой стороны, он же не преступник, чтобы не подать руки милиционеру! Он подумал и пожал твердую ладонь Сидякина.
– Дим, пойми и не обижайся, – продолжал дважды старший опер, перекладывая исписанные листки у себя на столе. – Я с самого начала понял, что ты свой парень. Даже позавидовал: думаю, как он ловко эту сумочку нашел! – Но должен же я был проверить показания Суворовой!
– Какие показания? – вырвалось у Блинкова – младшего.
– Да вот же! – Сидякин нашел нужный листок и стал читать строгим голосом:
«Не дожидаясь моих пояснений, несовершеннолетний Блинков свернул под арку дома номер восемь корпус один, куда во время ограбления скрылись преступники. Далее он, никого не расспрашивая, уверенно прошел через дворы упомянутого дома номер восемь корпус один, а также корпус два, приблизился. к мусорному контейнеру и, практически не затрачивая время на поиски, извлек оттуда предмет преступного посягательства, а именно сумочку крокодиловой кожи».
Блинков-младший сидел ни жив ни мертв.
Прав, сто раз прав оперативник Сидякин! Разве можно не проверить этого несовершеннолетнего Блинкова?! Да из того, что Валька тут наболтала, каждый дошколенок поймет, кто свистнул предмет преступного посягательства, а именно сумочку крокодиловой кожи! Кто, не дожидаясь пояснений, никого не расспрашивая, уверенно, не затрачивая время на поиски, извлек сумочку из помойки, тот ее и вырвал у Вальки! Конечно! Стал бы он затрачивать время на поиски, когда сам выкинул сумочку и прекрасно помнит место?!
– И куртка у меня, как у этого мотоциклиста, и стрижка, – обреченно сказал Блинков-младший. – Получается, как будто я эту сумочку отнял, а после сам нашел. Для отвода глаз.
Сидякин молча кивнул и улыбнулся. У Блинкова-младшего слезы навернулись от благодарности к этому настоящему оперативнику, который сразу во всем разобрался и не поверил в клевету. А Валька – предательница! Сама к нему прибежала, сама ныла» Ты собираешься сумочку искать?!» А теперь ей, видите ли, не нравится, что слишком быстро нашел. Подозрительно.
Дважды старший опер, конечно, понял, о чем он думает. Тут любой бы понял, потому что на Митькином месте думал бы то же самое.
– Дима, Дима! – строго сказал он. – Ты забыл наш уговор! Здесь говорят все и не обижаются на откровенность! Суворова правильно поступила: сказала все как есть, и я разобрался. А вот если бы она стала темнить, тогда у меня возникли бы серьезные подозрения!
– Я понимаю, – вздохнул Блинков-младший. – Спрашивайте.
Сидякин занес ручку над бланком протокола.
– Только уж давай по всей форме: Блинков Дмитрий Олегович, проживающий по адресу…
Блинков-младший, начал диктовать все, что положено в таких случаях. Про маму он. сказал коротко: «военнослужащая». Оперативник молча записал, не уточняя, где она служит.
– При каких обстоятельствах вы познакомились с потерпевшей? – спросил он тем же не своим, строгим голосом, каким читал Валькины показания.
Блинков-младший разинул рот: шутит он, что ли? Но вид у Сидякина был наисерьезнейший.
– Мы подрались из-за педальной машины. Нам лет по пять было или еще меньше.
– Значит, вы с самого начала были в неприязненных отношениях? – ухватился оперативник.
– Да нет… – Блинков-младший замялся.
Очень ему не понравился этот вопрос. Ответишь «да»- будет неправда, потому что с тех пор они с Валькой успели сто раз подраться и помириться. Но и «нет»- тоже нечестный ответ. Он до сих пор помнил, как ненавидел тогда эту дылду Вальку, которая не хотела вылезать из его чудесного, из его оранжевого автомобильчика. Самое главное, она каталась неправильно: не по той стороне, да еще и вопила «Би-би!» вместо того, чтобы как положено нажимать на гудок. Неприязненные отношения? Ха! Да за одно ее «Би-би!» Блинков-младший мечтал заколдовать Вальку в сороконожку!
– Что это за ответ – «Да нет»? – поморщился оперативник. – Отвечать нужно четко: либо «да», либо»нет».
– Мы дрались, но, в общем, дружили, ответил Блинков-младший.
Сидякин с огорченным видом отодвинул от себя протокол.
– Дима, мы с тобой составляем серьезный документ! Его будет читать следователь, потом судья. Что они подумают? Да ты сам вдумайся в то, что говоришь: «Дрались, но дружили»!
Голос Сидякина подобрел.
– Знаешь, по-моему, ты сам еще не разобрался, какие у тебя отношения с этой Суворовой, вот и путаешься. Нужно разложить все по полочкам: Вот я дружу со многими милиционерами. Разве кому-нибудь из нас придет в голову подраться с товарищем? С другой стороны, нам приходится участвовать в силовом задержании преступников, а попросту говоря, драться. Но уж если мы с кем деремся, то какая может быть дружба?
Блинков-младший попытался представить, как двое милиционеров тузят друг дружку из-за педальной машины. Да, возразить нечего: с товарищами не дерутся! Детство, конечно, не считается. Но уж в восьмом-то классе товарищей не лупят по морде крокодиловыми сумочками! У Блинкова-младшего до сих пор саднило бровь от суворовского удара. На сантиметр бы пониже – и в глаз пряжкой… А каких гадостей Валька потом наговорила в этом кабинете?! Хорошо, что Сидякин не поверил, а то стал бы несовершеннолетний Блинков главным подозреваемым!
– Да, – выдавил Блинков-младший, – наверное, у нас были неприязненные отношения. Но мы и на дни рождения друг к другу ходили, и вообще – одна компания.
– Вот именно: компания! – укоризненно заметил Сидякин. – Извини, Дима, но в твоем возрасте уже пора отличать дружков, с которыми время проводишь, от настоящих товарищей! – Он снова занес ручку над протоколом. – Значит, я записываю: «Личные неприязненные отношения с Суворовой у меня возникли с первых дней знакомства. Однако, проживая в одном дворе, мы часто проводили время вместе». Так?
– Так, – неохотно согласился Блинков-младший.
– А с кем еще Суворова проводит время?
– Да почти со всем классом. Она компанейская.
– Имена, – потребовал Сидякин.
Теперь было понятно, куда он клонит: решил поискать наводчика среди Валькиных друзей. Откровенно говоря, Блинкову-младшему эта версия казалась пустой. Раз Валька сама не знала, что в сумочке были деньги на машину, то, конечно, никому не могла об этом проболтаться.
Но было бы глупо давать советы профессиональному сыщику. Блинков-младший добросовестно перечислил человек пятнадцать одноклассников и соседей по двору. Сидякин не записывал, только кивал, поглядывая в протокол допроса Суворовой. Стало быть, Валька назвала ему всех своих друзей, и теперь он проверял… Кого? Ее или Блинкова-младшего?
– Ну, а кто самые близкие? Так сказать, узкий круг?
– Ломакина. И мы с Иркой, то есть с Кузиной Ириной, – ответил Блинков-младший.
– Ну что ж, спасибо. Можешь быть свободным. Только, если не возражаешь, я твои «пальчики» откатаю. – Сидякин достал из стола пузырек с тушью и перепачканный кусок поролона в детской пластмассовой формочке. Извини, специальной мастики у·меня нет, а тушь спиртовая, замучаешься отмывать. Но не тащить же тебя в лабораторию из-за такой ерунды! – Он покапал на поролон тушью и пододвинул формочку Блинкову-младшему. Это для экспертов, которые будут дактилоскопировать сумочку. Чтобы тебя ненароком в розыск не объявили.
– Я понял, – кивнул Блинков-младший, тыча пальцами в мокрый поролон. Формочка была в виде паровозика. Он подумал, что у Сидякина, наверное, маленький ребенок. – Где отпечатывать?
– А вот. – Сидякин подсунул чистый лист бумаги. – Не волнуйся: в картотеку угрозыска твои «пальчики» не попадут.
– А если бы и попали, то что в этом плохого? – не понял Блинков-младший.
– Не знаю. Но не всем это нравится. – Продолжая говорить, оперативник взял руку Блинков а-младшего и начал по одному припечатывать его пальцы к бумаге: клал палец на бок, потом перекатывал на другой. Отпечатки получались широкие, как будто их оставляли сардельками. – Хотя зачем делать тайну из своих отпечатков, если ты ни в чем не виноват? Пускай преступники боятся, что их найдут по «пальчикам», а честному-то бояться нечего! Верно я говорю?