9
С разбега мы рванули вверх по лестнице в свое надежное укрытие. Что это случилось там, на дороге? Ведь не приснилось же мне все это! Школьник может, конечно, во время каникул иногда видеть во сне, будто учебный год уже начался и его вызвали к доске отвечать такой урок, о котором он даже понятия не имеет, или, например, что явился в школу в одном нижнем белье. Мадис рассказывал, что он часто видит такие сны. Но до сих пор никто никогда не слыхал, чтобы школьнику приснилось похищение школьной уборщицы. С помощью нормального разума объяснить то, чему я стал свидетелем, было совершенно невозможно. В газетах и детективах писали иногда о том, как жулики похищали детей миллионеров, чтобы стребовать большие суммы выкупа. А в одном фильме показывали похищение гениального физика: какие-то гангстеры хотели, чтобы он стал работать на них и изобрел еще более сильное оружие, чем водородная бомба. Однако все то происходило в капиталистических странах, если, конечно, в самом деле происходило. Но не станут же похищать школьную уборщицу с целью выкупа, она явно не ребенок богатых родителей, иначе вряд ли нанялась бы на такую работу. Еще я читал, что похищали красавиц, но уборщица Реэт явно не была красавицей, и ей было наверняка лет тридцать с копейками, а предположение, что она в своей комнатенке рядом с кухней изобрела бомбу, было бы и вовсе невероятным. Уж если им требовалось похитить именно уборщицу, могли бы выбрать какую-нибудь другую, получше, скажем, хотя бы тетю Марту, гораздо более работящую и с более мягким характером.
Конечно, я сильно испугался, увидав темно-синий «Москвич», но почувствовал великое облегчение, когда понял, что это не машина Каупо. Но теперь мне не давало покоя то, что случилось с уборщицей. И вдруг… Ого! Мне в голову пришла разумная — опять-таки знакомая по фильмам — идея: возможно, уборщица Реэт случайно стала свидетельницей какого-то жуткого преступления, которое хладнокровно совершил владелец «Москвича». Допустим, он мог сбить кого-то машиной или передать шпионам какие-то секретные сведения. А уборщица Реэт случайно оказалась свидетельницей — единственным свидетелем! — преступления, и теперь ее хотят убрать… Убрать уборщицу!.. Ну да, смеяться-то можно, но я чувствовал, что меня охватывает холодная дрожь. Шутка шуткой, но разве не стал теперь я по воле случая единственным свидетелем уборки этой уборщицы? Может быть, преступники заметили, как я выскочил из-за кустов сирени и бежал через дорогу к парадному входу в школу вместе с собакой… Тогда следующим возьмут на мушку меня. И Леди до первого сентября останется оплакивать мое безжизненное тело так же, как в «Пятнадцатилетнем капитане» Динго скорбил о своем хозяине. По крайней мере, в первый день учебного года нас тут найдут, и мое место на предпоследней парте станет почетным, мемориальным, все будут стремиться занять его, даже Труута, которая в память обо мне навеки помирится с Мадисом. Не говоря уже о Пилле, которая выплачет глаза, ругая себя за глупость.
Нет, надо действовать! Только дурачок остался бы покорно, ничего не предпринимая, ждать убийц, хотя в нашей школе имеется, по крайней мере, два телефона… Но может быть, похитители уборщицы уже уехали, а ее труп выбросили на дорогу? Я оставил Леди лежать в каморке, а сам прокрался к окну в зале, откуда виден поворот дороги, то место, где остановилась машина, в которую затолкали уборщицу. Ух ты! Машина стояла на том же месте. В сумерках было трудно разглядеть, что там, в машине, происходило, но там наверняка шла борьба не на жизнь, а на смерть. Побежать на помощь уборщице? По я же не знал, сколько похитителей могло быть в машине, кроме того толстого дядьки, и нетрудно догадаться, что с этим одним-то здоровяком мне не справиться, тем более, что настоящие преступники без оружия не ходят. Нет, самое разумное — немедленно сообщить в милицию. И до чего же мне повезло, что все двери в школе как раз сегодня оказались не запертыми! Я уже поднял было в учительской телефонную трубку, но вдруг подумал: а что же я им скажу? Мол, говорит ученик Майметсской школы Олав Теэсалу. Сообщаю, что пять минут тому назад похитили уборщицу нашей школы Реэт… Да над этим даже кошки будут смеяться! К тому же мы ведь живем не в городе, где возле каждого телефона-автомата висит табличка с номерами пожарной команды, милиции и «скорой помощи». В Майметса и милиции нет, для этого надо звонить или в город — районный центр, или начальнику народной дружины Юхану Куре, который, вообще-то, комбайнер и сейчас, во время уборки, до полуночи кружит по полям на своем комбайне. Я никогда не слыхал, чтобы жителям Майметса требовалась милиция, потому что до нынешнего дня у нас не похитили ни одного ребенка или физика (наш учитель математики был и единственным физиком в деревне, и похитить такого стокилограммового мужчину было бы не так-то просто). С огорчением я понял, что опять растратил свои детективные способности на всякую ерунду. Единственным криминальным событием в Майметса можно было считать случай, когда отец Мадиса на пьяную голову гонялся за своим семейством с палкой от метелки, но в тот раз детективу или сыщику нечего было расследовать: и на следующее утро палка никуда не делась, а преступник — Железный бык — обещал начать новую жизнь и, как рассказывал Мадис, купил на сданные пустые бутылки для себя только одну бутылку пива и для мальчишек жевательную резинку в изобилии… Иногда возникали драки у шефов, приезжавших из города во время посадки и уборки картофеля, мой отец называл этих шефов торфяными воробьями; иногда с полей воровали картофель или капусту, но всегда Юхан Куре и его трактористы-дружинники сами справлялись с нарушителями порядка.
Да, не поверил бы, что я в нынешнем моем возрасте опять так легко окажусь одураченным. В десять лет, тогда — конечно. Тогда мы с Мадисом прочитали сверхзахватывающую книжку «На берегах Тиссы» и решили тоже ловить шпионов. Это было зимой, и мы устроили слежку за одним мужчиной в высокой папахе, который шел с автобуса и направился к коровнику. У него еще была большая сумка на ремне через плечо. Коровник у нас новехонький и сверхмодный, в районной газете о нем писали: «Майметсский эксперимент себя полностью оправдывает». И мать Мадиса работает там дояркой. Нам повезло, и мы благодарили судьбу, что можем следить именно за трехчасовым автобусом: более ранние автобусы нам не годились, утром-то мы в школе.
— Это точно шпион, который хочет скопировать новейшие достижения нашей науки, — сказал я Мадису.
Но Мадис ответил, что в коровнике сплошь немецкая техника, фотографировать ее шпион скорее отправился бы в ГДР. Мадис предполагал, что мужчина — просто диверсант, который должен парализовать наше сельское хозяйство, а для этого проще всего отравить корм. Иначе зачем у него такая сумка болтается на плече? В любом случае из ста: в ней яд! Диверсант все время подозрительно озирался, но мы двигались за ним по пятам вдоль дороги, прыгали по сугробам от куста к кусту, от дерева к дереву. Затем диверсант тоже шмыгнул за дерево и спрятался… «Конечно, чтобы сфотографировать все вокруг», — предположили мы. Когда шпион уже вошел в дверь коровника, мы одним духом добежали до того клена, за которым он хитро прятался. Там мы нашли, кроме следов ног и сумки, еще желтую глубокую проталинку. Я хотя и сказал: «Секретные химикалии!» — но на самом деле знал, что Мадис прав, когда он, хихикая, заметил: «Диверсанту просто приспичило!» Ни в одной книге про шпионов, которые мы читали, такое не встречалось, поэтому у нас возникли сомнения, что, может быть, мужчина не совсем шпион. На всякий случай мы решили прервать слежку — и правильно сделали, ибо позднее выяснилось, что это был вовсе знаменитый журналист из Таллинна. Он потом написал о Майметсском коровнике большую статью. И еще газета напечатала портрет матери Мадиса с подписью: «Неутомимая Ольга Поролайнен говорит, что успех доярки зависит еще от кормежки скота!» Мы с Мадисом долго смеялись, представляя себе, как его неутомимая мать скармливает корове немецкий доильный агрегат, но желание ловить шпионов у нас прошло. Правда, в конце зимы у Мадиса появились новые шпионские подозрения, но я с самого начала не принимал их всерьез. Мадис заметил, что учительница Маазик сделалась как-то странно рассеянной и скрытной и стала по вечерам предпринимать таинственные прогулки. Я не соглашался подозревать учительницу Маазик в шпионаже, ибо что могла выдать шпионам классная руководительница четвертого класса? Но на всякий случай мы два вечера следили за нею. В первый вечер ей удалось, дойдя до шоссе, сбить нас со следа и исчезнуть, но на другой вечер мы уверенно держались у нее на пятках. Сначала она неторопливо пошла через спортплощадку. Женщине в сапогах до колен, конечно, нетрудно идти по глубокому снегу, и мы жутко жалели, что не догадались стать на лыжи. Потом она свернула за наш дом и оттуда по узенькой протоптанной в снегу дорожке направилась опять же к шоссе, а ведь прямо от школы она дошла бы до шоссе гораздо быстрее, и если ей нужно было на автобусную остановку, то вовсе не требовалось делать такой круг! Учительница Маазик присела на большой валун у шоссе, — очевидно, она и раньше на нем сиживала, потому что на камне совсем не осталось снега, только зеленый мох. Несколько легковушек промчалось мимо, но учительница на них и внимания не обратила. Она встала с камня лишь тогда, когда приблизился грузовик с такой длинной кабиной, где есть сиденья еще позади водителя. Следя из-за ели, я чуть было и впрямь не поверил, что наша всегда спокойная классная руководительница действительно связана с диверсантами: она, похоже, была в сильнейшем замешательстве. Мне даже стало ее жаль: это ведь не шутка для молодой женщины попасть в когти диверсантов — живой от них не вырвешься! Своим чужая, чужим своя!
Грузовик остановился в нескольких метрах от валуна, высокий мужчина выпрыгнул из кабины. «Не спускай с него глаз!» — шепнул мне Мадис. Однако у меня тут же пропала всякая охота следить за ним, потому что я его узнал. Это был недавно начавший работать в совхозе водитель грузовика. Он получил квартиру в нашем же доме, только в другом его конце. Но главное — смотреть-то было не на что, ибо «диверсанты» стояли рядом с машиной и… целовались! Ничего не поделаешь, нам с Мадисом пришлось признаться себе, что как ловцы шпионов мы потерпели полный крах. Единственная польза от нашей слежки была в том, что, когда девчонки в классе сенсационно объявили: «А знаете ли, что наша Маазик выходит замуж?» — мы смогли ответить, небрежно махнув рукой: «Знаем, и даже знаем за кого!»
Ну да, и после таких провалов у меня еще не пропала охота испытать новое разочарование от этой истории с похищением уборщицы! И речи быть не может! Я знающе усмехнулся: да пусть хоть сто школьных работников выходят замуж — Олав Теэсалу никому не станет сообщать об этом!
10
Вдруг с улицы послышался шум мотора машины, который вскоре оборвался визгом тормозов. Так-таки они приехали в школу! Леди из нашего укрытия приветствовала прибывших лаем. Я бросился к ней.
— Тихо! Леди, тубо! — приказал я.
Кем бы ни были прибывшие, нам следовало сохранять свою конспирацию. Если бы уборщица Реэт нас заметила, она наверняка прогнала бы нас из школы. Впрочем, и без нее пора подаваться отсюда прочь. Пустота в желудке давала себя знать уже очень сильно, и запах краски стал надоедать…
Внизу стукнула дверь. Послышался низкий мужской голос. Я пошел на цыпочках в зал и прислушался. От двери зала можно было уже различать и слова мужчины:
— …а прежде всего, женушка, ты организуешь нам легкий ужин: икра, фаршированные яйца и ломтики ветчины… хм, ха-ха-ха! — Незнакомец расхохотался. — Да ты что? Больше шуток не понимаешь? Надо же! За два года так отупеть! Ну разбей на сковородку десяток яиц — и все!
Уборщица что-то пробормотала, я не разобрал. Меня охватила горячая радость, что я никуда не сообщил по телефону про «похищение»: ясно же, верзила с грохочущим голосом — муж уборщицы.
— Собственно, сперва надо было бы осмотреть дом. Кто знает, а вдруг нас из-за тебя, милашка моя женушка, опять ждет «суприз», может, за каждым углом спрятался легавый?
— Кто знает, да, — сказал другой мужской голос, немного повыше, словно бы злым тоном.
Послышались шаги двух человек, поднимающихся по лестнице.
— Я же сказала вам: никого тут нет! — крикнула уборщица.
— Чего яришься, подруга жизни?
Мужчины стали спускаться обратно.
— Да-а, и чего только на этом свете не бывает! — продолжал тот, кто говорил басом. — Если бы два года назад мне кто-нибудь сказал, что наша Эллочка-жизнелюбка, наша шустрая Реэточка заделается школьной нянечкой — я бы такому зубы вбил в глотку! И весь разговор! Да я ушам своим не поверил, когда услышал теперь, что моя курочка домашняя, моя острая на язычок розочка буфетная покинула город и так убирает в деревенской школе, аж посинела! Уж каких только страданий и мук я не перетерпел, но это известие меня чуть не доконало!
Мужчины засмеялись.
Тот, кто говорил басом, конечно, шутил, но в его тоне был какой-то угрожающий оттенок, нечто такое, что напоминало кошку, играющую с мышкой, прежде чем ее съесть. Похоже, эта встреча уборщицы Реэт с мужчиной, называвшим ее женушкой, не слишком радостное событие.
— Что ты уставилась на меня, как солдат на вшу? Письмо мое получила? Получила! Знала же, что твой хозяин и повелитель приедет голый, как пуговица, ему потребуется одежда, пища и немножко женской нежности. Школьная нянечка! — сказал с презрением басовитый мужчина.
— Это ты уже говорил! — запротестовала уборщица Реэт.
— Цыц! — приказал бас. — Баба должна знать свое место! Яйца на сковороду и бутылку на стол!
Уборщица пробормотала что-то в ответ, затем из кухни стали доноситься вкусные запахи плавящегося сливочного масла, поджариваемой яичницы… Леди сглотнула — ясное дело, у нее же это пресловутое верхнее обоняние, она наверняка чует запахи из кухни гораздо сильнее меня и поэтому небось гораздо сильнее чувствует голод, до боли в животе. Я подумал: а что случилось бы, если я вместе с сеттером заявился в кухню и попросил для себя и собаки по куску хлеба с яичницей? Ведь за спрос, как говорится, по губам не бьют. Но тут же засомневался: мужчина, столь грубо толкающий свою жену в машину после двухлетней разлуки, чужому-то может запросто врезать. Я и подумал, что самым разумным в данный момент было бы побежать к отцу Пилле — директору школы и рассказать, какие гости расположились тут в то самое время, когда все двери не заперты. Чего доброго, еще устроят вечеринку, разгуляются, сломают такие дорогие граммофон и аккордеон, который стоит в футляре под столом в музыкальном классе. В сторону Пилле я бы и не посмотрел, а если именно она, случись, открыла бы мне дверь, я сказал бы: «Пришел к твоему отцу как к директору!» А Леди? Леди я взял бы с собой. Если другое не поможет, рассказал бы, что Каупо хочет продать ее в рабство, в квартиру с импортной мебелью, и я прошу временного убежища для собаки на свободной территории у директора школы. И как это все не пришло мне в голову раньше! Я услышал, что кто-то вроде бы очень тихо поднимается по лестнице и затем открывает дверь учительской, находящейся напротив зала. Но сколько я ни прислушивался — стояла полнейшая тишина, и я решил, что уже стал слышать несуществующие звуки и шаги, до того были напряжены мои нервы. Подождав еще немного, чтобы мужчины успели усесться за стол и принялись за еду, мы с Леди прокрались очень конспиративно через зал и еще конспиративнее вниз по лестнице. В коридоре у меня возникла безумно рисковая мысль: что было бы, если не выходить из парадного подъезда, а прокрасться к маленькой боковой двери, той, из которой пустилась сегодня в путь, с чемоданом уборщица Реэт? Конечно, в этом случае риск был очень велик: в любой миг мужчины могли выйти из кухни, и тогда бы я попался. Но мне ужасно хотелось узнать, что они замышляют и что на самом деле представляет собой эта наша новая уборщица. Толстый мужик произнес какие-то странные названия «Эллочка-жизнелюбка» и «Буфетная розочка», но эти названия, по-моему, совсем не подходили спокойной и даже туповатой уборщице Реэт. И еще, почему она два года не виделась со своим мужем? И почему мужа «чуть не доконало» то, что она стала школьной нянечкой? Известно, конечно: подслушивать под дверью нехорошо, но если тебя одолевает неудержимое любопытство узнать кое-какие вещи, то можно чуть-чуть, немножечко, и постоять за чужой дверью. Я оправдывал себя, думая, что в конце-то концов это наша школьная кухня, а в «Правилах поведения школьника» нет такого пункта, что ученик обязан подавлять в себе любопытство и не должен никогда стоять под дверью школьной кухни. Никогда ничего не говорилось об этом ни на классном часе, ни в учебниках. Поэтому я не нарушил ни одного закона, когда стоял затаив дыхание и прислушивался к доносившимся из кухни позвякиванию посуды и чавканью. Это они там как раз нарушали правила поведения: разве порядочный человек чавкает, когда ест? Не чавкает! Конечно, никакая милиция не заберет человека за то, что он чавкает…
— Между нами говоря, Реэт, я считал тебя лучше, чем есть, — сказал мужчина, не переставая чавкать. — Нечего хныкать — я все знаю! Даже то, что ты таскалась к адвокату выяснять, как можно оформить со мной развод. Да другой за такое убил бы! Скажи спасибо, что у меня сердце жалостливое!
— Жалостливое, как же! — всхлипывала женщина. — С жалостливыми сердцами за решетку не попадают!
— Не тебе бы это говорить! — крикнул мужчина и чем-то звонко стукнул по столу. — Да я тебя одевал, как графиню! Водил по самым роскошным ресторанам! А ну, не делай невинный вид — знала ты, знала, откуда у меня деньги! Сама-то ты в своем буфете что проделывала? И разве не Реэт Соова ходила по квартирам от двери к двери, торгуя замечательным украинским медом? Что? Может, это английская королева ходила? Или за тебя ходила Софи Лорен?