Между тем, минуло леточко, паутинки в небе полетели, лист начал желтеть. Пора в путь собираться.
– Не передумал? – спрашивает Острый клюв.— Скоро летим. Я уже вожаку сказал.
– Как это — передумал? — возмутился Чирка. — Да за кого ты меня принимаешь?
...Настал, наконец, день отлета.
Рано утром, звездочки на небе еще светились, залетел Острый клюв за Чиркой. Свистнул тихонько, как разбойник, Чирка из гнезда вылез, перелетел на ветку, родному дому поклонился — и ходу, пока не хватились.
Прилетели на речку.
Скворцы со всех окрестных деревень были уже в сборе. Сидели, раскачиваясь, на метелках камышей, что-то доказывали друг другу. Чирка прислушался. Обсуждали, какой дорогой лететь — через Черное море в Турцию и ещё дальше на юг, или же через Среднюю Азию в Индию и Африку. Сердце у него готово было выпрыгнуть: море, Африка, Индия — слова-то какие!
Поначалу скворцы приняли его за провожающего. Узнав, что он собрался лететь с ними, подняли на смех:
– Куда тебе, сероштанный! Сиди на печи, ешь калачи!
Острый клюв за Чирку грудью встал:
– Вам бы только языками чесать! Да вы посмотрите, какое у него перо — вода, как с гуся, скатывается. А шея! А клюв!
– Не воробей, а прямо ероплан! — смеются скворцы.
Тут вожак — Хромой атаман подлетел. Крылья за спиной, словно черная бурка, одна нога не сгибается, на манер костыля торчит — с вороном, говорят, подрался.
– Хватит зубы скалить! У людей научились? Нет бы чему хорошему! – Осмотрел Чирку с ног до головы. – Ничего, добрый казак. Как зовут?
– Чирка.
– А дразнят?
– Никак не дразнят.
– Эх ты, какой! Будешь Серый хвост.
– Годится! Лучше не придумаешь!— зашумели скворцы. — Наш атаман скажет — как печать поставит!
– Тихо! Все в сборе? Попьем на дорожку.
Ф-р-р-р-р-р-р-р! Все дружно, как по команде, снялись и перелетели на луг, чтобы в последний раз набиться из родной речки.
Чирке пить не хотелось — не после чего.
– Пей! — зашипел на него Петька. — Хочешь, не хочешь — пей, примета такая: чтобы домой вернуться.
Сделал Чирка-Серый хвост три глотка. Вода была холодная и звонкая — видно, до сих пор лежит где-то на дне серебряное колечко девицы-красы.
Все скворцы на минуту притихли, задумались.
– Эх, за морем веселье, да чужое, а у нас и горе да своё! — вздохнул рядом с ним какой-то скворец, из старичков.
– Что верно, то верно: своя печаль чужой радости дороже, — поддакнул другой.
– Всяк кулик на своей кочке велик! — молвил третий.
Чирка удивился: летят в жаркие страны, где всего вдоволь — и солнца и еды, а почему-то не рады.
Хромой атаман стряхнул каплю с клюва.
– В путь! — свистнул он негромко, и стая поднялась в небо.
Уже светало.
Но прежде чем взять курс на юго-восток, сделали прощальный круг над родным селом. Помахали крыльями осиротевшим скворешням, избам, садам-огородам, крикнули пронзительно, вразнобой — не поминайте, мол, лихом, люди добрые, весной вернемся, если на чужбине голову не сложим!... Кто перо на родное подворье уронил, кто слезу крылом смахнул...
После этого заложили крутой вираж, набрали высоту и вытянулись в походный строй. Впереди — старые опытные скворцы, за ними — молодежь.
— Что носы повесили? А ну, давай песню! — свистнул Хромой атаман и, не дожидаясь, сам запел:
– подхватила вся стая.
– грянула стая.
Чирка летел в самом хвосте, изо всех сил размахивая крыльями.
– Устанешь — садись мне на спину, — шепнул ему Петька. Он летел рядом, крыло в крыло.
– Что я, маленький?— обиделся Серый хвост. — Не мешай петь... Мы возвратимся с первым чирр-вяком и по полям поскачем босиком! – хоть невпопад, но от души заорал он.
Скворцы оглядывались:
– Летит? Не отстал еще?
– Летит.
– А чего это он там надрывается? Живот болит?
– Да это он поет.
– Ну, с ним не соскучишься!
ГЛАВА 6
На буксире
Но как ни старался Чирка, как ни подталкивал его сзади Острый клюв, как ни подбадривали остальные скворцы, всё же воробей, как видно, не создан для дальних перелетов — конструкция не та. Через несколько часов стал Серый хвост терять высоту, дыхание участилось, крылья немели. Вожак сбавил скорость, но это не помогло. Сели.
Стали думать, как быть дальше. А тут в общем-то и думать нечего, всем ясно: не видать Чирке Африки, как своих ушей.
– Дорогу домой найдешь?— спрашивает Хромой атаман.
Чирка в слезы:
– Не хочу домой, хочу в жаркие страны!
– Так ведь не тянешь. Из-за тебя нас всех зима в пути застанет.
– Летите — я пешком пойду.
– Э, нет, где это видано — товарища в чистом поле бросить?
– Расступись! — раздался голос Петьки. Он успел за это время слетать на виноградник и вернулся оттуда с куском шпагата. — А ну, давай ногу!
– Не дам! — закричал Чирка. Он решил, что Петька хочет привязать его здесь, чтобы избавиться от него.
Но Петька задумал совсем другое. Он привязал один конец шпагата к Чиркиной ноге, другой к своей, и таким образом Серый хвост оказался на буксире. Скворцы подивились изобретательности Петьки, но когда взлетели, оказалось, что Чирку разворачивает хвостом вперед. Пришлось отвязать веревку от ноги и дать конец ему в клюв. Дело сразу пошло на лад. Теперь он мог время от времени парить, раскинув крылья, словно планер, отдыхая в полете.
Буксировала его вся стая — каждому хотелось попробовать. Передавали веревочку прямо на лету, из клюва в клюв. Петька очередь установил — кто за кем, за порядком следил, чтобы без очереди не лезли. В общем, был распорядителем при друге.
Ночевали в рощах и лесопосадках, кормились спелой, уже тронутой первым морозцем ягодой, в основном рябиной. Видели другие стаи — грачей, журавлей, уток. Переговаривались, перекрикивались на лету. Куда? А вы куда? Где лучше? Где теплее? Где в этом году корма обильнее?
– А зачем это вы воробья с собой тащите? — удивилась какая-то мама-утка.
– Крокодилов будем на него ловить, на живца! — ответил Петька. И для пущей важности прикрикнул на Чирку: – А ну, давай, пошевеливайся, уснул там, что ли? Зря мы тебя все лето откармливали!
– Креста на вас нет! — закрякала сердобольная утка. — Воробышка — на наживку!
Скворцы укатывались со смеху.
Чирка и раньше относился к ним с уважением, теперь же лишний раз убедился, какие это веселые и дружные птицы.
ГЛАВА 7
Ураган
На одном из привалов заметил Чирка: Хромой атаман не находит себе места — прыгает, припадая на больную ногу, вертится, да все на небо посматривает.
– Что это с ним? — спросил он у Петьки.
– Ногу крутит, — объяснил тот. — Видать, к перемене погоды... Она у него лучше всякого барометра.
На ночевку в этот день остановились в какой-то деревушке, хоть рядом были заросшие камышом плавни.
А утром вдруг завыли собаки, небо потемнело, послышался отдалённый гул.
– Прячьтесь! – свистнул Хромой атаман, и вся стая бросилась кто куда – по сараям, застрехам, чердакам. Некоторые, не боясь людей, залетали даже в дома, забивались в собачьи будки.
Чирка с Острым клювом успели юркнуть на сеновал и, высунув оттуда носы, ждали, что будет.
Вдруг раздался страшный рев и грохот, зазвенели выбитые стекла, дерево, на котором они только что сидели, выпрыгнуло с корнями из земли, а над деревней уже летели ворота и собаки, мяукающие кошки и ощипанные петухи, не говоря уже о разных там бочках, корытах и тазах, которые неслись с таким воем, визгом и улюлюканьем, как будто в них сидели ведьмы и дьяволы.
В следующую секунду невидимая могучая рука подняла сеновал, сено разлетелось, как одуванчик на ветру, и друзья очутились в самой воронке ревущего урагана.
Помимо того, что Чирку крутило по спирали, его вращало еще и вокруг самого себя, выкручивая крылья и хвост. Петька что-то кричал ему, но он ничего не слышал, только зыркал по сторонам, чтобы не стукнуло по голове каким-нибудь ящиком или сковородкой — вокруг вертелось много всего такого, чему он даже названия не знал.
За каких-нибудь пять минут их занесло на головокружительную высоту — страшно было вниз глянуть. Потом карусель кончилась, понеслись по прямой.
— Ничего ураганчик, а? — подруливая к Чирке, весело свистнул Острый клюв. — Малость потрепало, зато мы теперь раньше всех в жаркие страны прилетим, лучшие места займем.
Он чувствовал себя в урагане, как дома. Над городом пролетали — все шляпы, какие к ним забросило, перемерил, все вывески, хоть и по складам, прочитал, во все кастрюльки нос сунул.
Глядя на него, и Чирка немного осмелел, высунул голову из плеч. А когда булочку с изюмом поймали, совсем настроение поднялось. Летят, изюм выковыривают, лакомятся, друг дружку угощают. Пакет с молоком заметили, подрулили к нему, с двух сторон дырочки продолбили, напились от пуза. Остальное мякишем заткнули, скиснет — простокваша будет. Оказывается, и в урагане жить можно!
Внизу пустыня пошла. Ждали, может, верблюда одногорбого, на орбиту к ним забросит — Чирка посмотреть интересовался — нет, не забросило.
– Видать, они с головой в песок зарылись, — объяснил Острый клюв. — Знаю я этих обормотов, их у меня целое стадо было!
– Да зачем они тебе? — удивился Чирка.
– Как — зачем? Мух на них разводил. Из шерсти носки вязал — сусликам продавал.
Где только не бывал, чем только не занимался Петька!
– Про меня даже в газетах писали! — похвастался | он. — Русский скворец на островах Макуоли... или Макуанофа, не помню уже... Там такие названия — язык сломаешь. К людоедам попал, чуть не съели, дьяволы.
– Значит, это были не людоеды, а птицееды? — уточнил Чирка.
– Натуральные людоеды. Только я к ним в рыбный день попал.
— Но ты же не рыба! — совсем Петька голову ему заморочил.
– Конечно, не рыба! Но это же так только говорится — «рыбный день». Это значит, что в этот день они едят не человечину, а что-нибудь полегче, диетическое.
— Я тоже... диетический? — на всякий случай спросил Чирка.
— Диетический, диетический, — успокоил его Петька. — А где-нибудь в Сахаре или Калахари даже! за деликатес сойдешь.
— Слово какое-то нехорошее.
— Это значит: с перчиком, с лучком, с корешками какими-нибудь — пальчики оближешь!
— Да ну тебя!
— А ты слушай, да на клюв мотай! — строго сказал Петька. — Вдруг со мной что случится, я ж везде свой нос сую, натура такая. Останешься один в чужом краю...
И как в воду смотрел.
Только случилось не с ним — с Чиркой.
Вдруг повеяло холодом, впереди показалась белая сверкающая пирамида, которая стремительно приближалась.
— Что это? — удивился Чирка.
Острый клюв забеспокоился:
— Ну-ка, где тут наша веревочка? Сейчас самое время нам с тобой связаться.
Но веревочка как сквозь землю провалилась.
Белая пирамида между тем вырастала прямо на глазах.
— Да что это? — снова спросил Чирка, почувствовав смутную тревогу.
— Что-что! Горы, дело нешуточное. А ну, давай ко мне поближе. Куда же ты? Прикувыркивайся ко мне, кому говорят!
— Не могу, уносит!
— Хвостом рули! Эх, да у тебя и хвоста-то еще не наросло! С подветру заходи, с подветру.
Но все его советы были напрасны.
А ураган, столкнувшись с горами, совсем распоясался. Он рвал и метал, швырялся в каменных исполинов бочками и оглоблями, ящиками и табуретками, но всё это отскакивало от их лбов, разлетаясь в щепки. Тогда он взвыл, взревел, вспылил и резко пошел вверх. Началась ужасная тряска, вокруг все закружилось и заплясало, Чирку перевернуло вверх ногами. Пытаясь найти опору, он выпустил правое крыло и вдруг почувствовал в нем острую боль — крыло беспомощно повисло.
В следующую секунду сверкнула молния, бабахнул тром, и черная туча проглотила их. Единственное, что успел сделать для друга Острый клюв, так это втолкнуть его в пролетавшее мимо корыто. Сам спрятаться в него он уже не успел — его отшвырнуло, закружило и унесло.
ГЛАВА 8
В корыте — с высокой горки
Корыто хоть и дребезжало невыносимо, хоть и моталось туда-сюда, как строптивый воздушный змей, все же оказалось далеко не худшим из летательных аппаратов. И улетел бы в нем наш Чирка-Серый хвост за моря-океаны, не зацепись оно при одном из своих маневров за макушку самой высокой горы.
Зато какие немыслимые прыжки и перевороты оно выделывало, через какие страшные пропасти перелетало, с каким голодным поросячьим визгом неслось по глетчерам, и какой грохот издавало, прыгая по камням!
Несколько раз Чирку выбрасывало из кареты, то есть, простите, из корыта, но он исхитрялся снова вцепиться в него. После очередного прыжка, словно трамплина, оно несколько раз перевернулось в воздухе, потом раздался звонкий всплеск — и корыто заплясало на волнах.
Река неслась в пене и бурунах, то закручиваясь водоворотами, то низвергаясь гремучими водопадами, то вообще пропадая под землей. Самый отчаянный путешественник не рискнул бы довериться ее бешеному нраву.
Но всему бывает конец.
Теснины расступились, и удивленному взору нашего путешественника открылась цветущая долина, в рощах и садах, наполненных птичьим свистом...
Здесь было тепло, даже жарко, за каких-нибудь: пять минут Серый хвост согрелся и обсох, корыто теперь уже не плясало, как сумасшедшее, а медленно и плавно покачивалось, убаюкивая его.
Может, это и есть Индия или Африка? Но почему же тогда не видно обезьян и носорогов, страусов и кенгуру, о которых Петька ему все уши просвистел? И где то он сейчас сам, его верный друг, успевший в последнюю секунду втолкнуть его в корыто? А остальные скворцы, которые так самоотверженно тащили его на буксире? Вот и сбылись вещие Петькины слова — остался он один-одинешенек в чужой незнакомой стране.
Но солнышко припекало, корыто медленно поворачивалось, подставляя ласковым лучам то один Чиркин бок, то другой, и он, после стольких страхов и переживаний почувствовав себя наконец в относительной безопасности, расслабился и обмяк, глаза его закрылись сами собой, он брыкнулся на спину и мгновенно уснул, сложив на животе лапки.
ГЛАВА 9
Королева бабочек
Долго ли он плыл по этой благодатной долине, Чирка не знал. Проснулся же он оттого, что корыто остановилось, кто-то наклонился над ним — на глаза ему рала тень — и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал:
— Это еще что за новый Синдбад-мореход? Спит или притворился? Эй, а ну, хватит дурака валять!
Он открыл глаза и — о, ужас! — в сантиметре от своего клюва увидел странное существо с вытаращенными, как у стрекозы, глазами, голубыми ресницами и кроваво-красными губами до самых ушей. Над головой у незнакомки колыхалось какое-то перо — то ли павлина, то ли страуса, а ногти пальцев, вцепившихся в копыто, были длинные, острые и тоже ярко-красного цвета. Мгновенно мелькнувшая мысль о людоедах (уроки Петьки не прошли даром) подбросила его, словно пружина. Испуганно чирикнув, он выпрыгнул из корыта, прошмыгнул у нее под мышкой и бухнулся в траву.