— Маричка, ползи к дыре. Скажи им, пока один хортик появился… — зашептал Мишка.
Девочка тихо, незаметно исчезла.
— Чего стоишь? Коня давай! — еще громче, настойчивей закричал Золтан. — Красные кругом, а тут еще свои… Ты слышишь, они догоняют меня!
И правда, в другом конце села послышались свист, топот, крики. Солдаты решили покончить с ненавистным, жестоким офицером.
Страх капитана током пронзил и Ягнуса. Значит, точно, Советы близко! А тут еще и свои грызутся! Все! Одно спасение — бежать. Он не отдаст последнего коня. Нет! И так почти всех лошадей забрали отступающие войска. Остальных батрак угнал в надежное место. Остался один гнедой, и Ягнус сам убежит.
— Не дам, не могу! — Он стал в проеме двери сарая, расставил руки, загородил вход.
А топот и свист уже ближе.
— Давай коня, тебе говорят! — не своим голосом закричал Фекете. — Убью!
— Не могу! Что, по-вашему, я должен оставаться? — истерически закричал и староста.
— Не рассуждать!!! Я сам возьму!
Раздался выстрел. Хриплое дыхание. Топот лошади…
Потом послышались улюлюканье, крики. Беспорядочная стрельба. Затем все стихло.
— Что ж это? — еле выдавил из себя Мишка. Он не мог говорить. Язык точно онемел.
Дмитрик тоже молчал. Его рука так крепко сжимала руку друга, что, казалось, их пальцы срослись.
Нет! Этот страх не был похож на тот, когда свистели пули там, на берегу Латорицы, падали рядом осколки от бомб. Что-то другое, страшнее, сковало все тело.
«Как же это так? — проносилось в голове Мишки. — Они ж вместе ели хлеб за одним столом, пили… И вдруг… Они ж свои!.. Да разве в своего стреляли бы дедо, Юрко, он, Мишка?.. Никогда, никогда!»
— Свой в своего… Как волки, — наконец прошептал пастушок. Он слышал, как стучат у Дмитрика зубы, и понимал его страх.
— В… волки. Я давно узнал, что они волки. Еще з… зимой! — сказал Дмитрик.
Вдруг заплакала сова — это дедо прокричал, как условились.
— Пошли домой. Все готово, — с облегчением сказал Мишка.
Вскоре их догнала и Маричка.
— Йой, божечки! Вы живы? Вас не убили? — Она быстро ощупала протянутыми вперед руками голову Мишки, потом — Дмитрика и успокоилась. — А я думала, я боялась… То во дворе стреляли? В вас?
— Нет, они свой в своего…
— Они бы еще не так стреляли, — не поняла Маричка. — Знаете, сколько они там ружьев припрятали. Целый воз нагрузили! Я видела. И ящики с яблоками. И зачем?
— То не яблоки, а, наверно, гранаты, — тихо сказал Мишка. — Бросишь, а она ка-а-ак бабахнет!
— Ишь звери! Чего припрятали!
Домой не расходились. Постелили на полу, как наказывал дедо, чтоб случайно шальной пулей не убило. Казалось, конца-краю не будет этой ночи, полной страха и тревожных ожиданий.
Воя, проносились над селом мины и снаряды и ухали где-то за Латорицей. То и дело в воздух взлетали, точно огненные мячики, пылающие ракеты. И тогда окна будто зажигались. Вдруг с противоположной стороны села послышалась частая неумолкающая стрельба. Мишка прильнул к стеклу:
— Партизаны стреляют! Может, и дедо там?!
«Только бы с ним ничего не случилось!» — с тревогой подумал мальчик. Дети молча прислушивались, стоя у окна.
— Глядите! Небо вон красное какое, будто волшебный цветок расцвел! — прошептала Маричка.
В горах все сильнее грохотали взрывы.
— А бахкает, как тот волшебный пистоль Довбуша, — добавил Мишка.
И вспомнился детям учитель Палий. С какой он верой говорил тогда: «Мы прогоним всех врагов с Карпат, потому что идет нам на подмогу Красная Армия. Легенда сбудется…» Вот и сбывается легенда. Отступают враги, бегут. «Но нигде им не скрыться от народной мести, как от волшебной пули», — будто наяву услышали они голос учителя.
Стрельба заметно перекатывалась дальше, за село. Взрывы становились глуше. Друзья опять улеглись на полу.
Над хатой вновь загудели самолеты. Их было такое множество, что детям показалось, будто само небо превратилось в большую стальную птицу и полетело добивать врага.
«Веселись, Латорица!»
Разбудил их звонкий, как колокольчик, голос Петрика:
— Вы еще спите?!
Увидев здесь Дмитрика и Маричку, он ничуть не удивился. Да иначе и быть не могло! Он и сам еще вчера вечером хотел бежать к Мишке, да бабуся и мама не пустили. Поразило Петрика другое: как они могут спать в такое утро!
Где ему было знать, что друзья только недавно задремали.
— Вставайте! Уже светает! А я красных конников видел! — сообщил он, ликуя.
Сна как не бывало. Дети вскочили, окружили Петрика.
— Скажи еще раз, Петрику! Скажи! — схватила его Маричка за руку.
— Я красных конников видел!!! — захлебываясь радостью, повторил Петрик.
— Дмитрик! Маричка! Слышите! Они пришли!..
Мишка от волнения ничего больше не мог сказать.
— Ра… расскажи, Петрику, какие о… они, — дрогнувшим голосом попросил Дмитрик.
— Йой, Петрику! Риднесенький! Все, все расскажи! — умоляла Маричка.
— Наши боялись спать, чтоб не убило. А я спал! Я не боялся. Потом кто-то как застучит в окно, я аж проснулся. А бабуся: «Кто?» —»Свои, говорят, русские». Ой, что тут было! — Мама никак не могла найти спички. Бабуся никак не могла найти дверь. А я им открыл! Гляжу: возле порога — богатырь на лошади. Плечи как отсюда и до той стены! Я сразу догадался: это красные конники!
Друзья знали о привычке Петрика все преувеличивать, но на этот раз никто и не подумал сомневаться в правдивости его слов.
— Мама и бабуся за мной стали. А красный конник и спрашивает: «Фашисты не заночевали тут, мамаша?» — «Нет, — говорит бабуся, — чтоб их никогда и не было!» А мама их угостить хотела, просила, чтоб отдохнули у нас. А они: «Нет, спасибо. Нам спешить надо. Мы — разведники» И ускакали. Бежим за село! — размахивал Петрик руками, точно петушок крыльями. — Туда все люди бегут! Теперь уже не только разведники, а вся армия придет!
Маричка бежала первой. Сердце у нее так стучало, будто хотело выскочить из груди и полететь навстречу воинам-освободителям.
Рассветало. Порозовели стволы белых березок, заблестела роса на желтых листьях. Солнце спешило подняться над горами, словно и оно хотело скорее взглянуть на счастливые лица дубчан, на свободные Карпаты.
— Йой, глядите! Сколько уже людей на берегу! Бежим скорее! — крикнула Маричка, оглянувшись на мальчиков.
У реки, рядом с которой бежала широкая накатанная дорога, стояли почти все жители села. А девушки — и когда они успели нарядиться? — пришли сюда в праздничных нарядах, с букетами цветов в руках. Берег Латорицы точно расцвел.
Рос, возникнув где-то за селом, рокот машин. Вдруг на вершине холма показались советские танки, озаренные лучами утреннего солнца.
— Едут!!! — крикнул Мишка друзьям.
Машины, грозные и сильные, быстро приближались. Уже отчетливо были видны красные звезды на башнях. Вот остановился первый танк. Молодой офицер, высунувшись из люка, поднял руку, крикнул:
— С добрым утром, товарищи!
Есть ли на свете еще такое слово, которое так роднило бы людей, сближало!
И вдруг словно горный поток вырвался из ущелья и широко разлился по склонам гор. Люди кинулись к танку. Каждый старался пожать руку воину.
— Мы вас ждали, сыночки! — говорила старая Марья, глотая слезы. — Ждали веками.
— С добрым утром! С добрым утром! — повторял офицер.
Мишка тоже хотел протиснуться ближе к танку, но это ему не удалось. Неожиданно он увидел старого Микулу.
«Дедо! Жив! Как хорошо, что и он здесь!»
А Мишка так тревожился: не случилось ли с ним чего-нибудь именно теперь, в такой радостный день? Дедо Микула стоял на берегу шумной и быстрой Латорицы крепкий, могучий, точно исхлестанный ветрами и грозами седой утес. И не могли его подточить ни невзгоды, ни горе. Лишь долгожданная радость сумела оросить его лицо слезами. Только она заставила вздрагивать крепко сжатые губы. А в душе у него все ликовало и пело: «Веселись, Латорица! Радуйся, что впервые за много лет на твоем берегу крепко, как корни дуба, сплелись руки братьев. Мать прижала к своему сердцу дорогого сына. Сколько бед и горя ты видела в Верховинских селах, веками омывая их. Если бы все слезы, пролитые бедняками, превратились в ручьи и потекли к тебе, Латорица, то стала бы ты морем-океаном. Так будь же теперь свидетельницей радости людской! Веселись, Латорица!»
Река бурлила, шумела, точно хотела выйти из берегов и освежить запыленные лица воинов.
Мишка понимал волнение и радость дедушки.
Дмитрик искал глазами Поланю, но ее здесь не было… А вон Маричка целует свою маму. Они радуются вместе.
Дмитрик, бледный, взволнованный, молча плакал, не замечая своих слез. Он стал рядом с Марьей, осторожно дотронулся до ее руки.
— Тетю Марье… Если б ви… видели все это мой нянько и дядько Антал…
— Антал всю свою жизнь боролся за такой день, голубе! — Она ласково посмотрела на Дмитрика. Глаза ее уже были сухие. В словах звучала гордость. — Гляди добре, Дмитрику. Чтоб и внукам ты мог поведать про то, что видел сегодня…
По дороге все шли машины. Вслед им неслись возгласы:
— Счастливой дороги! Спасибо вам, орлы!
— Бейте поганых песыголовцев да возвращайтесь здоровыми!
Вдруг опять задрожала земля: показалось несколько танков. Они мчались на полной скорости. Неожиданно один из них, облепленный солдатами, как улей пчелами, свернул с дороги, остановился. Автоматчики спрыгнули на землю. Их тут же окружили дубчане. Наконец-то удастся и поговорить с воинами. Расспросить о том, как живут люди там, в Советском Союзе.
Из открытого люка вылез офицер, высокий, стройный, с голубыми глазами, с орденами на груди. Он снял шлем, по: клонился всем:
— Здравствуйте, земляки! Здравствуй, родной свободный край!
«Как он похож на моего дедушку», — мелькнуло в голове у Мишки.
Он хотел было сказать об этом и дедушке, как тот вдруг вскрикнул:
— Андрей!!! Сын!!!
— Нянё!!!
Они кинулись друг другу в объятия. На какой-то миг все затихли, повернув головы в их сторону.
— Вернулся, Андрийко… Я знал, что ты вернешься! Я верил! — Голос Микулы дрожал.
У Мишки от волнения пересохло во рту: «Не умирают люди от радости?»
— Вы почти все такой же, нянё, не стареете. И беду выстояли, не сдались! — с восхищением сказал Андрей.
— Коммунисты не сдаются, сынок!
«Вот он какой, мой дедо. Коммунист!» Мишка выпрямился. Ему казалось, он сразу подрос, стоя рядом с этими людьми.
Микула чувствовал, что Андрей сейчас уедет, что надо дорожить каждой минутой, спросить его о многом. Но рука помимо воли потянулась к извилистому шраму на лбу сына.
— Это тогда меня жандары ранили, нянё. Но я все-таки дополз к своим. Русские пограничники спасли меня…
Старик с любовью и гордостью смотрел на сына, гладил рукой его запыленную гимнастерку. Его сын — воин Красной Армии! Как же тут не гордиться!
— И ордена у тебя, сыну? Неужели ж это Ленин?
Он берег этот образ в душе еще с 1917 года. Теперь сын носит его у сердца. Старик расправил седые усы, нагнулся и поцеловал орден Ленина.
А дубчане засы?пали бойцов вопросами: значит, правда, что в Советском Союзе никогда не было безработицы? А вот они, закарпатцы, часто уезжали в чужие края в поисках куска хлеба.
Высокий, широкоплечий старшина беседовал с детьми. Он подарил Маричке книгу со стихами Шевченко.
— Мы, когда были маленькие, ходили с Мишкой искать ваш счастливый край, — волнуясь, рассказывала она.
Старшина улыбался. Оказывается, у этого доброго усатого дяди есть тоже дочка Марийка. На Украине. Только она уже в пятом классе. А Маричка только недавно читать научилась. Может быть, когда-нибудь они встретятся?
— Дядьку, вы богатырь? — несмело спрашивал Петрик старшину. — Я сразу догадался, что вы русский богатырь.
Старшина подхватил Петрика, поднял над головой.
Мишка внимательно всматривался в лица советских солдат, что пришли из страны, о которой он столько мечтал. До чего же они отличались от тех, кто недавно хозяйничал здесь! Вон офицер закуривает с солдатом из одного кисета. Оба они о чем-то беседуют со старым крестьянином.
— Гляди-ка-а! — с интересом протянул Мишка.
И вспомнилось ему, как Фекете хлестал по щекам своих гонведов. Вспомнились будто заплывшие водкой воспаленные глаза ищейки, когда Фекете преследовал учителя Палия. Неужели Мишке пришлось самому все это видеть, пережить? Он даже поежился от нахлынувших тяжелых воспоминаний. И вместе с тем страшное прошлое удалялось. Его гнали бойцы с красными звездочками на фуражках.
Он подходил то к одному солдату, то к другому. У каждого на груди — ордена. Особенно звезды с лучами приглянулись.
— Пане солдат! — обратился Мишка к бойцу, что стоял ближе к нему. — Эта звезда, что с лучами…
— Сержант Виктор Рябов! — перебил тот, став перед ним навытяжку; взял под козырек. — А тебя как величают?
— Михайло Берданик! — в тон ему отчеканил Мишка.
— Вот мы и познакомились! — сказал довольный сержант. — Так слушай, Михайло! — Голос его зазвучал серьезно, даже торжественно. — Звезда с лучами называется Орденом Отечественной войны. Самой справедливой войны, мальчоныш! Не мы ее начинали. Гитлер первый полез на нашу землю. Вот пусть и получает то, что ему полагается! Сколько его выкормыши принесли горя людям! Да что тебе, Михайло, говорить! Сам знаешь и видишь, какую беду они причинили и здесь, в Карпатах.
— Айно! Так, так… сержант Виктор Рябов! — подтвердил Мишка. — Так кажете! — горячился он. — И дедо мой тоже говорил, что идти супротив гитлерюки-гадюки — самое что ни на есть справедливое дело! То, выходит, ваш орден лучистый — еще и орден правды! — сделал мальчик для себя вывод, не отрывая глаз от груди сержанта.
— Да ты мне совсем по душе пришелся, мальчоныш! — дружески улыбнулся сержант.
Мишке показалось, что он его знает давным-давно. Еще ни с кем он так быстро не сходился, не проникался сразу глубоким доверием. Не такая у него была жизнь! Сейчас он не сомневался, что все слова этого сержанта — легиня искренние, настоящие.
Над головой то и дело пролетали самолеты. И помимо воли пришла на мысль дедушкина сказка: «Против врага вышел богатырь, сильный, высокий — до самого синего неба».
Мишка смотрел на танк с красной звездой, на мужественное лицо Андрея. Тот чем-то напоминал ему учителя. «Не пришлось им свидеться»… — с грустью подумал Мишка. Вот бы рассказать о Палии сержанту Рябову, Андрею! Но им уже пора садиться на своего железного коня.
Дедо Микула не мог наглядеться на сына. Не мог наговориться с ним. Он обводил взглядом и Андрея, и его товарищей, словно хотел окутать их своей любовью, которая была так обильна, как родник водой. Сколько их, вот таких, улыбчивых, молодых, осталось лежать тут, в Карпатах, когда ночью шел жаркий бой! «Най же минует вражья пуля каждого!» — мысленно пожелал он солдатам.
— Я скоро вернусь! — точно отгадав его думы, сказал Андрей. — До встречи, земляки! До скорой встречи, отец!
Андрей надел шлем и неожиданно встретился с горящими глазами Мишки.
— Так это и есть мой племяш, славный партизан?
— Он, Андрию. Гафиин сын, — ответил дедо и сам посмотрел на Мишку, будто видел впервые.
Все, о чем сейчас думал мальчишка, витало на его смуглом лице: «Мама, мама!..» Как она мечтала о дне, когда прогонят фашистов с Карпат, как верила! Посеянная ею вера была настолько велика, что Мишке казалось, будто и мама жива, словно она где-то тут, рядом, смотрит на красных воинов, которые спешат вслед врагу. Глядит, как обнимает дедо Микула Андрея и радуется за него.
Ему так отчетливо представилась мать, ее добрые глаза, что он как бы почувствовал на миг даже прикосновение к его волосам маминой ладони. Лицо Мишки выражало восторг, грусть, радость. Он показался дедушке гораздо взрослее.
«Ушло детство. Совсем как молодой дубок мой внук», — мелькнуло в голове Микулы.
— Растет нам смена, нянё! — подмигнул Андрей.
— Растет, сыну. Хорошая нам замена.
— Садись, Мишко, на танке покатаю.
— Всех нас покатайте! Мы завсегда вместе. И машины хортикам вместе портили. — Мишка с гордостью посмотрел в сторону друзей.