И вот Ваня Сорокин бодрым шагом идёт на склад «Плодоовощ». Однако, когда он ступил на мягкую, податливую почву балки, шаги его несколько замедлились… Вот наконец показался и склад. За забором высились горы пустых ящиков и корзин, тускло освещённых большой жёлтой луной. Низко стелющийся туман скрадывал их очертания, и казалось, что они висят в воздухе. А лежащие бочки были похожи на спины не то тюленей, не то медведей. Из болота доносилось шуршание камышей и надрывное кваканье лягушек. Ване стало немного не по себе: «Конечно, — думал он, — никаких чертей или разных там домовых здесь быть не может. Всё это чепуха, и думать об этом даже не стоит. Но, может быть, в этих ящиках и бочках кто-нибудь притаился. Может быть, волк повадился ходить туда на ночёвку или крыса какая-нибудь. Ведь среди крыс тоже попадаются ядовитые. Она тебя цапнет, а ты потом всю жизнь ходи инвалидом с деревяшкой или без глаза».
Размышляя таким образом, Ваня вдруг обнаружил, что стоит на одном месте. Но тут он вспомнил свою ссору с Алёшкой, насмешливую улыбку Андрея и снова, но уже осторожно, озираясь и стараясь ступать как можно тише, пустился в путь. Подойдя поближе к складу, он уже почти совсем не боялся. Всё, что раньше скрадывалось туманом, стало хорошо видно, и бочки уже не казались спинами неведомых зверей. Пересчитав все бочки, он почувствовал себя настоящим героем. Последнюю лежащую на боку бочку Ваня тщательно осмотрел и даже бесстрашно заглянул в её чёрное нутро. Она была пуста и пахла чем-то кислым. Как человек, сделавший немаловажное дело, Ваня почувствовал глубокое удовлетворение. Лениво потянувшись, он даже зевнул, да так и застыл с разинутым ртом… Прямо на Ваню, медленно покачиваясь, плыла по воздуху какая-то фигура. Ваня зажмурил глаза и быстро присел за лежащую бочку. А когда вслед за тем он услышал, как таинственная фигура издала пронзительный крик, а потом провалилась неизвестно куда, зубы у Вани мелко-мелко застучали, и он на четвереньках залез в бочку.
Алёша, втянув голову в плечи, сидел на корточках на тропинке, ведущей к складу «Плодоовощ». И всё из-за этого крика ночной птицы. Если бы не этот крик, он бы и не думал присаживаться. Да и присел-то он, по правде говоря, совершенно нечаянно. Всё случилось как-то само собой: раздался пронзительный крик птицы, и Алёша не успел опомниться, как заметил, что сидит на корточках.
Впрочем, всё получилось как нельзя кстати: Алёша как раз устал. Посидит он немного, отдохнёт и пойдёт дальше. Конечно, будь на его месте Ваня Сорокин, так у того, уж наверно, все поджилки бы затряслись. Правда, когда Алёша был поменьше, скажем года три назад, может, он действительно немного струхнул бы. Но теперь — нет.
Чего тут пугаться, в самом деле! Ведь на свете ничего, кроме природы, не бывает. А хозяин природы — человек. Значит, никакого страха и быть не может. А что Алёша немного дрожит, так это ж от самого обыкновенного холода. Ну, а вспотел он, ясное дело, от тумана. Туман сгустился, осел на Алёшу, вот он и вспотел маленько. Беда невелика. Но уж то, что задумал, он выполнит. А за это и попотеть не жалко… Он докажет, что Алёша Окуньков не только умеет нечаянно оговариваться на слётах… Завтра же он отрапортует Андрею. Так, мол, и так. Бочки все обследованы. Общее количество такое-то, исправных столько-то, требующих починки столько-то, совершенно негодных столько-то… А когда Андрей Петрович удивится и спросит, когда же Алёша успел сходить на склад и произвести обследование, Алёша, даже не взглянув на Ваню, который будет стоять рядом, ответит небрежно и скромно: «Я туда пошёл в свободное время, в одиннадцать часов вечера». Правда, Андрей Петрович предупредил, что он сам займётся бочками, и запретил Алёше и Ване ходить на склад. Ване, конечно, только этого и надо. Да что запрещать! Его хоть на коленях проси сходить в Лягушечью балку, он и то с места не двинется. А Алёша вот взял и пошёл. Пусть его потом Андрей Петрович поругает, зато он выйдет победителем. А победителей, как известно, не судят…
Придя к этому выводу, Алёша почувствовал, что он отдохнул, и смело двинулся к складу. Здесь он принялся осматривать бочки. Каждую из них он проверял похлопыванием ладони, ударом кулака или ноги. На удары бочки отзывались по-разному: наполненные — негромко, пустые рассохшиеся — жалобным дребезжанием, пустые исправные — басовито и гулко.
Пересчитав все бочки, Алёша собрался в обратный путь, но неожиданно замер: прямо на него по воздуху двигалось что-то чёрное. И тут Алёше почему-то сразу же вспомнилась рассказанная ему Димкой как раз сегодня сказка об одном драконе, который питался людьми. У Алёши по спине забегали мурашки. Однако, вспомнив, что чудес на свете не бывает и что у Димкиного дракона был один блестящий огненный глаз, Алёша постарался не поддаваться панике. Чтобы показать, что ему совсем не страшно, он даже улыбнулся про себя. Но вот непонятная фигура внезапно остановилась, как-то очень противно крякнула и… заблестела своим огненным глазом. Тут уж Алёша не выдержал. Бросившись на четвереньки, он быстро подполз к лежащей бочке и юркнул в неё головой. В бочке что-то тяжело сопело.
— Кто тут? — испуганным шёпотом спросил Алёша и, не дождавшись ответа, хотел было податься обратно, но, вспомнив о драконе, не стал этого делать. — Кто это? — снова спросил Алёша, стоя на четвереньках.
Не получив ответа, он решил, что в бочке лежит собака. Ну что ж, мелькнуло в Алёшиной голове, лучше собака, чем дракон, тем более что эта собака, наверно, добрая, если она до сих пор не куснула его. Алёша начал осторожно залезать в бочку, но неожиданно вздрогнул и остановился. «Собака» заговорила дрожащим голосом:
— А ты кто?
— Окуньков я! А ты?
«Собака» некоторое время помолчала, а потом ответила голосом Вани Сорокина:
— А тебе… какое дело?
Оба мальчика очень обрадовались друг другу, но каждый из них старался не показать этого.
— Тебе чего здесь надо? — недовольно спросил Ваня.
— А тебе? — в тон ему ответил Алёша.
— Это моё дело… Может, я люблю спать в бочках…
— А может, и я люблю…
— Так занимай другую бочку. Чего ко мне забрался!
— Тихо ты! — зашипел Алёша.
Мальчики замолчали и прислушались к какому-то неясному шуму.
— Там кто-то бродит, — зашептал Алёша.
— Ага, испугался! — обрадовался Ваня. — Эх ты, трус! Вылезай отсюда! Это моя бочка!
— А ты её покупал? — возразил Алёша. — И не толкайся локтем!
— А ты не лезь своим носом в моё ухо!
— Очень мне нужно твоё ухо! — фыркнул Алёша и хотел ещё что-то добавить, но в это время в носу у него сильно защекотало, и он так чихнул, что бочка вздрогнула и скатилась с бугорка в низину.
Мальчишки невольно прижались друг к другу.
— Слышишь, там кто-то есть, — вновь шепнул Алёша, когда бочка остановилась, и, схватив лежавшую неподалёку круглую крышку, изнутри прикрыл ею отверстие бочки.
Над головами ребят раздались голоса. Один из них принадлежал Андрею, другой, старческий, скрипучий, — сторожу.
— Ну что ж, раз Василий Прохорыч дал такое распоряжение, тогда берите, — говорил Михей. — Под расписку, конечно… Тут их у меня на счету двадцать девять бочек имеется…
— Вот и неправильно, — шепнул Ваня, — тридцать две… Я сам считал.
— Верно! И я считал, — согласился Алёша.
— Из них пять бочек с капустой, — продолжал Михей, — Выходит, двадцать четыре штуки можете забирать.
— Спасибо, Михей Силыч, — поблагодарил Андрей. — Завтра же с ребятами мы их перекатим в поле, поближе к сусликам.
— А зачем их перекатывать? — как бы про себя вновь зашептал Ваня. — Мой тятька на грузовике их обещал перевезти.
— Уж и обещал! — зашептал Алёша. — Как бы не так!
— Да ну тебя! — вскипел Ваня.
Между тем, исчерпав разговор, сторож всё ещё не отпускал Андрея. Он попросил у него папироску.
— Не курю, Михей Силыч.
— Ну что ж, на нет и суда нет. Конечно, может, оно и вредно, как доктора говорят. А я вот курю… Подымлю своим самосадом, мне словно и дышать легче. — И старик, пригласив Андрея присесть на бочку, скрутил козью ножку и чиркнул спичкой.
«Вот он какой, драконий глаз! — про себя улыбнулся Алёша. — А я-то испугался!»
— Значит, сусликов будете истреблять, — рассуждал словоохотливый Михей. — И водой, и дымом, и капканами? Так сказать, всеми видами оружия. Правильное дело… Можно сказать, народное. Давно пора этих нахлебников с наших полей выгнать… А ребятишки, значит, слушаются вас… уважают. И как вы их только к рукам прибрали? Народ они бедовый, озорной, особливо Мишка… Меня-то они, конечно, побаиваются… Я человек строгий, беспорядков не люблю…
Услышав такое безудержное хвастовство, Ваня с Алёшей зашептались и даже фыркнули.
— Что это? — прислушался Андрей.
Но ребята в бочке опять затаились.
— Это, видно, капуста шипит под нами, — принялся объяснять Михей. — По-научному сказать, брожение происходит. Прошлогодняя капуста, вот в ней всякие там ми… ми… микроор-га-низмы и играют. Толкутся себе и толкутся. Иной раз до того дотолкутся, что только держись… Днище вышибают! — Старик умолк и подозрительно поглядел на бочку. — Как она сюда попала? Если бочка с капустой, так ей вон где быть полагается, под навесом. Ну-ка, милок, помоги-ка мне. Эх, люди, люди! Общественное добро не берегут.
Дед Михей вместе с Андреем принялись толкать бочку к навесу.
— Стойте! Не надо! — донеслись из бочки приглушённые голоса. — Мы не капуста…
— Чур меня, чур! — замахал руками испуганный дед Михей. — Вот так капустный дух! Вот так ми… ми… — В этот раз он так и не выговорил мудрёного слова и, подобрав полы своего брезентового плаща, пустился наутёк.
Алёша с Ваней поспешно вылезли из бочки.
— Хороши, нечего сказать! Откуда вы взялись? — удивленно спросил Андрей, но вдруг как-то странно всхлипнул и, обняв ребят, начал хохотать.
Глядя на него, засмеялись и сконфуженные ребята, сначала неуверенно, тихо, а потом всё громче и громче, и по Лягушечьей балке разнёсся такой дружный хохот, что лягушки от удивления перестали квакать.
Мишкина карта
В воскресенье Андрей устроил общую проверку. Алёша Окуньков доложил, что капканов уже набралось сто пятьдесят штук и все они исправлены и проверены. Федя Четвериков отрапортовал о безотказно действующих дымогарах. Саня Чистова сообщила, сколько у них сплетено петель, силков и сколько заготовлено лопат и колышков.
Особенно же ребятам понравилось, когда Ваня Сорокин чётко и коротко доложил, что двадцать четыре бочки вывезены в поле и наполнены водой.
— Теперь можно начинать боевую операцию? — нетерпеливо спросил Димка. — Завтра в восемь ноль-ноль. Правда, Андрей Петрович?
Андрей окинул взглядом застывших в напряжённом ожидании ребят — их стало значительно больше, чем при первой встрече.
— Можно, да не совсем, — задумчиво сказал он. — Как и чем уничтожать сусликов, мы уже знаем, а вот где они, в каких местах — это нам пока неизвестно. Разведки мы не провели и карты не составили.
— А мы и без карты их найдём, — сказал Димка.
— А всё же с картой лучше, — возразил Андрей и спросил Саню, правда ли, что её брат составляет по заданию правления карту.
— Да, он что-то давно рисует, — ответила Саня.
— Не даст он нам карту, — отозвался Алёша. — Пожалеет…
— А почему бы не дать? — вступился Стёпа Соломин. — Он же не пожалел для нас сорока капканов. Надо только Мишку попросить как следует, он это любит…
— Зачем же просить? — заметил Андрей. — Мы просто пойдём к Василию Прохоровичу и скажем ему, что нам нужна карта расположения сусликов и хороший проводник-разведчик.
Не успев смыть с лица и рук следы краски, взъерошенный, сияющий Мишка развернул перед председателем колхоза законченную им карту местности и принялся объяснять, что он хотел на ней изобразить.
— Всё, брат, ясно без слов, — остановил его Василий Прохорович, рассматривая карту. — Сам вижу, не слепой. Вот Большая пустошь. Самый первый очаг сусликов. Так здесь и отмечено. Правильно! Вот Попова поляна. И здесь сусликов много. Тоже верно указано… — А это что? А-а… понятно. Масштаб. А это? — спросил председатель, разглядывая надпись в правом углу карты, и, прищурившись, прочитал: — «Рисовал М. Чистов»… Фамилия художника, значит. Добре! Ну что ж, Михаил, карта получилась отменная. Задание колхоза выполнил. Спасибо тебе!
Как Мишка ни старался быть серьёзным, но от такой похвалы его разноцветное лицо расплылось в улыбке:
— Дядя Вася, а ещё какое поручение будет?
— Есть поручение, — засмеялся председатель, взглянув на Мишку, — важное, и притом срочное. Немедленно умыться. Да с мылом, покрепче. У тебя же не лицо, а радуга какая-то.
— Я серьёзно, дядя Вася… — обиделся Мишка и, заглянув в оконное стекло, принялся рукавом рубахи стирать со щёк и подбородка краску.
— А если серьёзно, то вот какое дело. Возьми сейчас карту и отнеси её Андрею Петровичу… — начал Василий Прохорович и, исподлобья взглянув на Мишку, осёкся и стал покашливать.
Мишка внезапно побледнел и тихо проговорил:
— Вы же карту просили для…
— …колхоза. Верно! — закончил Василий Прохорович.
— А для института? — спросил Мишка.
Но тут Василия Прохоровича снова одолел кашель. Когда приступ окончился, он накрыл чернильницу колпачком, поставил карандаш в подставку, сложил лежащие на столе бумаги в стопку, сдул со стола пыль, снял с чернильницы колпачок и только тогда ответил:
— Ну, и для института, конечно. Такая карта для кого хочешь пригодится. Её, понимаешь, и на выставку послать не стыдно… Институту она безусловно пригодится. Но у них там столько дел, что, пока до твоей карты доберутся, знаешь сколько времени уйдёт…
— Вы же говорили — срочно.
— Ну да, срочно. Никто не отрицает. Безусловно. Но для кого срочно? Срочно для колхоза. А для института не срочно. Понятно?
Мишка кивнул головой и спросил:
— А при чём здесь Андрей Петрович?
— Как — при чём? — ответил председатель. — Так ведь Андрей с ребятами делают колхозное дело? А? Или, может, они, по-твоему, стараются на чужого дядю? Отвечай, раз спрашивают.
— Ну, колхозное, — согласился Мишка.
— То-то же, — успокоился Василий Прохорович и, углубившись в бумаги, небрежно добавил: — Передай карту Андрею Петровичу и поясни ребятам, что к чему…
— Я у них не состою…
— Не состоишь? — почему-то вдруг очень удивился председатель. — Это почему ж такое?
— Не приняли, — коротко ответил Мишка.
— Не приняли? Тебя? — ещё больше удивился председатель. — Первого истребителя сусликов? Как же это так?.. Илья Степаныч, — обратился он к сидевшему в углу за столом счетоводу. — Слыхал? Что же это у нас делается?..
Счетовод оторвался от бумаг и, взглянув на Мишку поверх очков, сочувственно покачал головой и снова углубился в сводку.
— Вот что, Егорыч, ты пойди и скажи от моего имени, что я приказал принять тебя в отряд. Сейчас же. Немедленно. Понятно? Без всякой очереди. Или нет, я лучше письменное распоряжение дам. — И Василий Прохорович протянул руку к бумаге.
— Не надо, — остановил его Мишка. — Я теперь сам не хочу.
— Это что за фокусы? — нахмурился Василий Прохорович и, не получив ответа, сухо добавил: — Ну, это как знаешь. А карту Андрею Петровичу отдай.
— Не отдам, — решительно ответил Мишка.
— Это почему же? — спросил председатель.
— Вы сказали — она для института, — упрямо стоял на своём Мишка.
Василий Прохорович чуть было снова не закашлялся, но раздумал строго взглянул на Мишку и, внезапно ударив ладонью по столу, заговорил:
— Да что, понимаешь, за разговорчики такие! «Я сказал, ты сказал, он сказал! Что, да как, да почему»! Да кто ты такой, чтоб я тебе отчёт давал? Ревизионная комиссия, что ли? Ну, кто ты такой? Кто? Мишка Чистов, говоришь? Ничего подобного. Индивидуал ты! Вот кто. Тут, понимаешь, люди трудятся, ребята малые стараются, надрываются, последние силы отдают, — всё более распалялся Василий Прохорович, — а этот, понимаешь, Мишка, большой парень, здоровый, способный, можно сказать, даже умный, победитель шахматного чемпионата всей школы, будущий советский художник, ходит себе, заложив ручки в брючки, и на всех поплевывает с высокого дерева! Ну прямо не пионер, а какой-то мужик-единоличник, вроде тех, которые в доколхозное время жили… Верно я говорю, Илья Степаныч?