– Гляди! Вот это поле, – он обвёл рукой вокруг, – засеяли мы сами. Шестеро ребят. Сами вспахали, сами обрабатываем и сами будем убирать урожай. Всего здесь десять гектаров земли.
– Ясно. А агроном вам не нужен? Я бы…
– Нет, не нужен, – решительно покачал головой мальчик. – Мы сами – будущие агрономы.
Этот человечек, оказывается, не только грубиян, но и большой хвастунишка.
«Сами» да «сами»! Подумаешь, какой герой! Сорняки рвать всякий дурак сможет. А вот есть ли у тебя диплом агронома? То-то и оно, что нет!
Я молча пошёл дальше и вскоре наткнулся на поле, сплошь усеянное рыжими дынями и полосатыми арбузами. А невдалеке зеленели грядки с луком и помидорами. Вот помидоры так помидоры: каждая с мою голову!
Я прошёл через виноградник (по пути попробовал двадцать два сорта винограда!) и вышел к какой-то загороженной деревянным забором площади. За забором кудахтали и кукарекали сотни белых кур и петухов. Кругленькая, как тыква, девчонка кидала им из плетёной корзиночки зерно и сладким голоском пела:
– Тю-тю-тю!
Ишь ты, растютюкалась! Не любит, видать, яйца – раздобрела-то как!
– Эй, девочка, чьи это куры?
Девочка молча вынула из кармана варёное яйцо, очистила его, сунула в рот и только потом обернулась ко мне:
– Наши… Чьи же ещё?
– А куда ты яйца деваешь? – решил я съязвить.
– В школу сдаю. Ребятам на завтраки.
– Гм-м… А всем ребятам достаётся? Даже двоечникам?
– У нас таких нет и не будет.
– А вдруг появятся, тогда что?
– Послушай, иди-ка ты своей дорогой, болтун, – махнула рукой Тыквоподобная и сунула в рот ещё одно яйцо. – Ты мне всех кур распугаешь…
– Послушай, девочка, – сказал я, стараясь быть как можно вежливее. – А зоотехник вам не нужен?
– Зачем он нам?
– Буду указывать вам, что, как и когда делать.
– Спасибочки! Таких у нас и без тебя хватает. – Тыквоподобная отвернулась и что есть силы заорала: – Тю-тю!
У неё был такой пронзительный голос, что я зажал уши – и ходу! Остановился только у больших деревянных ворот. На голубой доске было выведено белыми буквами:
ЖИВОТНОВОДЧЕСКАЯ ФЕРМА
ШКОЛЫ-ИНТЕРНАТА им КРУПСКОЙ
Значит, у них ещё и своя ферма есть. Кто знает, может, здесь повезёт?
Я тихонько отворил ворота и вошёл во двор фермы. В стойлах со скучающим видом жевали сено восемь коров, в углу похрюкивали четырнадцать и не жирных и не тощих свиней. А три козла, что бродили возле коров, те вообще еле передвигали ноги.
Кроме животных, здесь ещё был человек, мальчик с шишковатым лбом. Он старательно соскребал с земли навоз и делал вид, что не замечает меня.
– А где же овцы? – спросил я деловым тоном.
– Овцы на пастбище.
– А кролики? Они тоже на пастбище? Шишколобый пропустил мимо ушей мою шутку, но решил, видать, меня поддеть:
– Кроликов мы держим подальше от ослов.
– Такой анекдот я давно слыхал, – сказал я и опять спросил: – А почему у вас всего три козла?
– Во-первых, это не козлы, а козы. А во-вторых, чего это ты ко мне пристал? Говорят же тебе, что козы и овцы на пастбище!
– Значит, я глухой, раз ты сказал, а я не слышал. Мне подумалось, что козы ваши заболели и передохли. Телят, телят ваших тоже не видать, а, дружище?
Шишколобый в сердцах махнул рукой, взял веник с ведром и пошёл к свинарне.
По дороге он обернулся и показал мне язык.
– Убери свой длинный красный язык, пока я его не вырвал!
Мальчишка удивлённо остановился:
– Это мой-то язык?
– Вот именно!
– Твой бы надо вырвать. Слишком много чепухи мелет. – Он ухмыльнулся и добавил: – А вообще-то лучше бы ты взял да помог мне.
– Ну что ж, это мы запросто! Я вмиг стянул с себя новенькую свою рубашку и закатал штанины.
– Показывай, что делать. Шишколобый вдруг задумался.
– Слушай, а ты, случайно, не гость?
– Не «случайно», а настоящий гость. Приехал издалека.
– Вон оно что! Сразу бы и сказал, что знакомишься с нашим хозяйством.
– Так оно и есть. Знакомлюсь с вашим хозяйством.
– Меня Хайитом зовут. – Приблизившись, он протянул руку. – Учусь в седьмом классе. Коренной голодностепинец.
– А меня зовут Хашимджаном, – сказал я, пожав ему руку. – Учусь в шестом классе. Отличник. Староста… Помолчав, я перешёл к делу:
– Ты мне вот что объясни, дружище Хайитбай: кто вы такие вообще? Школьники или просто колхозники?
– Мы-то? Как тебе объяснить? – Хайит почесал свой шишковатый лоб. – Мы вроде и школьники и колхозники, дружище. Понимаешь? Вон там, видишь, двухэтажное здание стоит? Это наша школа. Там мы учимся. А после уроков работаем, разные профессии осваиваем.
– Да ну?
– А сад наш ты не видал? Тридцать гектаров занимает.
Фруктов разных – навалом. Половину едим сами, а половину продаём.
– А кто продаёт?
– Девчата из десятого класса.
– Они умеют торговать?
– Конечно. Наш директор Хурсандали Шарафуддинович говорит, что человек всё сможет, если только захочет.
– Во-во, я тоже говорил, а они…
– Знаешь, Хурсандали Шарафуддинович говорит, что наши девчонки станут прекрасными продавщицами. Правда, вначале будет трудно, а потом всё пойдёт как по маслу.
– Видно, у вас хороший директор, раз так говорит.
– Ещё бы! А на днях у нас беда случилась. Санобар-апа, что в десятом «Б» учится, торговала в молочном павильоне без халата. Нагрянул санитарный контроль. Выговор сделали и оштрафовали на пятнадцать рублей.
– Бедная! Откуда же она возьмёт столько денег?
– Школа внесёт. У нас есть своя касса. Общий фонд называется.
– Это общие деньги, что ли?
– Ну да, мы же все вместе работаем. Значит, доход от фермы, бахчей и фруктовых садов – наш доход!
– Здорово у вас, Хайитбай! В такой школе учиться, наверно, одно удовольствие!..
– Ещё бы! А у вас разве плохо?
– О-о!.. – взмахнул я рукой и уставился на коров, словно это были какие-нибудь диковинные индийские слоны. Да и чем я мог похвалиться?
Были в нашем живом уголке два тощих кролика. Один из них подох с голоду, а второй перегрыз деревянную решётку и убежал на волю.
Росли у нас в школьном дворе десятка два деревцев. Никаких плодов на них я не замечал. Да и листья их всегда бывали жёлтыми, изъеденными какими-то насекомыми.
Не расскажешь ведь об этом такому хвастунишке, как Хайитбай?! Лучше умереть, чем позорить свою школу.
– У нас тоже есть что показать, но я не люблю хвалиться, – сказал я тихо.
– А кроликов вы разводите?
– Кроликов мы раньше разводили. Пока ферма у нас была маленькая. А сейчас разводим этих… как их… зверей из семейства кошачьих. Львят и тигрят всяких привозим прямо из Африки. Дрессируем их, а потом продаём цирку.
– Да ну-у?! – разинул рот Хайитбай. – А они не кусаются?
– Мы их держим в железных клетках. А на клетках – замки. Во-от такие, с твою голову будут! У нас ещё и столярная мастерская есть. Не мастерская, а целая фабрика. «Имени фуганка и рубанка» называется. Один человек десятью станками управляет. Конт… контвейером работаем.
Хайитбай вздохнул и понурил голову. Мне стало жалко его. И я решил малость поубавить пыла.
– Что плохо, – сказал я, – наша швейная и сапожная мастерские не ахти как работают. Иногда брак выпускают. Вот эту мою новенькую рубашку сшили наши девочки. Видишь, один рукав длиннее, другой – короче. А воротник – тот вообще от другой рубахи.
– Что ты, у тебя очень красивая рубашка, Хашимджан!
– Э, не говори, друг! Постарались бы – получше бы могли сшить. Я-то знаю… Теперь, видно, придётся на них… ш-штраф наложить. По пятнадцать рублей.
После этих слов Хайитбай расстроился пуще прежнего.
Тогда я схватил в руки лопату:
– Чего это мы без толку болтаем, Хайитбай? Давай работать.
Ну и заставил я побегать своего нового знакомца! Наполняю ведро навозом, а Хайитбай выносит на улицу. Носился он, как Чарли Чаплин в немом фильме.
Хлев и свинарник за полчаса вычистили. А когда работа кончилась, я сказал:
– Дорогой Хайитбай, а не нужен ли вам ветврач?
Хитрый Хайитбай, видно, сразу понял, куда я клоню.
– Дорогой Хашимджан, – ответил он, – на ферме работает восемь человек. И все они будут ветеринарами. А если кто хочет к нам, пусть идёт простым рабочим, добро пожаловать!
Нет уж, дудки! Меня на такую работу не заманишь. Похожу тут ещё, авось что-нибудь и подвернётся стоящее.
Хайитбай оказался весёлым и общительным, вроде меня. Он показал мне кишлак, а потом повёл в швейную мастерскую. Там работали маленькие девочки, которые еле-еле доставали ногой педаль швейной машинки. Перед ними, на столе, лежала груда девчачьих школьных форм, а ещё шапочки из кроличьего меха и фартуки для сбора хлопка. Хайитбай сказал, что всё это сшили их девочки.
Мне больше всего понравились маленькие и пушистые шапочки из кроличьего меха.
– Можно мне взять парочку? – спросил я Хайитбая.
– А зачем они тебе?
– На память. Я их сестрёнкам подарю.
– Не могу я, Хашимджан, распоряжаться шапками. Они не мои, они общие.
– А ты продай. Когда у меня появятся деньги, я приеду и расплачусь с тобой.
– Не могу, Хашимджан, не могу! – взмолился Хайитбай.
– Захочешь – сможешь! – отрезал я и схватил парочку мягоньких шапочек.
Хайит испуганно вцепился в мою руку. Я его оттолкнул, да, видно, сильнее, чем хотел: бедняга залетел под стол.
Девочки-мастерицы завизжали, вскочили, чтобы защитить своего будущего ветеринара. Гляжу, одна бежит с ножницами в руках, другая летит, размахивая раскалённым утюгом.
– Держи вора! – кричат. – Держи хулигана!
Я бросился к двери, но поздно! Мой дружок Шишколобый, оказывается, успел вскочить и запереть дверь. Пришлось надеть волшебную шапочку…
– Он куда-то спрятался! Ищите под столами, – скомандовал Хайитбай. – И шапки украл.
– Нет его под столом, ищите в шкафу. А я тем временем тихонько забрался на подоконник, спрыгнул на землю и уже во дворе заорал во всё горло:
– Держи карман шире, держи карман шире!
Мои преследователи вывалились в дверь. В интернате поднялась тревога. Кто-то пустил слух, что из швейной мастерской похищен целый мешок шапочек. А тут ещё загремело радио.
«Внимание, внимание! Говорит радиоузел школы-интерната имени Крупской! Я призываю всех учащихся сохранять спокойствие и хладнокровие! Вместе с тем призываю всех учеников мобилизовать свои силы. Все на поимку злоумышленника!» Это, кажется, говорил сам директор Хурсандали Шарафуддинович. Ну и в историю я влип! Ничего плохого не сделал, а шуму – хоть караул кричи! Вечно так. Не везёт мне – и всё тут… Хоть убейся. А я-то надеялся, что поговорю с Хурсандали Шарафуддиновичем по душам и он возьмёт меня в какую-нибудь бригаду агрономом. А теперь всё кончено. Поймают, чего доброго, и правда мешок шапочек потребуют. Спасибо тебе, Хайитбай. Удружил, ничего не скажешь!
Не снимая с головы волшебную шапку, я стал подниматься на второй этаж школы и чуть не столкнулся лицом к лицу с Хайитом. Он разговаривал с высоким человеком в шляпе.
– Как же не помню, Хурсандали Шарафуддинович?! – говорил Хайитбай. – Да хоть ночью меня поднимите, я тотчас же опишу вам его приметы.
– Тогда иди в радиоузел и во всеуслышание расскажи, как выглядит этот твой Хашимджан.
Шишколобый со всех ног кинулся в радиоузел. Жалко, я не догадался пойти с ним. Думал, что есть у него хоть капелька совести. Мне хотелось побыть с Хурсандали Шарафуддиновичем и, если удастся, объяснить ему всё, как было, а потом попросить работу.
Директор зашёл в кабинет, и я за ним. Он сел в кресло и налил себе чаю. В это время в динамике загремел голос Хайитбая.
«Внимание, внимание! Передаём описание примет вора, совершившего налёт на нашу швейную мастерскую. Это мальчик лет двенадцати-тринадцати. Зовут его Хашимджаном. Тощий, ростом чуть выше меня. Уши – грязные, нос – пуговкой, глаза большие, круглые, вечно бегают. Говорит этот Хашимджан путано, слегка заикаясь. Одет в белую грязную старую рубашку, у которой один рукав длиннее, второй – короче. А воротник – тот вообще от другой рубахи. Шерстяные брюки в полоску давно не глажены. Цвет кожи – смуглый. Может, от рождения, а может, в целях конспирации давно не мылся. – Хайитбай откашлялся, трубно высморкался и продолжал: – Следует обратить особое внимание на то, что этот Хашимджан очень подробно расспрашивал о доходах нашей школы: особенно допытывался, сколько денег в кассе общего фонда. Мне кажется, он ловкий лазутчик какой-то банды, которая собирается ограбить нашу кассу!..» Видали, какой жук этот Хайитбай? И злоумышленником я у него стал, и лазутчиком банды грабителей, и заикой, одетым в старую рубаху с разными рукавами. Попробуй теперь объявись. Сразу схватят и в милицию отвезут. А ведь уж совсем было улыбнулось счастье: очень хорошим человеком показался мне Хурсандали Шарафуддинович. Он бы наверняка принял меня в агрономы или зоотехники.
Я не стал пока с ним говорить и пошёл в радиоузел.
Хайитбай всё ещё сидел, нахохлившись, у микрофона. Наверное, думал, что бы ещё про меня насочинять.
– На, возьми своё добро! – сказал я и кинул кроличьи шапочки на пол, под ноги остолбеневшего Хайитбая. – Очень они мне нужны! Я их нарочно взял, чтобы узнать, жадный ты или не жадный. И вовсе я не лазутчик. А уши у тебя у самого грязные!
Хайитбай испуганно хлопал глазами и оглядывал пустую комнату.
Больше я с ним не стал разговаривать. Пошёл прямо туда, откуда вкусно пахло. Сел возле повара интернатской столовой, съел по порции шурпы и плова, выпил два стакана холодного компота из слив. Молодцы ребята, вкусно приготовили.
Я похлопал по плечу опешившего от удивления мальчика в поварском колпаке, сказал ему «спасибо» и вышел из кухни…
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА
Больше всего я люблю песни и простор. Передо мной – дорога. Длинная, бесконечная дорога. А кругом – поля. Зелёное море хлопчатника. И ни души. Пой, танцуй – никто тебе не помешает. Никто не заткнёт уши и не цыкнет: «Довольно вертеться и визжать – надоел!» А в песнях недостатка нет. Я их прямо с ходу сочиняю. Гляну на поле и пою:
Эй, хлопок, хлопок мой,
Хлопок белый, золотой!
Кружусь, подпрыгиваю, а потом кланяюсь кустам хлопчатника. Они тихонько покачиваются, словно «спасибо» говорят.
Стемнело. Я устал и петь и плясать. Всё время быть одному тоже неинтересно. Хорошо бы теперь кого-нибудь встретить…
Пошёл быстрее, внимательно вглядываясь в темноту. Впереди замигал слабый огонёк. Я со всех ног припустил к нему.
На берегу арыка горел костёр. На постланном прямо на землю чапане[2] полулежал старик с глубоким шрамом на щеке.
– Салом алейкум, отец.
– Здравствуй, сынок, здравствуй, – ответил старик, отложил в сторону пиалу с чаем и сел, подобрав под себя ноги. – Подойди поближе к огню, в темноте никак не признаю, чей ты будешь.
– Сын Кузыбая, знатного механизатора, Хашимджаном зовут.
Оглядев меня с ног до головы, старик пригласил сесть и налил пиалу чая.
Разговорились. Я узнал, что старика зовут Палван-ата, что шрам у него со времён гражданской войны, что сейчас он следит за поливкой хлопчатника.
Дед очень обрадовался моему приходу и всё время приговаривал:
– Спасибо, сынок, что пришёл, скрасил моё одиночество. После ужина мы поудобнее устроились у костра.
– Скажите, дедушка, а как называется ваш колхоз?
– У нас не колхоз, а совхоз, – ответил старик. – А ты разве не из здешних мест?
– Я из Ферганской долины. Скажите, дедушка, а агроном вашему совхозу не нужен?
– Агроном? Позарез нужен нам агроном, сынок, позарез.
Нашего-то взяли в область, на руководящую работу. Кто твой отец, я не расслышал? Может, агроном, а, сынок? Вот бы кстати!