– Не отец, а я агроном.
– Что? – вскричал Палван-ата. – Ты, от горшка два вершка, – и агроном?!
Он внимательно посмотрел на меня, боясь, что я свихнулся. Смекнув, в чём дело, я тихо прошептал:
– Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя! Сделай меня высоким!.. Вы, дедушка, вроде принимаете меня за мальчишку? Я не спеша поднялся с места.
– Боже, боже, сохрани от нечистого! – испуганно забормотал старик. – Ты же только что был маленьким мальчиком, а сейчас стал длинным, как телеграфный столб!.. Или всё это мне приснилось?
– Не пугайтесь, дедушка Палван, это темнота, наверно, всё перепутала. А потом, я вообще такой: то кажусь маленьким, то – большим…
Старик долго не мог успокоиться, всё качал головой.
– Значит, вы агроном, да, сынок? – Палван-ата начал говорить мне «вы».
– Да, дедушка, я агроном. И хочу к вам на работу поступить.
– Очень хорошо надумали, сынок. Совхоз у нас большой, а народ трудолюбивый. Жалеть не будете.
– Работы и трудностей я не боюсь. Лишь бы мне не отказали.
– Это почему же откажут, когда в совхозе нет агронома?!
– Могут сказать: молод очень, неопытный…
– На этот счёт не беспокойтесь, сынок. Директор у нас толковый, цену людям знает. А что молод – это не беда. Главное – работу любить. Я сам замолвлю за вас словечко. Скажу, человек из самой Ферганы приехал, хочет на целине поработать…
– Да, да, я специально для этого из дома… приехал сюда. – Чуть не ляпнул «из дома убежал». Палван-ата закивал головой:
– Правильно сделал, сынок. В старину говорили: «Не тот умён, кто много прожил, а тот – кто много видел…» Долго ещё мы беседовали о жизни. Потом пустили воду на новый участок и улеглись отдохнуть на супе[3].
Хорошо! В арыке журчит вода. Трещат сверчки. Словно на что-то жалуясь, хрипло квакают лягушки. На тёмном небе перемигиваются звёздочки. Им улыбается полная луна…
Всё это напомнило мне родную деревню, маму, любимых сестёр. Бедная мама! От горя, наверно, рвёт на себе волосы, бродит по полям и кишлакам, уж и не надеясь найти сына в живых.
Не ищи меня, дорогая, не печалься, не проливай зря слёз. Дела твоего Хашимджана идут хорошо. Ещё немного, и он станет агрономом большого совхоза.
– Акбарали, я агронома привёл, – сказал дедушка Палван человеку, сидевшему за столом.
Бритая голова человека касалась потолка, а новенький стул скрипел под ним, как несмазанная арба. Огромные чёрные усы воинственно топорщились в стороны.
У меня почему-то задрожали коленки. С таким грозным директором лучше не связываться.
– Нельзя нам больше без агронома, – продолжал Палван-ата. – Ты не мог заполучить его, так вот я сам нашёл. – Он подтолкнул меня вперёд. – Хашимджан ещё молод, но твоя забота помочь ему опериться.
– Это хорошо, отец! Это дело! – проговорил директор.
Голос у него оказался приятный и какой-то нежный, не по росту. – Спасибо, Палван-ата, что привели товарища. – Потом повернулся ко мне и так же нежно пролепетал: – Простите, какой институт вы окончили, молодой человек?
– Институт агрономов, товарищ директор!
– Гм-м… А факультет какой?
– Факультет агрономов.
Акбар-ака недоверчиво посмотрел на меня, потом махнул рукой, что-то черкнул на клочке бумаги и протянул мне.
– Ладно. Попытка – не пытка. Возьмите это и идите к секретарю. Он выпишет вам приказ. Назначаю вас агрономом четвёртого отделения. Оформитесь, я познакомлю вас с хозяйством.
Через полчаса мы сели на директорский «газик» и поехали смотреть хозяйство. По дороге Акбар-ака сказал, что выделил мне мотоцикл «ИЖ-56», на котором я буду объезжать бригады своего отделения. Ещё он сказал, что в месяц мне положено сто двадцать рублей зарплаты.
– У нас двенадцать бригад, общая площадь которой составляет тысячу двести гектаров земли, – продолжал директор.
– Тысячу и двести? – воскликнул я испуганно.
– Да, это у нас самое большое отделение. Но вы не пугайтесь – оно и самое передовое. Главное – уметь работать с людьми, находить пути-дороги к их сердцам. Тогда никакие трудности не страшны.
– Я понял, товарищ Акбар-ака?
Мотоцикл мне выдали в тот же день. Три дня я учился ездить на нём. А потом поехал на поле. И сразу понял, что буду руководить очень хорошими людьми. Одни звали пить чай с ними, другие приглашали пообедать. А в четвёртой бригаде даже водкой хотели угостить.
– Что вы, что вы! – испугался я. Потом вспомнил, кто я теперь, нахмурил брови и сказал: – Не люблю водку. И тех, кто пьёт, не люблю.
Бригадир, который поднёс было к губам пиалу, выплеснул водку в арык и захлопал в ладоши:
– Золотые слова, товарищ агроном, золотые слова! Мы тоже не любим пить!
Подъезжая к полевому стану седьмой бригады, я издали заметил толпу народа.
Бригадир Урман-ака что-то говорил и размахивал руками. Увидев меня, он побежал навстречу:
– Товарищ агроном! Расскажите этим людям о значении компоста. Они отказываются его применять.
– Пожалуйста, о чём разговор! – Я соскочил с мотоцикла и, откашлявшись, начал: – Кто против компота, тот против себя. Что такое компот? Это витамины и калории. Кроме того, это очень вкусно. Чем больше фруктов в компоте – тем лучше. У нас в Фергане, например, компот делают из свежего и сухого урюка, вишен, персиков и других ягод. Уважаемый Урман-ака правильно делает…
Докончить мне не дали. Хотя я вроде ничего смешного не говорил, все начали хохотать. Иные даже за животы схватились.
Посмотрел я на них, давай тоже смеяться. А что мне было делать?
Потом только узнал о своей ошибке: Урман-ака говорил не про компот, а про компост.
А компост, оказывается, – это обыкновенный навоз, выдержанный до состояния брожения.
С этого дня я не ездил в седьмую бригаду.
БОРЬБА С ОПАСНЫМИ ВРЕДИТЕЛЯМИ
Эх, видели бы меня сейчас уважаемые Атаджан Азизович и Кабулов! Посмотрели бы, как я руковожу целым отделением совхоза, как катаюсь на новеньком мотоцикле «ИЖ-56», и ахнули бы. А ребята, те вообще от зависти могут лопнуть. А что, если написать письмецо в школу? Вот удивятся-то. А может, гордиться будут: вот, мол, какой у нас Хашимджан – в люди выбился!
Я сел и написал два письма. Одно маме, чтоб не беспокоилась и не скучала, а другое – в школу.
ГОРЯЧИЙ ПРИВЕТ ОТ ДОБЛЕСТНЫХ ХЛОПКОРОБОВ ЦВЕТУЩЕЙ ГОЛОДНОЙ СТЕПИ!!!!!!!
Атаджан Азизович, вы говорили, что я не смогу стать ни агрономом, ни инжинером, если не буду знать алгебру, гиометрию и радной язык. Вы можете мне не верить, а я являюсь агрономом. Отделение у меня самое передовое, состоит из двенадцати бригад. А земли у нас тысячу и ещё двести гиктаров. План мы обязательно выполним на целых сто процентов и ещё, может, получим ордена. Вот тогда и увидимся.
С приветом, агроном
Хашимджан Кузыев!
Агрономом быть, конечно, хорошо. Плохо только, если каждый знает, что и как ему положено делать. Никому ничего не прикажешь. Хотя бы бездельника какого найти, поругать его хорошенько! Так ведь нет в этих краях бездельников.
С этими мыслями я брёл по участку второй бригады, как вдруг увидел бегущего человека. Это был Мурадхан-ака, бригадир. Он даже не бежал, а словно бы летел, перепрыгивая через ряды хлопчатника, сильно пригнувшись вперёд. У меня отчего-то засосало под ложечкой. Захотелось резко повернуться и кинуться наутёк. Может быть, этот человек пронюхал, что я вовсе никакой и не агроном, а ученик шестого класса и что диплом у меня не всамделишный?
– Товарищ агроном, подождите, куда же вы?
Я остановился и на всякий случай втянул голову в плечи.
– Что вам надо? Что вы бегаете как сумасшедший?
– Я вас с утра разыскиваю, товарищ Кузыев! Беда случилась…
– Какая ещё беда? Объясните толком…
– Беда, – повторил бригадир, еле переводя дух. – Наш хлопок покрылся широй[4]…
– Широй? Какой ещё широй? Липучей, что ли? Кто её принёс на поле?
Бригадир ошалело уставился на меня и развёл руками. А я разозлился пуще прежнего:
– Я покажу этим любителям сладкого! Я знаю, как бороться с такими вредителями.
– Надо срочно принимать меры, товарищ агроном. Это очень опасная тля!
Что он сказал? Тля? Вот это уж в самом деле плохо. Когда-то я слыхал, что существует такая штука – тлёй называется. Покрылись ею листья – считай, всё растение погибло!
Бегу следом за бригадиром, а у самого на душе кошки скребутся. Я эту тлю и в глаза не видывал. А как с ней бороться, того вообще не знаю. Как же быть?
– Выручай, – говорю, – моя волшебная шапочка. Подскажи, что мне делать, помоги советом.
– Не могу, – тоненько отвечает она. – Я и сама не знаю, что это такое – тля. Чтобы понимать такие вещи, ум и знания нужны. Ум неподвластен волшебству. С удовольствием подсказала бы тебе, что делать, да сама не знаю,
– Но ты должна мне помочь, шапочка!
– Не могу, дорогой. Знания, а значит и ум, заключены в толстых книгах и пухлых головах учёных людей. А я за весь свой век не прочитала ни одной и самой тонюсенькой книжицы. Только несколько страниц твоих учебников, когда подсказывала тебе…
Мурадхан-ака остановился и показал рукой на лежащее перед нами поле.
– Вот участок, поражённый тлёй. – Он вытер со лба пот и посмотрел на меня с надеждой. Медлить было нельзя.
– Та-ак! Листья, значит, поражены, да?
– Конечно, листья, что же ещё?! – с отчаянием простонал бригадир.
– Послушайте, а что, если взять кусты за основание и хорошенько потрясти? Не слетит эта гнусная тля?
– Бросьте шутить, агроном! Не время.
– Тогда обольём кусты водой и смоем нашего врага! Мурадхан-ака некоторое время смотрел на меня, потом поднял лицо к небу и захохотал. Он смеялся громко, раскатисто и никак не мог остановиться. Я тронул бригадира за плечо:
– Посмеялись, и хватит. Сколько у вас рабочих, товарищ бригадир?
– Пятьдесят пять, товарищ агроном.
– Пусть каждый из них нарежет по двадцать ивовых прутьев. Немедленно приступайте к работе. Через час соберётесь здесь, на этом месте.
Рабочие собрались раньше, чем через час. В руках они держали по небольшой вязанке ивовых прутьев. Я приказал всем занять по грядке.
– Берите по нескольку прутьев в каждую руку и бейте по листьям хлопчатника. Помните, чем усерднее вы будете трудиться, тем быстрее мы расправимся с врагом!
– Что вы надумали, агроном? – заорал бригадир диким голосом.
– Выполняйте приказание, товарищ Мурадхан-ака!
– Да вы в своём уме? Вы же погубите весь хлопчатник! – За хлопчатник я сам отвечаю. А вы отстали от жизни, бригадир: не знаете новых методов борьбы с тлёй. Придётся на ваше место другого человека подыскать.
Бригадир ничего не ответил. Резко повернулся и пошёл к рабочим…
Вот так-то, Мурадхан-ака! Кто тут агроном, вы или я, Хашимджан Кузыев? Приказал он вам – исполняйте, нечего мудрить. Не дурак он небось, ваш агроном. Дурака бы сюда не поставили…
Я похлопал прутиком по голенищу сапога, гордо вскинул голову и… что, вы думаете, я увидел? Я с ужасом увидел, что рабочие, держа вязанки прутьев наперевес, как винтовки со штыком, молча окружают меня. Выражение их лиц не обещало ничего хорошего.
Я попятился, попятился, потом кинулся бежать. Но тут оказавшийся поблизости Мурадхан-ака дал мне подножку. Я кубарем полетел в сухой арык.
Придя в себя, я услышал голоса, понял, что рабочие окружили меня плотным кольцом.
– Сейчас мы узнаем, что он имеет против нашего хлопчатника! – угрожающе пообещал кто-то.
– Что ты хочешь от невежи, Эшбай? – ответил ему другой рабочий. – Таскался, наверно, по ресторанам и танцулькам, пока в вузе учился. Вот и вся его учёба!
– Товарищи, а может, он сумасшедший? – вмешался кто-то третий. – На днях в районной газете объявление было. Там говорилось, что из дома сумасшедших сбежал один дурак. Как раз и приметы сходятся: рост около двух метров, очень тощий, заикается, слегка хромает на левую ногу…
– Может, он и не из дома сумасшедших, но что дурак – это точно. – По голосу я узнал, что это говорит Мурадхан-ака. – Дурак хуже врага, – продолжал он сердито. – Снять бы ему штаны да отхлестать этими самыми прутьями!
Вы не представляете, какой поднялся хохот, когда я испуганно и слишком поспешно схватился обеими руками за ремень.
– А вон директорский «газик» катится! – воскликнул Мурадхан-ака, когда рабочие немного притихли. – Пусть сам Насыров и решит, как быть с этим горе-агрономом…
У меня остановилось дыхание, перед глазами запрыгали чёрные точечки. Вот оно! Позорный конец… И никто меня теперь не спасёт!
– А я? – раздался вдруг тоненький голосок. – Ты забыл про меня, Хашимджан?
Какой же я дурак, что забыл про свою волшебную шапочку!
– Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя! Сделай меня невидимым! – прошептал я несколько раз подряд.
Как только я исчез, окружавшие меня люди поражённо загудели, а кое-кто не отказал себе в удовольствии пошутить:
– Глядите, глядите, как только услыхал, что едет Насыров, сразу растворился!
– Испарился!..
– Улетучился!..
Я не стал дальше слушать. Осторожно выбрался из кольца рабочих, которые принялись оживлённо обсуждать случившееся, и дал тягу. Жаль, даже попрощаться не пришлось с ними. Такие они были вначале добрые и сердечные люди.
СЛАВЬСЯ ПТИЦА УДАЧИ!
Я только что слез с грузовика, в кузове которого трясся не знаю сколько часов. Теперь стоял у высокого дувала, глядел на огромные красно-жёлтые яблоки. Пустой мой желудок сводило судорогой. Сколько ещё времени пройдёт, пока раздобуду еды, неизвестно. А тут сами в рот просятся сочные яблоки. Легче всего, конечно, взять увесистый голыш и шибануть парочку-другую. Но на шум может прибежать хозяин сада. А я теперь знаю: на новом месте лучше не попадать во всякие истории…
Если бы давали звание чемпиона за лазание по заборам, уверен, я бы стал обладателем золотой медали чемпиона. Раз! – и я оказался верхом на дувале. Вот они, миленькие, душистые жёлто-красные яблоки, сами прижимаются к моему лицу. Бери и ешь на здоровье. Но я не стал их рвать. Потому что этот сад оказался не просто садом, а парком культуры и отдыха. Во всяких парках много народу, но тут людей собралось видимо-невидимо.
Большая площадь у памятника Алишеру Навои была уставлена несколькими сури[5]. На них сидели седобородые дедушки, пожилые люди с орденами и без орденов и попивали чаёк. Вдоль аллей, обсаженных цветами, гуляли приодетые парни и девушки. Между ними сновали мальчишки в пионерских галстуках. В стороне от аллей, под деревьями, жарились на мангалах шашлыки. От них шёл такой дух, что у меня слюнки потекли. Рядом с жаровнями дымился огромный котёл, установленный над врытым в землю очагом. Длинному дяде, готовившему плов, помогали пятеро здоровенных парней. Женщины в цветастых платьях пекли в печах – тандырах квадратные пирожки – самсу. Пыхтели паром, как паровозы, три пузатых медных самовара. Ребята моего возраста разносили чай. В общем, не поймёшь: свадьба – не свадьба, собрание – не собрание.
Я надел на голову свою шапочку, спрыгнул в сад и прямиком пошёл к женщинам, которые уже вынимали из тандыров румяную, пышущую жаром самсу и складывали на огромной плоской плетёной корзине. Я подсел к корзине и одну за одной съел три штуки самсы. И только после этого внимательно огляделся вокруг.
Женщины в цветастых платьях, и шашлычник, и те пятеро здоровенных парней, и длинный повар, и мальчишки, что разносили чай, и старики, сидевшие на сури, и гуляющие в аллеях парни и девушки – все кого-то ждали, то и дело поглядывали на ворота парка, украшенные алыми полотнищами.
Потом я увидел мальчишку на дереве. У него были разноцветные глаза. Один голубой, а другой – чёрный.