Геннадий Максимилианович, крепко держа за руку Гришу, прошел в двух шагах от нас, а поравнявшись с ящиками, неожиданно приподнял шапку-пирожок.
— Спокойной ночи, — как ни в чем не бывало сказал он.
Соблюдая все меры предосторожности, мы крались следом за Геннадием Максимилиановичем в надежде, что тот отпустит Гришу. И я, откровенно говоря, не завидовал Грише.
Но Гриша был под надежной охраной: Геннадий Максимилианович довел его до самой двери квартиры, сдал его, как говорится, с рук на руки и ушел.
— Что теперь будем делать? — спросил кто-то. — Пошли к дяде Степе, посоветуемся…
— Что толку? Он говорил, что еще трех рублей не хватает. Где мы их возьмем?
Костя, до этого не произнесший ни звука, вдруг сказал:
— Была не была! Ждите меня здесь. Я сейчас.
Он убежал, и мы принялись с нетерпением его ждать. Прошло минут десять — пятнадцать.
— А ну его! — сказал Сережка. — Айда по домам.
— Может, еще подождем? — спросил я.
— Хватит, — сказал Васька.
— Просто дурачит нас, — подхватил Сережка. — А завтра будет дразнить…
Только он произнес последнее слово, смотрим — идет Костя. В руках несет что-то, завернутое в тряпку.
— Чего у тебя там? — с любопытством спросили мы.
— Кот.
Костя сдернул тряпку, и мы увидели коричневого гипсового кота с голубым бантиком на могучей шее. Нос и уши кота были изрядно потерты. На загривке зияла узкая белая щель.
— Копилка! — вскричал Васька. — Вот это фокус!
— Ох, ребята, влетит же мне за этот фокус!.. — простонал Костя.
Он потряс копилку. В утробе кота сыто урчала и перекатывалась мелочь.
— Сколько там? — спросил Сережка. — Давай разобьем и сосчитаем.
— Я те разобью! — сердито сказал Костя. — По монетке будем тянуть, ясно? Ровно три рубля — и баста! В долг, слышите? Все свидетелями будете!
И Костя принялся за работу. Он наклонял кота, поворачивал его на бок, чуть встряхивал, гладил по головке и даже что-то приговаривал. Но жадный котище не выпускал из себя ни единой копейки.
Я смотрел, смотрел на эти манипуляции и понял, что ждать милости от бездушного кота бесполезно. Тогда мне в голову пришла отчаянная мысль.
— Давай сюда, — говорю. — У моей бабушки была такая копилка. Я шутя справлялся с ней. Тут сноровка нужна!
Костя недоверчиво передал мне семейную сберкассу. Я взял копилку двумя руками, чуть приподнял ее и, замирая от страха, разжал пальцы. Копилка грохнулась на асфальт. Гипс вперемешку с медяками брызнул в разные стороны.
Костя ахнул.
Но немая сцена продолжалась недолго. В следующее же мгновение я получил первую затрещину. И пока ребята опомнились и кинулись мне на выручку, Костя успел надавать мне еще не одну.
Не знаю, сколько бы еще бушевал Костя. В чувство его привел возглас Сережки:
— Смотрите, сколько я насобирал!
Его ладонь была полна мелочи.
Костя, забыв обо мне, упал на колени и стал ползать по холодному асфальту, собирая монеты. Мы последовали его примеру.
Все собранные деньги мы побросали Косте в шапку.
Костя зло посмотрел на меня, повернулся и пошел прочь.
— Костя! — взмолился я. — Будь другом, выручай — нам нужно всего три рубля… Ты же обещал. Мы обязательно отдадим, вот увидишь!
Костя вернулся назад и молча отсчитал три рубля.
Потом мы отправились под Женькины окна и начали свистеть, мяукать, кукарекать. Но Женька так и не появился. Здорово, наверное, ему, бедняге, влетало там наверху!
— Айда к дяде Степе! — воскликнул Сережка. — Попросим его сегодня же отнести деньги Геннадию Максимилиановичу…
И хотя было поздно и нас потом ругали дома, мы отправились к дяде Степе, чтобы сделать последний взнос.
МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПИРОГ
На следующее утро до уроков я помчался к Женьке. Дверь мне открыла его мама.
— Заходи, заходи, Феденька, — приветливо сказала она. — Я как раз пирог испекла.
Я удивился: никаких следов вчерашней бури!
По всей квартире плыл легкий дымок. К нему примешивался запах меда. Хотя я к еде равнодушен, не то что Васька, у меня невольно потекли слюнки.
— А пирог-то у нас сегодня не простой, — с хитрой улыбкой сказала Женькина мама. — Пирог-то у нас — музыкальный. Хочешь поглядеть?
Я скромно глотнул слюну и сказал:
— Спасибо, не хочу…
Но ноги сами понесли меня на кухню.
— Смотри, — между тем говорила Женькина мама. — Рисунок Женя сам придумал.
В центре гигантского пирога темнел рисунок из повидла: лира, а посередине то ли японские, то ли индусские Письмена и что-то вроде сердца, пронзенного стрелой. Недоумение мое росло. Я бросил в прихожей ранец и Прошел в Женькину комнату.
— Ничего не понимаю! — воскликнул я.
— А ты попробуй угадать, что тут вчера говорил Геннадий Максимилианович, — весело отозвался Женька.
— Требовал возместить убытки?
— Ха!
— Обещал сообщить в общеобразовательную школу директору?
— Ха-ха!
— Грозился передать дело в милицию?
— Ха-ха-ха!
Моя фантазия иссякла, и я сказал:
— Не пианино же он тебе обещал подарить в конце кондов!
— Угадал, — ответил Женька. — Именно пианино!
— Да брось ты, Женька! Чего ты мне голову морочишь?
— А ты слушай дальше. Геннадий Максимилианович рассказал родителям, что слушал мое пение и что мне обязательно нужно учиться музыке. Он, мол, сам будет со мной заниматься. И обещал завтра же дать справку, по которой можно взять в музпрокате пианино.
— А стекло? — растерянно спросил я.
— Вот это самое удивительное, Федя. Геннадий Максимилианович о стекле не сказал ни слова, ни единого словечка!
— Значит, родители до сих пор ничего не знают?
Но Женькины родители, оказывается, все знали. После ухода Геннадия Максимилиановича, рассказывал дальше Женька, у них дома словно праздник наступил. Мама поставила тесто, отец затеял с ним борьбу. Веселились они допоздна. А утром… Утром Женька не выдержал и во всем сознался отцу.
— Ну и правильно! — сказал я. — Молодец, Женька!
— Я решил: пусть все будет по-честному…
— Влетело?
— Влетело, — вздохнул Женька. — Еще как! Чуть весь праздник не испортил. Ругали они меня здорово. А потом отец, перед уходом на завод, дал мне десять рублей и велел отнести Геннадию Максимилиановичу. Он, мол, не станет из-за меня краснеть перед хорошим человеком… а! — вдруг вспомнил Женька. — Вы почему не отдали тогда письмо Геннадию Максимилиановичу?
Я рассказал Женьке про все наши мучения, героический Васькин поступок, гибель гипсового кота и про то, почему мы спрятали письмо.
— Вот спасибо! — воскликнул Женька. — Ай да Васька! И Сережка! И Костя! И… кот! И Гриша!
— Гриша?!
— Конечно! Письмо знаешь как помогло! Геннадий Максимилианович сказал вчера: «Приходит твой приятель с письмом, между прочим, немного подпорченным, и говорит: „Если примете Женьку в школу, я вам отдам личное письмо!“ Я не устоял и сразу согласился: мне, кстати, звонила Людмила Николаевна. Она интересуется твоей судьбой…»
— Дела! — только и произнес я. А из кухни нас позвали:
— Мальчики, идите завтракать.
Женька мигом натянул на себя рубашку и спросил:
— Видал музыкальный пирог? А рисуночек?
— Видал. Только не понял, для чего тебе понадобилось сердце, пронзенное стрелой?
— Чудак ты, Федя! Там изображена кисть моей руки, в ней дирижерская палочка!
Женька оделся; мы съели по огромному ломтю музыкального пирога и вышли на улицу.
В руках Женька нес большой целлофановый мешок, набитый кусками пирога.
— Давай подождем ребят, — предложил он.
И хотя мороз больно щипал за уши, я согласился.
Вскоре из подъезда вышел Сережка. За ним — Васька.
— Спасибо вам, ребята, — сказал Женька. — Васька, Хочешь пирога? Ешь, не стесняйся, чего там! А ты, Сережка? Жуй, пирог мировой!
Всю дорогу мы оживленно болтали и про мороженое, и про дядю Степу, и про Геннадия Максимилиановича, и про Гришу, и про пианино, свалившееся словно с неба.
У самой школы Женька вдруг вспомнил:
— А как же быть с десятью рублями, которые дал мне отец? Куда их теперь девать? Они ведь общественные!
Эту проблему мы обсуждали на всех переменах. Сначала решили купить Ваське рыбок, но потом раздумали. Рельса ведь так и не прижилась в депо и в один прекрасный день объявилась у двери Васькиной квартиры. Значит, он не так уж пострадал.
Я напомнил ребятам, что не мешало бы вернуть Косте долг — три рубля.
Все тут же согласились со мной, а на остальные деньги решили купить что-нибудь интересное.
ПЕРВЫЙ ЖЕНЬКИН УРОК
Я провожал Женьку на первый урок.
Геннадий Максимилианович пригласил нас в большой класс, где рядышком стояли два рояля. У первого была поднята крышка. Она напоминала крыло птицы в полете. Внутри рояля в золотом обрамлении тянулись струны. Много-много струн. Словно в рояль уложили арфу.
Геннадий Максимилианович усадил Женьку за крылатый рояль и стал внимательно рассматривать своего нового ученика. Сначала с левой стороны, потом — с правой. Да с таким интересом, будто видел его впервые.
Геннадий Максимилианович отодвинул подальше от рояля стул, на котором сидел Женька. Убедившись, что все в порядке, он положил на Женькины плечи ладони рук, чуть надавил ими и вполголоса произнес:
— Корпус немного назад… Хорошо. Ноги вперед, ставь их рядом, плотнее, носки ближе к педалям… Хорошо. Локти не прижимай… Выше, выше их!
Я вдруг вспомнил, как однажды родители водили меня с собой к одному своему знакомому — скульптору. Тот ходил вокруг огромного комка серой глины и придавал ему какую-то форму. Какую? Никто из окружающих пока не знал.
И мне казалось теперь, что Геннадий Максимилианович делает то же самое. Во всяком случае, выражение его лица было точно таким, как у скульптора, стоящего перед бесформенным комком глины… А урок продолжался.
— Вообрази, — говорил Геннадий Максимилианович Женьке, — что держишь в ладони большое яблоко. В таком положении должны находиться пальцы над клавиатурой…
Женька выполнил это задание сразу. Геннадий Максимилианович сказал:
— Замечательно!
Еще Геннадий Максимилианович сказал, что пальцы не должны быть вялыми, как переваренные макароны, и ни в коем случае не жесткими, как деревяшки. Каждый палец, будто сложная пружина, должен уметь принимать на себя тяжесть кисти, предплечья и плеча. Словом, должна быть правильная опора.
Геннадий Максимилианович довольно долго с Женькой занимался опорой, и мне, откровенно говоря, стало скучно. Я даже невольно зевнул, едва успев прикрыть ладонью рот.
После урока Женька долго еще не уходил домой. Он водил меня по школе, заглядывал в каждый уголок, читал все объявления, рассматривал стенды и плакаты.
Возле одного стенда мы простояли дольше всего.
Там было написано:
ЖИЗНЕННЫЕ ПРАВИЛА ДЛЯ МУЗЫКАНТОВ
Стенд повесили недавно — раньше я его не замечал. Поэтому я тоже с интересом принялся его изучать.
Оказывается, эти правила написал 120 лет тому назад великий немецкий композитор и музыкальный писатель Шуберт Шуман. А правил было… 68!
Все правила мы, конечно, не запомнили, но кое-какие Женька даже записал:
1. Развитие слуха — это самое важное.
2. Играй прилежно гаммы и упражнения для пальцев.
7. Никогда не бренчи на инструменте!
14. Когда ты играешь, не беспокойся о том, кто тебя слушает.
25. Выбирая вещи для работы, советуйся со старшими: ты этим сбережешь себе много времени.
35. Ищи среди своих товарищей таких, которые знают больше, чем ты.
38. Будь скромен! Ты еще не открыл и не придумал ничего такого, что не было известно до тебя.
49. Рано начинай обращать внимание на звук и характер различных инструментов; старайся хорошо запечатлеть в слуховой памяти их своеобразную звуковую окраску.
Женька перестал записывать и воскликнул:
— Ого! Ты посмотри, что написано в правиле номер пятьдесят восемь!
Там было написано:
Как можно раньше познакомься с дирижированием. Почаще наблюдай хороших дирижеров; вместе с ними можешь потихоньку дирижировать и сам. Это принесет тебе ясность.
— Здорово! — сказал Женька и записал еще три правила:
61. Прилежанием и настойчивостью ты всегда достигнешь более высокого.
62. Если ты должен перед кем-нибудь играть, не ломайся; делай это сразу или сразу откажись.
68. Ученью нет конца.
Женька эти правила принес домой, переписал начисто и повесил над письменным столом.
СМЫЧОК И ДВА КРУЖОЧКА КАНИФОЛИ
А Костя заболел. Может быть, в тот день, когда я разбил гипсового кота, он долго ходил без шапки и простудился?
— Отнеси ему долг, — посоветовал Женька. — Может, ему не так влетит от отца.
Я чувствовал себя виноватым перед Костей и без лишних разговоров пошел к нему.
Костя лежал в постели и тосковал. Он очень обрадовался мне. Я передал ему привет от ребят — он так и засиял. А уж когда показал три рубля — стал здоровым не хуже каждого из нас.
— Вот хорошо! — воскликнул он. — А то отец рассердился. Говорит: «Выздоровеешь — шкуру спущу!» С тебя, Федя, когда-нибудь спускали шкуру? Нет? Ох и неприятная процедура!
— Теперь-то шкура твоя спасена, — сказал я. — А чем ты болеешь?
— Я и не думал болеть, — засмеялся Костя. — Это я нарочно градусник набивал, притворялся температурящим, понял?
В комнату вошла мама Кости.
— Ты почему вскочил? В постель, в постель! И укройся потеплей!
— Мам, я совершенно здоров. И температуры нет.
— Ставь градусник!
Я со спокойной совестью оставил Костю наедине с градусником и вернулся к ребятам. Вдруг Женька говорит:
— Я знаю, что нужно делать с оставшимися семью рублями. Купим Косте контрабас!
Никто не возражал. Правда, Васька предложил купить большой торт и поделить его поровну. Да кто стал его слушать? Мы поехали в магазин «Музыка». У прилавка я вновь увидел знакомого продавца. Он было уставился на меня, но я моментально сдернул очки:
— Здравствуйте! Добрый вечер, то есть добрый день…
— Надень очки, не порть себе зрение. Я все равно тебя знал. Ну-с, а на сей раз что тебе взбрело в голову? Хочешь играть на саксофоне?
— Нет… Хочу узнать, сколько стоит контрабас.
— О, бедные родители! — воскликнул продавец. — Контрабас, молодой человек, стоит двести рублей, но инструкции к нему все равно нет!
Ух, до чего вредный старик! Прошло три месяца, а он все помнит!
Мы посовещались немного, и меня снова подтолкнули к прилавку.
— Скажите, пожалуйста, — спросил я у продавца, — что можно купить для контрабаса на семь рублей?
— Смычок и два кружочка канифоли.
— Заверните, пожалуйста…
— Предупреждаю: смычок без контрабаса не играет, сколько его ни канифоль. И если ты вздумаешь завтра менять его на мандолину, то берегись!
Заполучив смычок и два темных, похожих на жженый сахар, кусочка канифоли, мы вернулись к себе во двор и разыскали Костю.
Он долго не верил собственным глазам и все спрашивал:
— Мне? Насовсем?
С этой минуты Костя не расставался со смычком. Таскал его под мышкой, совсем как Кузя-барабанщик свои барабанные палочки, время от времени натирал канифолью и с гордостью говорил всем:
— Теперь у меня почти есть контрабас! А контрабас…
ТРОФИМ ТРОФИМЫЧ И КОРОНА В КРУЖОЧКЕ
Помните, мой папа взялся за починку контрабаса Уточкина? Помните, он принес домой сверток, в котором были столярный клей, бутылочки с лаком, струны и новая подставка. Затем он принялся за дело.