На костях было много мяса. Ко мне присоединился Пашка Снегирёв, и мы вдвоём обработали кости снаружи и внутри. Тётя Феня была права: мозга было много, и был он очень вкусный.
— Знаешь, как эти кости называются? — спросил я у Пашки.
— Кости и всё тут.
— Эх ты! Это ж — мослы! Понимаешь?
— Нет,- сказал Пашка.
А я и сам до сегодняшнего дня всё забываю спросить, почему они мослами называются.
Долго мы с Пашкой болтали. Я ему рассказывал, как пищеблок устроен и почему пища вкусная бывает. Больше, конечно, врал и выдумывал, потому что сам ничему не успел ещё научиться.
О соли я вспомнил только тогда, когда протрубил горн и отряды двинулись в столовую. Вскочил я, побежал на кухню, схватил с полочки соль и бросил её в борщ. Хотел я еще черпаком помешать, да пока искал его, кастрюлю унесли к окошку, где выдача происходит, и стали разливать по тарелкам.
Тут как раз Павел Васильевич пришёл.
— Ну, молодец докладчик! — говорит.- Очень интересно про болгарскую кухню рассказала. Девочка дело знает. Я бы ещё слушал, да регламент у неё кончился… Ну, а у тебя как дела, шеф-повар?
— Всё в порядке! — говорю.
— Тогда гуляй,- сказал Павел Васильевич и выпроводил меня в столовую.
Дежурные уже борщ по столам разнесли, и разговоры утихли. Заработали ложки. Пошёл я между столами и смотрю, как ребята едят. Хожу и думаю: «Сейчас опять хвалить начнут. Тут уж я им скажу, что борщ сам варил». Только ребята почему-то сопят и косо на меня смотрят, а кое-кто ложки бросил. За столами младших отрядов шум начался. Я подошёл к Пашке Снегирёву и спрашиваю:
— Ты чего борщ не ешь, мослов объелся, что ли?
— Сам ты объелся. Ты лучше свой борщ попробуй, а тогда спрашивай.
— Ну и попробую…
— Попробуй, попробуй! — раздалось со всех сторон.
Взял я у Пашки ложку и хлебнул борща из его тарелки.
Проглотил и чувствую, что всего меня внутри обожгло — чистая соль. Я хотел улыбнуться, но меня, видно, здорово перекосило, потому что ребята смеяться начали.
— Ну, что, вкусно?
— Лезь в тарелку — соль добывай!
— Знаменитый шеф-повар!
А настоящий Ваня Ухов подошёл, хлопнул меня ладонью по затылку и крикнул:
— Пересол на спине!
Тут все заорали «пересол на спине» и давай меня дубасить. В это время в столовой появились Павел Васильевич и тётя Феня.
— Что случилось, за что они тебя? — спрашивает Павел Васильевич.
— За то, что борщ солёный! — говорю.
— Как?! — возмутился Павел Васильевич.- А где вы были, Феня?
— Как это «где»? — обиделась тётя Феня.- Вы же мне велели за борщом присмотреть. Я солила и пробовала…
Тут мне всё ясно стало. Выходит, пока я с Пашкой эти самые мослы грыз, тётя Феня борщ варила. Она же не знала, что Павел Васильевич это мне поручил. Вот мы вдвоём борщ и посолили.
А ребятам что, они знают, что я сегодня шеф-повар, ну и давай за пересол благодарить по спине.
С третьим блюдом тоже чепуха вышла. Ребята на кухне так клубнику почистили, что её только на три младших отряда хватило.
Павел Васильевич положение исправил. Он срочно из кладовой яблок выписал. И по две штуки тем дал, кому клубники не хватило.
После обеда время быстро к вечеру катится. В играх и массовках принимали участие все «пионеры» нулевого отряда, а на лагерном стадионе состоялась футбольная встреча: нулевой отряд с десятым играл — с самыми маленькими. Ну и смеху было.
На всех участках всё благополучно прошло. В палатках и домиках чистота была образцовая, на территорию ни один родитель не проник, и все ребята проявили себя как отличные вожатые, педагоги и хозяйственники. Вот только со мной эта неприятность случилась. Хотел мне за это Коля Шибуков, как начальник лагеря, на вечерней линейке выговор закатить, но слово попросил Павел Васильевич и сказал, что Владимир Говорков не виноват, что вся вина на него одного ложится.
К торжественному спуску флага вызвали пионера нулевого отряда Ваню Ухова, то есть Абрама Соломоновича. Это всех удивило, потому что настоящего Ухова не за что было к мачте вызывать. Оказывается, Абрам Соломонович не смог долго бузить. Он по натуре человек спокойный и вежливый, без дела сидеть не мог, поэтому за время мёртвого часа сочинил новую походную песню для нашего лагеря. И слова, и музыку сам написал. За это его и вызвали к спуску флага. Нулевой отряд, уходя с линейки, пел эту песню. Там в припеве такие слова были:
Цвети, как весной,
Наш лагерь «Лесной»…
Ребятам очень понравилась новая песня, и вообще все остались днём самоуправления довольны. Даже я.
РОСИНАНТ
У нас в пионерском лагере на хозяйственном дворе работал конь. Не очень старый, но очень тощий: все кости сосчитать можно. Этого коня нам подшефный колхоз на лето одолжил, потому что для тяжёлых работ он уже не годился. А в лагере на нём всякую лёгкую поклажу возили: постельное бельё, матрацы, койки, продукты и другую мелочь.
Заведовал конём комендант лагеря — дедушка Василий: он и ездил на нём, и кормил его. Звали коня Росинантом. Кто и когда ему такое прозвище дал — неизвестно, только он на него охотно откликался. Крикнешь несколько раз: «Росинант! Росинант!…»-покажешь ему хлебную корочку, и он сразу подойдёт… Я книгу про Дон-Кихота читал и знаю, что доблестный рыцарь ездил в походы на своём коне Росинанте, а его оруженосец Санчо Панса — на осле, таком же толстом, как он сам…
Городские ребята часто бегали на хозяйственный двор, чтобы посмотреть на Росинанта, подарить ему хлебную горбушку или пару морковок. В городе теперь редко лошадь увидишь, их автомобили вытеснили.
Прибежал я как-то с Пашкой Снегирёвым на хозяйственный двор, чтобы покормить Росинанта с руки сахаром. Я уж и не помню, где Пашка пять кусков сахара раздобыл. Прибежали. Смотрим, стоит Росинант, запряжённый в телегу, голову опустил, а дедушки Василия нету. Кладовщик бегает вокруг, хлопает себя руками по бёдрам и кричит:
— Вот чехарда! Вот чехарда! Василий заболел, некому в колхоз за картошкой ехать! У меня сейчас выдача продуктов, а на обед картошки нету… Беда, беда!…
Мы с Пашкой переглянулись и сказали кладовщику:
— Разрешите, мы поедем. Мы в колхоз каждую неделю ходим, дорогу знаем.
— Э-э-э, дорогу-то он и сам, без вас, знает,- сказал кладовщик и хлопнул Росинанта по костлявому крупу.- А вот вас-то кто из лагеря отпустит?
Тут как раз подошла наша старшая вожатая Рая. Мы ей всё подробно объяснили и сказали, что будем нести полную ответственность и за коня, и за картошку.
— Нужно ехать,- сказала Рая.- Без картошки оставаться нельзя. Только кто её вам в колхозе даст?
— Дадут, им дадут,- сказал кладовщик.- Я уже всё оформил, только получить осталось. Им и погрузят, не беспокойтесь…
— А я не за них беспокоюсь,- сказала Рая.- Они никуда не денутся. А вот сумеют ли с конём справиться? Успеют ли вернуться, чтобы картошка к обеду поспела?
Тут уж мы наперебой начали старшую вожатую уговаривать: «Справимся, не маленькие, только бы нам позволили…»
— Ладно, езжайте, но никуда с дороги не сворачивайте. Если за час картошки не привезёте — все без обеда останутся. Поняли?
Мы страшно обрадовались. Пашка спрятал сахар в карман и говорит:
— Пусть на потом будет, будем в дороге коня поощрять, чтоб лучше нас слушался.
Мы вскочили на телегу и вместе схватили вожжи.
— Я буду править! — заявил Пашка.
— Почему это ты?
— А потому что, во-первых, сахар мой, а, во-вторых, когда я у дедушки в деревне был — научился конём править… Вот если вожжи влево дёрнуть, он влево пойдёт, если — вправо, он вправо пойдёт.
Росинант посмотрел синим глазом на Пашку и утвердительно кивнул головой.
Мне пришлось согласиться.
— Но, но! — крикнул Пашка и хлопнул коня вожжами по спине.
И мы тронулись.
— Вот выедем за территорию, заставлю его рысцой бежать,- сказал Пашка.
— Слушай, Пашка,- спросил я,- а почему Росинант всё время голову опущенной держит?
— Кто его знает? Может, потому, что дедушка Василий заболел…
Как раз на этом слове Росинант остановился.
— Вот видишь? — говорит Пашка.- Всё понимает!
Мы потом четыре раза хором «но» кричали, пока снова не двинулись с места. Зато, когда выехали на дорогу, до самого колхоза ни разу не останавливались.
Пашка сидел, как заправский возчик, намотав вожжи на руку, а я, чтобы не было скучно, рассказывал ему о рыцарских подвигах Дон-Кихота. Рассказал ему, как он с мельницами воевал и как его одна мельница вместе с конём над землёй крутила.
— Дурак он, твой Дон-Кихот,- сказал Пашка.-Разве можно так с конём обращаться?
Тут мы как раз к балке подъехали, дорога вниз, под гору пошла, и Росинант побежал рысцой. Да он и не мог медленно идти, потому что телега всё время ему на задние ноги наезжала. Пашка толкнул меня локтем в бок и говорит:
— Видишь, всё слушал и всё понял. Я ведь обещал, что поближе к колхозу переведу его на рысь, а он не стал дожидаться команды — сам побежал.
Я хотел Пашке сказать, что вовсе не поэтому, но вдруг услышал, что у Росинанта внутри что-то ёкать стало: «ёк-ёк, ёк-ёк».
— Пашка,- говорю,- слышишь?
— Слышу.
— Чего у него там внутри болтается?
— Не знаю.
— Ты лучше Росинанта попридержи, а то оборвётся у него в животе какая-нибудь печёнка, тогда что будем делать?!
Пашка побледнел и начал на себя вожжи тянуть. Горка становилась всё круче, и Росинант перешёл на галоп. Так мы до самого низу и мчались, и ничего не случилось. Я всё боялся, что наш конь на части развалится, так его мотало в оглоблях.
Когда мы выехали на ровную дорогу и Росинант еле поплёлся, Пашка спросил меня:
— Ты что, испугался?
— Немножко,- говорю.
— А я ничуточки! Даже удовольствие получил,- говорит Пашка, а у самого лицо’ бледное и руки дрожат.- Хороший конь! Знаешь, Вовка, у меня такое подозрение, что эта лошадь когда-то в цирке выступала — здорово умная…
Разговор оборвался, потому что мы заехали на колхозный двор. С картошкой действительно всё очень просто получилось. Не прошло и десяти минут, как на нашу телегу нагрузили шесть мешков картошки и белокочанной капусты. Колхозник, который всё это нам погрузил, посмотрел на Росинанта, покачал головой и сказал:
— Вы, братцы, через горку не езжайте — конь не вытянет. Валяйте в объезд, это будет всего метров на двести больше.- И показал нам, по какой дороге ехать.
— Мы и сами через горку не поехали бы,- говорит Пашка.- Если ещё раз придётся под гору спускаться, у Росинанта всё внутри оборвётся.
— Чего, чего? — не понял колхозник.
— Ёкает у него всё время что-то в животе,- объяснил Пашка.- Ёк-ёк-ёк.
Тут дядюшка как расхохочется, как схватится руками за живот:
— Ох,- говорит,- уморили… Это же селезёнка у коня ёкает, это у каждого коня бывает…
Пашка ничего не сказал, посмотрел на меня и направил Росинанта к воротам.
Дорога проходила прямо через поле и была действительно ровная, без всяческих балок и горбов. Росинант тянул не спеша, ну, а мы, конечно, пешком шли и ласковыми словами подбадривали его: «Но, милый… ещё чуть-чуть…^Тяни, родименький, нажми». Мы ему даже целую головку капусты на ходу скормили.
Слева от дороги показались четыре лошади. Передние ноги у них были связаны. Лошади щипали траву, и никто дх не пас. Росинант увидел их, поднял голову, навострил уши и весело заржал, вроде крикнул: «Здорово, братцы, как поживаете?!»
— Знакомые, наверное,- сказал Пашка. — Приветствует их.
Лошади не обратили на Росинанта никакого внимания.
— Ему, наверное, тоже погулять охота, — пустился Пашка в рассуждения.
А я возьми да спроси:
— А ты, Пашка, распрягать и запрягать умеешь?
— А как же! Я сколько раз дедушке помогал… Хочешь — докажу?
И Пашка начал заворачивать Росинанта с дороги в открытое поле. Росинант удивлённо посмотрел на Пашку — как будто спросил: «Зачем это?» Но все-таки подчинился.
— Сейчас увидишь, как это делается, я не забыл… Вот, учись.- Пашка начал развязывать ремни, которые были к оглоблям привязаны. Потом снял сбрую, всю, вплоть до уздечки.
— Видал? Это ещё легко, а бывает сбруя посложней…
— Молодец,- неуверенно сказал я, потому что внутри у меня началось какое-то беспокойство. Пашка понял меня и говорит:
— Ты не волнуйся. Я и запрягу мигом, только пусть немного погуляет.
Росинант встряхнулся, как после купания, фыркнул и вышел из оглобель. Сначала он понюхал траву возле телеги, а потом пошёл туда, где четыре связанных коня паслись. Подошёл к ним, заржал и вдруг хлоп на землю и давай на спине кататься и стонать. Я испугался и крикнул Пашке:
— Ой, Пашка, у Росинанта припадок!
— Чудак ты, — говорит Пашка. — Это он так гуляет. Все животные так развлекаются, собаки и кошки. Ему тут весело.
Росинант поднял голову и вопросительно глянул на Пашку.
— Гуляй, гуляй ещё немного, у нас ещё целых полчаса в запасе.
Росинант снова начал кататься, а потом кряхтя встал на ноги и даже пробежал один круг рысцой вокруг коней.
— Хватит ему гулять! — говорю я.- А то в кухне картошку ожидают.
— Сейчас,- отвечает Пашка.- Сейчас его запрягу, вот только в оглобли загоню,- и побежал за конём. Пашка к нему подходит, а конь от него, Пашка со стороны морды заходит, а он — отворачивается. Тогда Пашка подобрал с земли какую-то палку и хотел хлестнуть Росинанта, на тот сразу отбежал.
— Вовка, на помощь! — закричал Пашка.
Я подбежал с другой стороны и как заору:.
— А ну, марш в оглобли!
Росинант испугался и в галоп. Мы за ним, а он — от нас. По всему полю бегаем, а к телеге подогнать не можем. Пашка несколько раз вплотную к нему подбегал, да ухватить не за что было, он ведь и уздечку-то снял.
Рассердился Пашка, показал Росинанту палку и кричит ему:
— Ах ты, скотина дурная! Да ты же нам обед сорвёшь!
И как бы вы думали, что сделал Росинант? Он оскалил
зубы, задрал верхнюю губу и начал над Пашкой смеяться: ну, словом, как человек! Пашка аж побелел от злости. Тут я вспомнил, что у него в кармане сахар лежит, и говорю тихонько, чтоб Росинант не слышал:
— Пашка, доставай сахар. Он за сахаром куда хочешь пойдёт.
Пашка моментально вынул из кармана один кусочек сахару и показал Росинанту. Тот с места не сдвинулся, но зато позволил Пашке к себе подойти. Сожрал сахар и смотрит. Пашка другой кусочек достаёт, только уже отступает к телеге. Росинант пошёл. До телеги Пашка ему три куска скормил, а последние два положил на передок, где кучер сидит. Росинант вошёл в оглобли, подобрал губами сахар — только хруст раздался.
— Ну, теперь всё в порядке,- говорит Пашка.
— Какой же это порядок? — спрашиваю. — Ты что, хвостом вперёд запрягать будешь?
— Э-э, дело пустяк,- отвечает Пашка.- Теперь только развернуть осталось… Но, но! Да поворачивайся скорее! — И толкает Росинанта в грудь, а тот возьми да и переступи через оглоблю.
— Вовка, скорей уздечку мне подавай! — кричит Пашка.- А то ухватить не за что.
Я тут же ему уздечку подал. Он хотел её накинуть на Росинанта, а тот, как увидел уздечку, замотал головой и ушёл в поле.
Ну, что поделаешь? Пришлось нам снова за ним гоняться.
Но разве за конём угонишься?… Устали мы, сели на землю, Пашка говорит:
— Конечно, я один во всём виноват. Я так и скажу, если из-за нас обеда в лагере не будет…
— Нет, это мы вместе виноваты,- сказал я.- Это я же спросил, умеешь ли ты распрягать… А вообще-то виноват, конечно, сам Росинант. Потому что у него никакого конского образования нет.
— Ладно, что же нам теперь делать? — спрашивает Пашка.
— Не знаю,- говорю,- мы вдвоём телегу не утащим, хотя лагерь отсюда близко и дорога ровная… Вот если бы ещё…- Тут я не закончил своей мысли, потому что увидел на дороге наших ребят — весь пятый отряд.
Оказывается, они с биологом, Марией Дмитриевной, шли с водоёма.