Председатель Совета озабоченно спросил:
— Что предлагает ваша делегация?
— В соответствии с существующим законом, возбудить дело против Муанты. Наши архивы переполнены доказательствами его злодеяний. В связи с отменой во всем мире смертной казни Муанте грозит пожизненное заключение. К тому же мы предполагаем, насколько это возможно, заняться его перевоспитанием.
— А как выглядит правовая сторона вопроса?
— Теоретически каждое преступление по истечении восьмидесяти лет списывается за давностью. Исключение составляют, однако, положения, касающиеся гипотермированных пилотов космических кораблей. Мы предлагаем распространить эту клаузулу также на тех лиц, которые были заморожены до двухтысячного года.
— Ни один закон не должен иметь обратной силы!
— Да, но это еще не аргумент в пользу безнаказанности столь чудовищного преступления!
Разгорелась страстная дискуссия о том, какую судьбу следует уготовать Муанте. Мнения разделились. Одни считали, что надо возбудить дело, другие — что оставить в покое, а третьи — что попросту не размораживать. Наконец, после многочисленных выступлений и полемики Особый Трибунал удалился на совещание, а на вечернем заседании председатель Трибунала огласил окончательное решение.
— После размораживания Муанта Портале и Грасиа будет подвергнут общественному перевоспитанию в собственной стране, а затем пожизненно отдан под надзор компьютеров. В остальном он останется свободным. В случае безупречного поведения ему следует дать возможность реабилитации. Трибунал обосновывает свое решение тем, что главная задача правосудия не платить злом за зло, а разъяснять преступнику его ошибки.
*
Дедушка ходил по комнате взад и вперед, взад и вперед и говорил бабушке:
— Как только Олек включил видеофон, я понял: произошло что-то необычайное. Будто я Олека не знаю! Он счастлив, говорю тебе, страшно счастлив. Тут уж не в том дело, что его всюду показывают, берут интервью, а понимаешь... важно, что он осуществил свой замысел, оказался превосходным специалистом, не зря потратил несколько лет жизни. Важно, что он спасет людей! Жаль, что ты его не видела.
— Что он говорил? Скажи мне, наконец, что он говорил? — рассердилась бабушка, которая как раз была на прогулке, когда Александр Зборовский сообщил отцу, что пришлет на остров детей вместе с Мареком Торлевским, первым размороженным человеком из 1979 года. — Ты что, не мог включить регистратор? — спросила бабушка неизвестно в какой раз. — Не мог, да?
— Ну, не включил, забыл. Так обрадовался, что забыл. Ну убей меня!
— Не говори глупостей! — возмутилась бабушка. — Так когда они приезжают?
— Сегодня, наверняка сегодня. Олек специально заказал аппарат на воздушной подушке.
— Они приедут вместе с этим Мареком Торлевским?
— Вместе. Знаешь, вроде бы эту фамилию я уже когда-то слышал. Тебе она ничего не говорит?
— Ничего.
— Странно. Мне кажется, мы знали кого-то с такой фамилией.
— Я вообще не припоминаю такой фамилии. Иду кормить слонов.
Слоны были огромным бабушкиным хобби. Когда в одном из больших африканских государств бабушку и дедушку собирались наградить орденами за достижения в развитии местной архитектуры, бабушка сказала, что отказывается от своего ордена, но просит дать ей слона или даже двух, поскольку пару легче воспитывать. И тогда бабушка получила орден, а впридачу пару слонов. Это было как раз перед уходом на пенсию и переселением на остров.
Слоны прекрасно освоились на острове и участвовали в сюрпризах, которые бабушка и дедушка устраивали по разным поводам.
— Когда-то это называлось happening[7], — объяснял дедушка. — Это очень старый, забытый жанр. Мы же называем такие представления сюрпризами.
Сюрпризы были разнообразные. Как-то дедушка и бабушка пригласили гостей собирать грибы. Утром позавтракали, а потом — в лес.
— Грибов полно, — уверял всех дедушка. — И какие ароматные, пахнут лесом, осенью, солнцем!
Гости углубились в чащу. И тут началось! Одни грибы убегали, прятались и кричали грибникам: «Ку-ку!» У других вырастали лапки, которые они заламывали в отчаянии. Грибы срывали шляпки, подгибали ножки и покорно просили: «Только не срывайте! У меня жена и дети! Я несъедобный!» А были такие, особенно мухоморы, которые вели себя по-хулигански, свистели, задирали грибников окриками: «Фу, какие противные, наверняка ядовитые люди!»
Под конец грибы обступили гостей на большой поляне, и один пожилой боровик прочитал свою поэму, которая начиналась словами:
Тут людей невпроворот.
Сыроежки прямо в рот
Без разбору их суют
И безжалостно жуют.
Поэма представляла жуткую картину уничтожения людей, собранных грибами.
Пожалуй, излишне говорить, что дедушка и бабушка готовили этот сюрприз добрых несколько месяцев.
— А гости не обиделись? — спросил Марек, которому Петрусь рассказывал эту историю в вагоне гравитационного поезда.
— Да что ты! Они были в восторге и расценили все выступление как художественный протест против уничтожения окружающей среды.
— А мы сможем организовать что-нибудь подобное вместе с дедушкой и бабушкой?
— Не знаю, чем они сейчас занимаются, но увидишь, будет кварково!
— Кварково — это значит «бомба»?
— Бомба? Что такое «бомба»? Если связано со взрывом, тогда это скорее всего что-то опасное.
— «Бомба» — это значит «зашибись», «закачаешься», то есть сенсационно и замечательно.
— Не понимаю, почему такие угрожающие слова, как «бомба», «закачаешься», «зашибись», обозначают что-то сенсационное, необычное и прекрасное.
Марек воздержался от объяснений.
— Главное, что я понимаю, — сказал он. — Кварково значит кварково.
Минуту они молчали. Эля играла в шахматы с Франтишеком.
— Мы сейчас едем на метро? — спросил Марек.
— Нет, это гравитационный поезд.
— Скорый?
— Около четырехсот километров в час.
— Неплохо.
— Впервые такое видишь? А на чем ты ездил?
— На обычном поезде с локомотивом, в автобусах, ну и на трамвае.
— И конечно, все это без самоуправления?
— То есть...
— Без автоматического пилота. Наверно, люди управляли этими трамваями и автобусами?
— Люди. Автоматический пилот применялся только в самолетах.
— А ты не боялся?
— Чего?
— Ну, садиться в трамвай, управляемый человеком. Ведь люди могут ошибиться.
— А машины — нет?
— Вероятность — один случай на миллион. А когда управляет человек — один на четыре.
— Э, да ты что! Я всегда ездил трамваем рядом с вагоновожатым.
Петрусь посмотрел на приятеля с восхищением. «Отважный — ничего не скажешь!» — подумал он.
Эля играла рассеянно. Она слушала разговор мальчиков и видела Марека, который одной рукой держал двери трамвая, а другой помогал Глории Лэмб в него сесть.
— Хорошие были времена, — сказала она и тут же страшно сконфузилась.
«Вышло так, будто я хочу обратить его внимание, что эти времена миновали, — мысленно отметила Эля. — И он, естественно, обиженный, замолчал».
Марек не ответил, поскольку не знал, что сказать. Эля казалась ему очень далекой, умной, таинственной. Темные волосы, заплетенные в косу, красиво контрастировали с белым платьем, а обстановка вагона, освещенного равномерным, неизвестно откуда струящимся светом, подчеркивала нереальность всей ситуации и делала девочку неведомой, как бы сказочной фигурой.
В купе не было слышно ни малейшего шума, какой обычно издает движущийся транспорт. Только из скрытых где-то репродукторов долетала тихая музыка.
По форме вагон напоминал скорее лифт, чем привычное купе. И это понятно: ведь гравитационный поезд был сделан наподобие ракеты, устремляющейся сначала в глубь земли, а потом силой гравитации выталкиваемой вверх, но только уже за несколько тысяч километров от места старта. И тем не менее совсем не чувствовалась бешеная скорость падающего лифта. В купе все было оборудовано довольно оригинально. На столиках стояли вазочки со свежими цветами, занавески, заслоняющие ложные окна, даже не колыхались, и неподвижность разных предметов, находящихся рядом на полочке, могла показаться чем-то совершенно естественным.
«Мы летим внутрь земли со скоростью падения, — подумал Марек, припомнив беседы с ассистентом Пацулой. — И это не кажется им необычайным. А то, что машиной когда-то управлял водитель, а не автомат, поражает их. Только не попадут ли они все в слишком большую зависимость от автоматов? Что бы было, если бы автоматы вдруг... если бы электрическая сеть... если бы авария...»
— А случаются ли катастрофы? — спросил он вслух. — Гибнут ли люди в больших городах под колесами транспорта? Я имею в виду несчастные случаи, катаклизмы.
— Транспорт вообще не имеет колес, — серьезно ответил Петрусь. — Разве что спортивные машины — велосипеды, карты, ролики. Но, конечно, бывают несчастные случаи. Мы по-прежнему не гарантированы от землетрясений. Иногда кто-нибудь зазевается и неправильно подключит кварковую батарею. Это может вызвать серьезный взрыв. В школе нам беспрерывно повторяют: «Не прикасайтесь к тому, что не имеет опознавательных знаков».
— Знаю, — подтвердил Марек. — В Институте мне дали пластинку с такими знаками и аппарат для чтения микротекстов. Но этих знаков уйма! Больше, чем в телефонной книге номе... Очень много. Ты их все знаешь?
— Не все. Только основные. Особенно, предостерегающие от опасности. «Внимание! Биологическое заражение! Внимание! Радиоактивное заражение! Внимание! Высокое напряжение!» Это большой прогресс, что весь мир, все народы пользуются такими знаками.
— А почему еще не введен единый язык?
— Сейчас имеются аппараты — переводчики. Но мы наблюдаем процесс бурной унификации. Пожалуй, немного жалко.
— Почему?
— Видишь ли, я иногда думаю, что если уже появится такой язык, мало кто почувствует прелесть стиха, написанного некогда. Переводить художественную литературу по-прежнему должны люди. Есть что-то более важное, чем значение слова. Звучание, настроение, атмосфера.
— Это все так, но вот Франтишек говорит стихами.
— Какие это стихи! Он выдает рифмованную информацию. Только когда я его запрограммировал, то понял, что такое настоящая поэзия. Вот послушай:
Жил я с вами, терпел я, и плакал я с вами,
И не знал никогда к благородству бесстрастья,
Нынче я навсегда отступаю с тенями
И, грустя, ухожу, словно было здесь счастье.[8]
Эля изумленно посмотрела на Петруся.
— Словацкий? — спросила она. — Мой брат знает наизусть стихи Словацкого?
— Что ты так удивляешься? — ответил Петрусь, смущенный непонятно почему. — Я это проходил с Головоломом. Да и вообще я очень интересуюсь поэзией!
Перед Мареком возник мысленный образ преподавательницы польской литературы, которая усталым голосом читала им эти самые строки, пытаясь объяснить, в чем состоит ценность произведения. Вдруг ему показалось, что он в какой-то мере ощутил ту силу, которая таилась в языке.
Прошло восемьдесят лет, мир теперь другой, и люди тоже. Он, Марек, мчится в гравитационном поезде в обществе двух ровесников и робота, с трудом подыскивая тему для общей беседы. Все было бы чуждым, если бы не тот факт, что они тоже знают Словацкого. ««Жил я с вами, терпел я, и плакал я с вами...» — мысленно повторил он. — Я тоже когда-то... А этот Пётрек — парень что надо...»
Ты ждала, что скажет брат,
А я сделал тебе мат! —
сказал Франтишек, явно нечувствительный к атмосфере, воцарившейся в купе.
*
*
Он посинел от злости. Какое-то мгновение дико озирался по сторонам, потом ослабел, опустил веки и, казалось, заснул. Но он не спал. Из-под ресниц присматривался к врачам в странных халатах и судьям, которые минуту назад сообщили ему приговор.
«Надзор со стороны компьютеров! — думал он. — Эти кретины считают, что я позволю контролировать себя последующие восемьдесят лет, — и как раз теперь, когда меня вылечили даже от ревматизма! Ну нет! Пока что разберемся в ситуации».
— Вынесенный приговор я считаю несправедливым, — сказал он. — Вами не приняты во внимание все аспекты дела. Уже сам факт, что процесс велся без моего участия и даже без моего адвоката, свидетельствует о том, что это была процедура, далекая от демократии. Однако я человек старый и не намерен ссориться из-за какого-то там надзора, поскольку вы предложили мне великодушно вторую жизнь. Смогу ли я получить информацию о состоянии моего имущества, о ситуации с моим народом и вообще о событиях на протяжении тех восьмидесяти лет, когда я почивал в... холодильнике?
— Конечно. Впрочем, вы поедете в свою страну на перевоспитание.
«Ваше превосходительство», — хотел добавить Муанта, но сдержал взрыв ярости. Ему предстояло разыграть слишком важную партию, чтобы позволить себе импульсивные выходки. Он должен был кое-что проверить.