Сердце начинало стучать сильнее по мере приближения к воротам детского садика. Сквозь частокол яблонь я уже видел пеструю маечку дочери и ее подружки, оседлавших качели. Видел и Олесю, сидевшую на раскладном стульчике на краю участка. Я остановился, забросил в рот жевательную резинку. Целоваться мы не станем, конечно, но почему-то мне показалось важным иметь свежее дыхание. А еще я пригладил волосы, посмотрел на собственную тень на асфальте и остался недоволен. Пора подстричься, выгляжу как дикобраз.
– Папа!!!
Томка по обыкновению кинулась ко мне, спрыгнула с качелей, забыв о том, что на другом конце перекладины сидит противовес. В результате ее подружка шлепнулась на землю.
– Тома, нельзя же так! – вскинулась Олеся. – Расшибете друг друга!
Тамара, смутившись, приостановилась. Помогла подруге подняться, убедилась в отсутствии повреждений, затем рванула ко мне. Но и тут не обошлось без экстрима – она влетела мне головой в живот.
– Тома!!!!
– Чего вы с утра до вечера – Тома, Тома, Тома! Уйду я от вас!!!
Мы обнялись, я потрепал ее по голове. Нужно было сказать пару слов Олесе, но я словно язык проглотил. Олеся же смотрела как обычно, будто и не было вчера ничего – ни сомкнутых ладоней, ни поцелуя, ни просьб «не оставлять». Кажется, это случилось в какой-то прошлой жизни, от которой мы оба в ужасе шарахнулись.
«Тебе мерещится, – уговаривал меня внутренний голос. – Вокруг дети, родители… Неужели ты ждешь, что она бросится к тебе так же, как и дочь? Подожди немного».
– Все нормально? – спросила Олеся.
– Да, конечно. Как ты?
Она пожала плечиками. Выглядела уставшей. Не найдя, что сказать еще, я развернулся. Бросил через плечо:
– Ну ладно, тогда до завтра.
– До завтра, Антон…
Она задержалась на мне взглядом. Я отвернулся.
Во дворе Томка начала канючить. Захотела погулять, тем более что к этому часу на спортивной площадке, заасфальтированной и огороженной сетчатой изгородью, уже собрались ее знакомые мальчишки. Ей очень хотелось поиграть в футбол.
– Пап, ты посиди тут на лавочке, поработай. И пива попей.
– Прям пива?
– Ага. Вон, сходи в магазин. Я знаю, ты хочешь.
«И то верно», – подумал я и отпустил ее руку.
Магазин располагался на первом этаже соседнего дома. Я купил литровую бутылку, добавил пару пакетов чипсов. Уселся на скамейке недалеко от спортивной площадки. Я сам часто мысленно ругался на взрослых остолопов, употреблявших спиртное во дворе в присутствии огромного количества детей и их сердобольных бабушек-матушек, поэтому чувствовал себя неуютно. Однако после первых пяти-шести глотков во мне проснулся старый друг по имени Забей.
Убедившись, что Томка поглощена игрой с мальчишками, я вынул из кармана лист с добытым Петькой списком призывников. Начал внимательно изучать, выискивая знакомые имена и фамилии. Под каждым из имен стоял адрес и домашний телефон. Какими бы полномочиями ни обладал наш информатор в военкомате, он не стал сливать нам личные дела целиком, выбрал лишь основные сведения. Я водил пальцем по списку. Мне казалось, что я обязательно обнаружу совпадения с именами, фигурировавшими в записной книжке Павла.
Мои ожидания оправдались.
Первым на глаза попался Станислав Комарин (в блокноте, скорее всего, Стасик-Комарик). Через несколько пустых и ничего не говорящих имен мелькнул Роман Петров. С некоторой долей вероятности можно было утверждать, что это тот самый Петридзе. Почему нет? Парни часто награждают друг друга прозвищами, производными от имен и фамилий.
Так, еще несколько: Самохвалов, Бурчинский, Коршунов, Коростин, Пятков…
Стоп!
Коршунов?
Я отхлебнул из бутылки. Томка орала на весь двор, отчитывая десятилетнего пацана за неточный пас. Мальчишка стоял как вкопанный и покорно выслушивал проклятия. Ох, в штабеля будет складывать парней моя дорогая доченька, в очень высокие штабеля.
Но вернемся к делу. Мог ли Виталий Коршунов быть тем самым Ястребом, которому адресованы самые эмоциональные строки в блокноте Павла?
Мог. Вполне.
И что из того?
Не знаю. На траурном венке стоит его прозвище, и меня это смущает. Нужно кое-что проверить.
Я позвонил Петру.
– Петь, ты еще в офисе?
– А где ж еще! У меня нет собственного детективного агентства, чтобы уходить и приходить на работу когда вздумается.
– Не ту иди, я предлагал тебе войти в долю.
– Как будто это уменьшит объем работы. Что у тебя?
– Нужно пробить одного чувачка. У тебя список призывников далеко?
– В электронной почте остался.
– Возьми Виталия Коршунова. Кто, что, откуда. Все, что сможешь.
Петя вздохнул.
– Ты издеваешься, Антон. Ты знаешь, сколько в городе Виталиев Коршуновых?
– Дорогой, потерпи, скоро отпуск. Я верю в тебя!
– Ты меня и в отпуске будешь доставать.
– А то!
– Учти, я отключу телефон и не возьму с собой ни одного гаджета. И ищи меня где-нибудь в Гоа…
– Я из-под земли тебя достану!
– А я по ночам к тебе являться буду.
Он отключился. Я снова потянулся к бутылке, сделал несколько глотков… и замер. По двору с двумя полными авоськами неспешно шагала Олеся. Нас разделяло всего несколько шагов.
– Отдыхаешь? – улыбнулась она.
Я готов был провалиться сквозь землю. Дурацкая мизансцена: потенциальный кавалер сидит, хлещет пиво из горла и не пытается помочь донести пакеты хотя бы до подъезда.
– Да, есть немного.
– Хорошо.
Она прошла мимо. Я смотрел ей вслед. Все-таки она очень аппетитна. Эта спинка, этот изгиб бедер в обтягивающих джинсах… ммм…
Зазвонил телефон.
– Петя, двух минут не прошло!
– И этого времени оказалось достаточно, чтобы вбить фамилию твоего чувачка в поисковой строке гугла. Ты бы и сам мог это сделать.
– Что ты нашел?
– Виталий Коршунов, арт-директор клуба «Каньон». Бывал в нем хоть раз? Не верю, что не бывал. Там весело.
Я фыркнул.
– Точно он? Может, совпадение?
– Все возможно. Но на сайте заведения в разделе «О нас» фигурирует именно Виталий Коршунов, а в его краткой биографии там же на сайте отмечается служба в армии в указанные годы. Место службы, правда, не известно, но это было бы слишком. Ты удовлетворен?
– Как невеста в брачную ночь.
– Не всем невестам так везет, да и ты рано радуешься. Сайт клуба открывается из кэша. Последнее обновление датировано апрелем. Я не тусовщик, но давно не припомню никаких громких акций в «Каньоне». Либо он закрылся на какой-нибудь ремонт, либо не сезон. А может, информация о руководстве неактуальна. Я поищу другие ресурсы на всякий случай.
– Валяй. Буду должен.
Я зажал телефон в кулаке. Ясности в нашей мистической истории не прибавилось, но поворот получился эффектным. Виталий Коршунов по прозвищу Ястреб (не факт, но допустим), удостоившийся особого упоминания в записной книжке погибшего Павла Рожкова, был довольно известной в городе личностью. Пусть в узких кругах светской тусовки, в среде глянцевых журналистов и ведущих вечерних телепрограмм, но все же известной. Без сомнения, карьера его заслуживала внимания и восхищения, потому что мне случалось бывать в «Каньоне», и я мог лишь подписаться под словами Петра: там было весело, сыто и пьяно. А еще это была одна из самых крутых в городе концертных площадок, на которой выступали многие столичные гастролеры.
Что же их связывает – холеного Коршунова и Рожкова, простого парня без амбиций, торговца кафелем и санфаянсом? И связывает ли что-нибудь? Может, я вообще не там ищу?
Мне срочно нужно было дергать домой, к интернету.
– Тома, закругляйся!
Звать дважды не пришлось: Томка уже ковыляла ко мне, вытирая слезы.
– Что случилось?
– Ничего! Дураки они все! Играть не умеют, все время мячик мимо меня летит!
«Они просто не хотят играть с девчонкой», – подумал я, но озвучивать эту мысль не стал.
Изгой
25 ноября
– Убили человека? – переспрашивает Маша. Глаза ее похожи на кошачьи. – Как?!
– Так… Можно ведь убивать не только руками, оружием, палкой. Есть миллион способов.
– Подробности будут? – интересуется Славка. На него сообщение Изгоя тоже произвело впечатление. Безучастным выглядит только Макс. Точнее, почти безучастным. Он разглядывает недогрызенный ломтик огурца, лежащий в блюдце. Взгляд сощуренных глаз – хищный.
– Можно и подробности, – отвечает Изгой. – Но сначала горлышко бы промочить, а?
– Еще!
– Ребята, вы не волнуйтесь, я угощаю. В конце концов, вы меня сегодня приютили. Я могу сходить в магазин, закупиться, как полагается. Мне бы только чью-нибудь куртку натянуть, а то свою я, похоже, оставил в ресторане.
– Не надо.
Славка встает из-за стола, открывает шкафчик буфета. Вскоре на столе водружается еще одна бутылка, правда, початая, но ее содержимого вполне достаточно, чтобы «промочить горло» и продолжить рассказ – самую тяжелую часть рассказа.
– Это тебя оросит, пилигрим?
Изгой кивает. Маша в свою очередь тоже отходит к холодильнику, достает остатки колбасы, сыра. Вскоре стол вновь накрыт. Вторая обеденная смена в пионерском лагере.
Изгой смотрит на наполненную рюмку. Он знает, что не имеет никакого смысла напиваться дальше. Одна – хорошо, две – замечательно, три – прекрасно, но когда счет идет на десятки, организм уже не реагирует и жизнь легче не становится. Тем более что сейчас на него вновь нахлынули воспоминания, от которых обычно хочется вздернуться на ближайшей лампочке…
Кафель. Рука, обмотанная вафельным полотенцем. Перекошенное лицо Кузнечика. В глазах – искреннее недоумение: «Почему я здесь и почему все это со мной происходит?!».
Ответов нет.
Так предначертано, старина.
Кузнечик
Ноябрь 2009
Кафель. Рука, обмотанная вафельным полотенцем. Льющаяся из крана вода. Заунывное «вжик-вжик» – кто-то из «слонов» надраивает штаны, сидя на полу. Один из самых черных дней в жизни.
Худой и невысокий Кузнечик сгибается пополам, ловя ртом воздух, словно окунь на понтоне.
– Дыши, – говорит Ястреб. – Дыши, только попробуй тут загнуться у меня!
Кузнечик старается изо всех сил. Удар в солнечное сплетение был очень сильным – казалось, жизнь закончилась, будто кто-то выдернул из розеток все провода сразу. Еще несколько мгновений, и парень рухнет на пол. В какой-то момент и сам Ястреб осознает, что переборщил, поэтому в его обычно развязный и агрессивный тон подмешиваются нотки испуга.
– Дыши, сынуля, э!
Кузнечик опускается на одно колено. Несколько рывков, и из горла вырывается хрип. Он справился.
– Вот, уже лучше! – со вздохом облегчения констатирует Ястреб. – А теперь я не слышу ответа!
– Спа… – выдавливает Кузнечик, но тут же срывается в кашель.
– Не слышу!!!!
– Спаси… пасибо, как дома…
– Что «как дома»?!
– Как дома побывал…
– А теперь всю фразу целиком! До трех считаю! Раз…
Кузнечик всхлипывает, но из последних душевных сил (физическими его и так бог обидел), выдает:
– Спасибо, как дома побывал.
Ястреб опускает свободную от полотенца руку на его плечо, крепко сжимает. Он хочет, чтобы парнишка поднялся на обе ноги.
– Как самочувствие, боец?
Кузнечик молчит. Он не знает ответа на этот вопрос, потому что вопрос выбивается из сценария. Этому их не учили.
– Не слышу!
Кузнечик бросает полный скорби взгляд на Павла. Он ищет в нем доброго полицейского. Напрасен труд.
Паша отворачивается к зеркалу. Наткнувшись на свое отражение – малопривлекательное отражение человека, который позволяет своему сослуживцу и земляку издеваться над тщедушным интеллигентом – предпочитает перевести взгляд на «слона», сидящего на карачках возле мойки с одежной щеткой в руках. В этой чертовой комнате одни зеркала, как в каком-нибудь доме культуры, балетного станка не хватает.
– Самочувствие, боец!!!
– Нормально…
– Не нормально, а хорошо! Повторить упражнение?
– Не…
– Что?!
– Не надо.
– То-то.
Кажется, экзекуция подходит к концу. На Кузнечике лица нет, но он понимает, что на сегодня всё, можно вернуться в расположение и лечь в кровать. Этот день, мать его, закончился, завтра будет другой… такой же дрянной, но этот – закончен. Сколько таких дней придется ему перетерпеть и переждать? Девяносто – сто? Надо собраться, взять себя в руки.
Все это читается в его глазах. Легкий бриз облегчения.
Это не ускользает от внимания Ястреба.
– Мы чему-то радуемся, боец?
Кузнечик поспешно мотает головой.
– Тогда вали отсюда… и позови кого-нибудь из своих.
Кузнечик останавливается у двери, оборачивается с испугом.
– Кого?!
– Любого. Кого не жалко. Кажется, у вас еще парочка некрещеных осталась, нет? Давай, давай, шевели сухожилиями!
Когда Кузнечик уходит, Ястреб разматывает полотенце, осматривает костяшки пальцев.
– Чертовы доходяги, руки об них переломаешь. – Он протягивает полотенце Павлу. – Развлекись на следующем.
Павел отрицательно качает головой.
– Чего ты?
Павел отходит к одному из умывальников, ополаскивает лицо, снова смотрит на свое отражение, уже с короткого расстояния. Какие-то маленькие подлые глазки глядят с другой стороны зеркала. Павел никогда не думал, что ему придется отводить глаза от себя самого.
Стыд? Трусость?
Рядом появляется еще одно лицо. В той паре глаз нет ни тени сомнения.
– Рефлексируешь, старина? Забыл, как тебя здесь отметелили полгода назад?
– Помню.
– А чего тогда?
Павел предпочитает не отвечать. У него нет ответа. Точнее, все ответы дерьмовые. Проявлять великодушие и благородство здесь не принято. Не по-пацански. Здесь совершенно другая среда, чуждая для него, едва не сожравшая на первых месяцах службы, но он как-то приспособился, слился с местностью. Старался быть как все, чтобы сберечь себя и вернуться домой прежним. Худо-бедно выбрался, преодолел, наступив на горло своим песням. Получал под-дых и сапогом в зад, бегал, крутился, маскировался под одеялом, когда пьяные деды бузили ночью в казарме… теперь все позади, теперь уже собственная стометровка до дембеля стартовала. Он заслужил свое право не вмешиваться и не участвовать, он просто хочет дотащить эту чертову солдатскую лямку до финиша и вернуться домой. Вернуться к себе самому.
Ястребу всего этого не объяснишь.
– Слушай, земеля, – тот кладет руку ему на плечо. – Ты не прав. Думаешь, я не вижу, как ты им потакаешь? Злой полицейский, добрый полицейский… Ты мне дисциплину в роте разлагаешь, добряк. Они о тебя скоро ноги вытирать начнут. Нам это надо?
Павел не может бесконечно отмалчиваться.
– Нужно, чтобы они обязательно боялись?
Ястреб замирает с раскрытым ртом. Поворачивает Павла к себе. Но прежде чем сказать хоть слово, скашивает взгляд в сторону «слоника», надраивавшего свои штаны. Тот уже начинает прислушиваться к разговору, утомительное «вжик-вжик» щетки замедляет темп.
– Серый, погуляй.
– Я не могу все бросить, – подает голос «слон».
– Я в тебя сейчас что-нибудь брошу, душара.
– Я не душара!
Боец нехотя поднимается на ноги и удаляется в расположение.
– Кузнечика там поторопи! – бросает ему вслед Ястреб. – Борзые все стали, давно не летали по казарме.
Парни остаются в умывалке одни. Им никто не мешает. Ястреб приближается к Павлу, их лица разделяют сантиметры.
– Паша, Паша… Не мешай мне, если не хочешь вспомнить молодость.
Павел краснеет, отводит взгляд. Смотрит на лямку ястребовской майки-алкоголички. Он никогда не выдерживал прямые взгляды, и даже сейчас, стоя перед земляком одного с ним призыва, одного роста и телосложения, чувствует уязвимость и даже никчемность.
– Они должны бояться. Как мы боялись. Круговорот воды в природе.
– И последние станут первыми…
– Чего ты там бормочешь?