Увы, мне ответила механическая девушка: номер отключен.
– Со мной играют в кошки-мышки, – сказал я Петру, когда он явился с результатами поисков.
– Сам напросился.
– Не отрицаю. Думаешь, мне бросить это дело?
– Тебе же нравится чертовщина, нет?
– Да. Я спать не могу из-за этой истории. Кстати, уже практически буквально, если принимать во внимание его ночной звонок.
– Ну что ж, – многообещающе начал Петя, – тогда вот тебе информация к размышлению.
Он хлопнул на стол еще несколько листов бумаги с текстом и фотографиями. Никогда не любил его привычку печатать документы.
– Почему ты просто не перешлешь мне электронный вариант по почте?
– Бумажная промышленность у нас работает прекрасно.
– За промышленность я спокоен, чего не могу сказать о своем банковском счете. Садись и комментируй.
Петя послушно уселся по другую сторону стола, подпер голову рукой и забубнил:
– Цинковый ящик прибыл на родину в Череповец в декабре две тысячи девятого. Аккурат под новый год. Парня звали Сергей Кузнецов… вот, смотри, его фотографии, копия письма убитой горем матери в местную череповецкую газету, а вот и статья в самой газете. Номер воинской части совпадает, даты вписываются в период службы Рожкова и Коршунова. К счастью, дело было громкое, иначе я ничего бы не нашел. Вот копия запроса в прокуратуру и их ответы… даже не смотри на меня так, у меня уже голова кругом идет от сидения перед монитором.
– Я подниму тебе зарплату.
– Не бросайся такими словами, у меня хорошая память. В общем, Кузнецов налетел на колючую проволоку под высоким напряжением. Прямых доказательств суицида не выявлено, но, судя по рассказам очевидцев, парнишке в первые два месяца службы пришлось несладко. Более того, за день до трагедии в их мотострелковой роте случился колоссальный залет, виновником которого стал, пусть и косвенно, именно Сергей Кузнецов. Старики такого не прощают… хм, тебе это, как служившему в армии, известно лучше меня.
– Откуда столько деталей?
– Говорю же, дело было громкое, а я стою своих денег.
Петя сунул руку в нагрудный карман рубашки.
– Вот тебе еще и телефон моего источника. Он из нашего списка. Не очень разговорчив, но зато труслив. Чуть поднажмешь – всё расскажет.
Я взял бумажку с номером телефона и именем: «Станислав Комарин».
– И лучше тебе поторопиться, потому что после моего звонка он может сорваться с места или уйти в глубокий запой. Я свободен?
– Да, спасибо.
Петя удалился, громко напевая одноименную песню Валерия Кипелова: «Я свободе-е-ен!».
Я же взял телефон, чтобы позвонить Комарину, но набрать номер не успел: аппарат зазвонил сам.
– Антон, это Нина Ивановна…
У меня внутри все оборвалось. Сказать, что женщина была взволнована, значит ничего не сказать. Она, наверно, находилась на грани обморока.
– Что случилось?!
– Вы можете приехать? Прямо сейчас?
Мой призрак пошел в атаку. Если до сих пор он крался по квартире, как вор, боясь разбудить хозяйку (которую все же неизменно будил), подбрасывал лишние вещи, то теперь, воспользовавшись отсутствием Нины Ивановны, пронесся по дому ураганом. Я стоял на пороге и оглядывал помещение с раскрытым ртом.
– Что это было?
Захарьева стояла у стены, держалась за сердце. «Господи, – подумал я, – за что ты так мутузишь эту бедную женщину? За какие грехи?».
– Я вышла в аптеку за лекарствами. Здесь рядом, один квартал всего. По дороге остановилась, поговорила со знакомой, а когда вернулась – вот… замок сломан, дверь распахнута. И ведь никого из соседей нет на месте!
Она беспомощно обвела рукой вокруг.
– Полицию вызывали?
Она покачала головой.
– Вы позволите пройти?
Я сразу двинулся в комнату Павла. Чутье подсказало, что в гостиной налетчики особо не шуровали, и, проходя мимо, я убедился в правильности выводов – ее почти не тронули, если не считать сброшенных на пол предметов одежды хозяйки. Иное зрелище ожидало меня в бывшей комнате Павла Рожкова. Я был здесь всего пару дней назад и теперь не узнал жилища. Шкаф с открывающейся дверцей был сдвинут ровно настолько, чтобы можно было пробраться к задней стенке. Содержимое шкафа – штаны, рубашки, теплые свитера, какие-то бумаги – вывалились на пол. Диван разложен. Книги и диски усеивали всю площадь комнаты. Телевизор и прочая мелкая бытовая техника, впрочем, оставались на своих местах, стало быть, непрошеные гости заявились не с целью обогащения. Слишком явный намек.
– Вы уже смотрели, что пропало? – обернулся я к Нине Ивановне.
– Нет. Я боюсь, Антон. Просто даже войти сюда боюсь.
– Понимаю.
Я прервал осмотр, подошел к ней, взял за плечи.
– Как вы себя чувствуете?
– Как, как… Никак. Я не знаю, как дальше жить и чего ждать.
Она беззвучно заплакала. Я направился на кухню, нашел чистую кружку, наполнил ее водой из фильтра– кувшина. Но к моему возвращению Захарьева уже совладала с эмоциями.
Молодец, бывшая учительница.
Я стоял рядом, держа этот дурацкий стакан с водой. Нужно было сказать какие-то слова поддержки, но ничего подходящего в голове не находилось. Очень трудно, знаете ли, приободрить человека, лишившегося всех своих близких и продолжающего получать удар за ударом. Выступить адвокатом злодейки-судьбы я не смогу. Детские слезы высыхают быстро, а вот со старческими дела совсем плохи.
– Нина Ивановна, вам сейчас нужно сделать две вещи: во-первых, необходимо заявить в полицию. Я буду через своих знакомых держать дело на контроле. Во-вторых, пока они едут, внимательно и осторожно пройти по квартире и посмотреть, чего не хватает. – У меня мелькнула светлая мысль. – А может быть, появилось что-то, чего раньше не было. Этого тоже нельзя исключать в свете последних событий.
– Вы узнали что-то новое? – спросила она, с надеждой глядя мне в глаза. Я не нашелся, что ответить. Ничего существенного я пока не узнал, если не считать того, что ее квартиру по ночам посещал не призрак, а человек из плоти и крови. Но это она поняла и без меня.
– Я пытаюсь, Нина Ивановна. Мои люди работают. Есть мнение, что это… происшествие, или как его еще назвать… связано с армейской службой Павла. Это только версия. Мне еще нужно кое-что уточнить, а ваша задача сейчас – вспомнить всё, что было после Пашкиного дембеля. Как он жил, с кем встречался, общался, в каком пребывал настроении. Да, мы кое-что уже успели обсудить, но нам придется погрузиться в эту тему еще раз, и более основательно. Вы готовы?
– Я попробую, но, право слово, ничего существенного сказать не могу. Он стал очень замкнут после армии и не рассказывал ничего необычного.
– Ладно, посмотрим. А теперь звоните в полицию.
Нина Ивановна удалилась в кухню, и вскоре оттуда послышались сигналы клавиатуры телефона. Я же прошел в комнату, еще раз внимательно огляделся.
Однозначно ничего ценного налетчики не унесли, это видно невооруженным глазом. Стало быть, причина появления здесь чужаков лежала в иной плоскости. Они что-то искали.
Я хмыкнул. Нечто похожее случилось и со мной всего месяц назад: молодчики, искавшие Чудесный Медальон, перевернули мою квартиру, но не взяли ничего из дорогостоящей аппаратуры и драгоценностей. Слишком грубо и явно.
Что же вам нужно, паршивцы?
Наверно, я слишком самоуверен, но чутье подсказывало мне, что я знаю, где искать ответ. Достаточно протянуть логическую цепочку от ночных визитов «призрака» к сегодняшнему налету.
Я присел на край дивана, вытащил потертую записную книжицу Павла Рожкова. Полистал немного.
Телефоны, имена, эмоциональные личные заметки дневникового характера. Проклинаемый Ястреб…
– Скоро приедут, – сказала Нина Ивановна. – Вы дождетесь их приезда?
Я посмотрел на часы. Объяснять случайным ментам необходимость своего присутствия мне не хотелось, тем более что у меня нет ни одной официальной и уважительной причины держать это дело на контроле.
– Нет, к сожалению, мне нужно идти, чтобы кое-что выяснить. А вы пока пройдите по квартире, посмотрите еще раз внимательно, что пропало или, напротив, появилось.
Нина Ивановна обреченно кивнула. На осмотр у нее ушло не более пяти минут. Как я и предполагал, ничего не пропало и не появилось.
– Что же все это значит? – спросила она. – Кто-то хочет меня напугать?
– Вряд ли. Пугаться вам не стоит. Я найду ответ в ближайшее время.
– Что мне сказать полиции?
– Обрисуйте ситуацию, как обрисовали ее мне. Никаких лишних деталей не добавляйте, расскажите только о взломе двери и обыске в квартире. Остальное я беру на себя.
Мне великих трудов стоило распрощаться с Ниной Ивановной. Она не хотела отпускать, будто от меня одного зависел ее покой. Впрочем, так оно и было. Наряд полиции, который прибудет на осмотр квартиры, ожидает очередной глухарь – зацепиться не за что. Все упиралось в дело о Призраке, а я ни с кем делиться не собирался.
Сейчас мне крайне необходимо было встретиться с информатором, которого в клюве притащил Петя. А до встречи с ним успеть забрать Томку из садика.
Почему все самое интересное у меня остается на конец рабочего дня?!
Томка отнюдь не запрыгала в восторге от известия, что папа снова «взял работу на дом». В ее представлении летний вечер с родителем должен проходить по иному сценарию: пап-чка покупает гигантский рожок мороженого, отвозит ребенка в парк культуры и отдыха, до зеленых соплей катает на каруселях, на обратном пути покупает шоколадное яйцо и два чупа-чупса, а дома еще и позволяет смотреть мультики до полуночи.
В общем, когда я сообщил, что из садика мы направляемся на встречу с одним очень важным человеком, Томка скривилась и попросила оставить ее потусоваться с Олесей Петровной.
– Оставляй, – душевно предложила та.
– Нет, спасибо. Хватит с тебя и рабочего дня, проведенного с этими чертенятами.
(На самом деле я, безусловно, с удовольствием скинул бы дочку на вечер, но тогда мне пришлось бы забирать ее от Олеси, а я все никак не мог решиться встретиться с симпатичной мне женщиной в неформальной обстановке).
Словом, в семь вечера мы с дочерью сидели за столиком летнего кафе на местном Арбате и во все глаза изучали нашего собеседника. Пятью минутами ранее Томка подтянулась к моему уху и шепотом поинтересовалась:
– Это и есть твой «о-очень, блин, важный человек»?
– Не юродствуй.
– Чо?
– Капчо.
Она сочувственно покачала головой.
Да, доченька, я и сам бы никогда не поверил, что этот невразумительный парень дослужился до звания сержанта, если бы не знал наверняка. К дембелю, правда, все его достижения предсказуемо обнулились – командир роты старший лейтенант Березин выполнил обещание и наказал зарвавшихся дедов. Пусть командование части не стало выносить сор из избы и замяло дело, но комбат на своем уровне ответственности сделал все, к чему понуждала офицерская совесть.
На мое предложение выпить в летнем кафе чашку чая, озвученное по телефону, Станислав Комарин ответил, что лучше бы ему ороситься кружечкой пивка. Это значительно упрощало дело: если твой информатор вечером требует опохмела, его можно сворачивать в жгуты.
Комарика заметно потряхивало. Это был необыкновенно худой, с впавшими глазами и нездоровым цветом лица молодой человек ростом метр-шестьдесят максимум. Он все время озирался, будто опасался слежки, с трудом фокусировал внимание на теме разговора. В какой-то момент я предположил: уж не наркоман ли? Но когда официант летнего кафе принес парню кружку светлого (мне – чай с лимоном) и он ее отпил на треть, я успокоился.
– Давно в штопоре? – поинтересовался я.
– Пятый день.
– Что ж так жестоко?
Он виновато покосился на мою доченьку, затем опустил глаза в кружку и долго молчал, потирая пальцем ободок сосуда.
– Ваш человек по телефону уже вытащил из меня все. Что вы еще хотите?
– Все да не все. Ты общался с Павлом Рожковым после службы?
Снова долгая пауза. Комарин избегал смотреть мне в лицо.
– Послушай, страдалец, – сказал я, – тебе объяснили, что я не мент и не представляю здесь никакие другие официальные правоохранительные органы. Я хочу разобраться, что произошло с Павлом. Можешь считать, что меня попросили об этом его родственники.
Тут он все-таки посмотрел на меня. Взгляд пылал неожиданным гневом.
– Родственники, родственники… нет у него никого, кроме тетки, и она, поди, думает, что Пашка не сам разбил башку на своей «девятке»? Да что за хрень?!
– Так, потише, с нами дети.
– Это ваши проблемы, начальник.
Томка хмыкнула и демонстративно отвернулась, присосавшись к своему стакану апельсинового сока.
– Что ты знаешь об автокатастрофе? И почему ты ее вспомнил?
Комарин, словно боясь, что у него отберут кружку, обхватил ее обеими руками.
– Если вы не мент, можете идти лесом, я вам ничего не скажу больше того, что уже сказал по телефону вашему настырному помощнику. – Он жадно присосался к пиву.
Хм, и этого засранца я отпаиваю светленьким?! Нет, парнишка, ты мне эту чертову кружку отработаешь.
Я навис над столом, заслонив собою солнечный свет.
– Да, Станислав, я не мент, поэтому располагаю гораздо более внушительным арсеналом средств воздействия на тебя, и не все из них вегетарианские. Хочешь до греха меня довести?
Комарин съежился. Кружку он по-прежнему не выпускал из рук, но в глазах я увидел подтверждение выводов Петра: парнишка трусоват, явно чего-то боится, поэтому из него можно вытрясти абсолютно все.
– Что вы хотите? – часто моргая, спросил Стасик.
– Правду и ничего кроме правды! – не поворачиваясь к нам, вставила Томка.
– Повторяю вопрос: пересекались ли вы с Павлом Рожковым после службы в армии? Когда? Где? И что связывает его с Виталием Коршуновым?
Услышав эту фамилию, Стасик стал совсем плох. Я выдохнул и уселся обратно в свое кресло. Томка протянула мне руку ладонью вверх. Я хлопнул по ней своей пятерней.
Откровенно говоря, я ведь блефовал. У меня не было ни малейшей уверенности в том, что отношения между Ястребом и Павлом Рожковым имеют хоть какое-то значение. Это лишь голая теория, основанная на нескольких эмоциональных записях в блокноте и визитах Призрака в дом Захарьевой. Могло ведь статься, что я вообще занимаюсь полнейшей ерундой, впустую трачу время свое и своих ценнейших сотрудников.
Но, похоже, мой блеф сработал, а?
– Тебе есть что поведать, мой юный падаван? – Я сменил устрашающий тон на дружелюбный. – Готов профинансировать твой следующий поединок с печенью, если ты сейчас как на духу расскажешь, что там у вас случилось.
– У нас?
– Конечно. Ты бы не трясся, как заяц, если бы не участвовал.
Я натянул на лицо самое благодушное выражение, на какое только был способен. С минуту примерно Стасик размышлял, не поднимая глаз. Потом махнул рукой.
– Доченька, – обратился я к Томке, – прогуляйся немного. Вон, смотри, тетенька торгует игрушками. Видишь, на углу лоток стоит.
– Ага. Тогда денег дай, что ли.
Я протянул сторублевую купюру.
– Ни в чем себе не отказывай, дорогуша. И постарайся, чтобы я видел тебя.
Когда она удалилась, Стасик заговорил. Все так же – не поднимая глаз, будто рассказывал не мне, а своему отражению на поверхности стакана.
– Пацаны замочили духа. Не сами, конечно, но так получилось. Они его прессовали, а потом он сломался, прыгнул на колючку. Обуглился до костей. Жуткая картина была.
– Об этом я в общих чертах наслышан. Нужны детали.
– Детали, – усмехнулся Стасик. За время нашего разговора он, казалось, стал еще тоньше. – Хотел бы я забыть эти детали. Не скажу ничего плохого про Пашку, он над парнем не измывался, но и Ястребу не мешал.
– А что в этом странного? Круговая порука, обычное дело. Никто из ребят одного призыва не станет впрягаться за духов. В лучшем случае, сделает вид, что его это не касается, и пройдет мимо.