Одесса — такой город. Говорят, в Одессе камни солоноватые от ветра, который доносит капли морской воды. А в камнях, из которых сложены дома, впаяны перламутровые ракушки. И под улицами, домами, площадями есть еще одна Одесса — подземная. Называется она — катакомбы. Фашисты шли на одну Одессу, а их встретили две: наземная и подземная. И было еще две Одессы, обрушившие на врага огонь, — морская и воздушная.
Но это было давно, а теперь раны затянулись. Светит раскаленное солнце. Прибой перекатывает камешки с одного места на другое. Корабли здороваются и прощаются с городом.
Но, может быть, камни города соленые не только от морской воды, но и от крови?
— Здравствуйте, нам нужен Петр Ильич!
Марат и его друзья замерли на полутемной лестничной площадке, а в открытых дверях перед ними стояла черноволосая женщина с темными ввалившимися глазами. Она молча смотрела на ребят, потом сказала:
— Вы опоздали.
— Мы подождем, — сказал Марат, — у нас есть еще время.
— Понимаете, мы прилетели издалека, — пояснила Зоя Загородько.
— Он умер, — сказала женщина. — Вчера его похоронили.
— Как же быть?! — вырвалось у Марата.
— Пошли, ребята, — тихо сказал Василь. — Простите за беспокойство.
Надо было уходить, но какая-то сила удерживала ребят у порога дома бывшего партизанского командира, который умер накануне их приезда. Словно стены дома хранили тайну судьбы Зимородка. Хозяйка тоже не торопилась закрыть дверь. Наконец она нарушила неловкое молчание:
— Чего вы хотели от Петра Ильича?
— Мы разыскиваем одного бойца. Мы были на его могиле…
— Как его фамилия?
— В отряде его звали Зимородок.
— Зимородок?! — Хозяйка дома произнесла это имя на свой лад, делая ударение на первом слоге. И на лице ее отразился слабый отблеск улыбки. — Зимородок! Забавный был паренек. Он ходил в мою школу.
— Какой номер школы? — не удержался Василь.
— У школы не было номера… Это была партизанская школа. Днем я учила ребятишек. Вместо счетных палочек были стреляные гильзы… А вечером учились бойцы.
В большой землянке были низкие, давящие потолки, а две коптилки, сделанные из медных артиллерийских гильз, стояли на столе и высвечивали небольшое пространство и классную доску, настоящую классную доску. Парты тоже были настоящие: видимо, их вывезли из уцелевшей школы. Но они казались очень маленькими и тесными, потому что за ними сидели здоровые дяди. Некоторые бородатые. При свете коптилок эти бороды выглядели как-то зловеще. Еще коптилки освещали лицо учительницы, молодое, удивительно красивое. Гладкие черные волосы были заплетены в косу. Учительница выглядела очень молодой, а ученики очень старыми, хотя были они одногодками.
— У нас кончился мел, — сказала учительница, — не знаю, как быть.
— Я раздобуду вам мел.
Из-за парты поднялся невысокий парень в пиджаке, застегнутом на три пуговицы. Его глаза весело горели: в каждом зрачке играл уменьшенный огонек коптилки.
— Где ты раздобудешь?
— Военная тайна. Завтра будет у вас мел.
— Как твоя фамилия? — спросила учительница. — Ты в отряде новичок?
— Новичок! — ответил парень. — Зовут меня Зимородок.
Бородатые ученики захихикали.
— Разве человека не могут звать Зимородком? — спросил он, поворачиваясь к товарищам. — Я могу свистеть иволгой.
Все снова рассмеялись.
— Вот чудаки, — чуть обиженно сказал парень. — Я дело говорю, а они смеются…
— Послушай, Зимородок, ты сколько классов кончил? — спросила учительница.
— Восемь.
— А мы за пятый класс проходим. Зачем ты пришел?
— Учиться хочется! Я и в школе любил учиться. Честное слово! Каждый день узнаешь новое. Решаешь задачу, которую вчера не мог решить. В первый раз читаешь стихи, и кажется, Лермонтов написал их специально для тебя, еще чернила не высохли…
Бородачи притихли. А молоденькая учительница слушала с широко открытыми глазами.
— По-моему, когда человек перестает учиться, он перестает жить. А на войне так хочется жить!
И тут он замолчал, смутился и, чтобы скрыть свое смущение, спросил:
— Так показать, как свистит иволга?
Учительница кивнула, и он засвистел. Свист был похож на голос флейты. И стены землянки как бы раздвинулись. И огромный густой лес с высокими деревьями и низким подлеском возник из этой птичьей песенки. Этот лес жил, двигался, одни деревья сменялись другими, маленькие делянки переходили в орешник, за орешником вставали медноствольные сосны. А свист иволги то приближался, то удалялся, такой родной и такой недоступный.
Комната партизанского командира Петра Ильича Лучина была небольшой и еще хранила устойчивый запах лекарств. У стены в углу стояла солдатская койка, застеленная серым одеялом. Над койкой висела тяжелая сабля с червленым эфесом и трофейный кинжальный штык, тоже в ножнах. На окне стояли растения с темной мясистой зеленью. Еще в комнате был рабочий стол с тисочками: видимо, бывший командир что-то мастерил.
Ребята сидели на стульях, а хозяйка дома — «партизанская учителка» — стояла у окна.
— Когда он взорвал Новый мост, — рассказывала она, — я долго не вычеркивала его из классного журнала. Я вообще никогда не вычеркивала погибших. Ставила «нет». На всякий случай.
«Партизанская учителка» подошла к койке и опустилась на самый краешек, по привычке, боясь потревожить больного. А больного-то не было.
— Петр Ильич умер от старых ран, — вдруг сказала она. — Последнее время старые солдаты часто умирают. Догоняют их военные пули.
Ребята молча слушали хозяйку дома, все еще не решаясь задать ей главный вопрос.
— Человек ко всему привыкает. Но привыкнуть к утрате друзей никогда не сможет, — тихо произнесла партизанская вдова и замолчала.
Ребята переглянулись. Эти слова показались им знакомыми, прозвучали сейчас как эхо.
И тогда Марат сказал:
— Мы были в Жуковке, на братской могиле, где похоронен Зимородок.
— Зимородка нет в этой могиле.
— Как нет? Там написано… — вмешался в разговор Василь.
Партизанская учительница покачала головой:
— Мы знали, что немцы расстреляли его. И чтобы имя его не затерялось, написали его на доске рядом с именами других, погибших в бою. Но в могиле его нет.
Ребята посмотрели на Марата и заметили, что глаза его тревожно светятся, словно видят то, чего в эту минуту никому не дано было увидеть.
За его плечом встал Зимородок. А впереди зажегся огонек надежды. Он горел вопреки всему. Да здравствует надежда! Как бы жили на свете люди, если бы не было надежды? Как бы они сражались, достигали цели?
12
— Люди-человеки, а не пойти ли нам в лес? — сказал Сергей Иванович, переступая порог.
Неожиданное предложение учителя класс встретил дружным «ура».
— Тише! Парад не начался. Хочу, чтобы вы знакомились с природой не только по учебнику… Вы когда-нибудь держали в руке птенца? Теплый, вздрагивающий комочек, полный упругой жизни. Тот, кто не держал в руке птенца, не сможет взять в руку сердце, а будущим врачам придется держать в руке сердце человека… Сейчас в лесу много невезучих птенцов. Положить выпавшего птенца в гнездо — полезное занятие… Собирайтесь. По школе идем с закрытыми ртами. Решено?
— Решено! — за всех отозвался Марат и хлопнул крышкой парты.
Класс мгновенно опустел. Ребята двинулись цепочкой по коридору. Василь нес под мышкой бумажного змея.
Школа была на окраине города, и добраться до поля не составляло труда.
Учитель шел впереди по высокой траве, а ребята, вытянувшись в длинную цепочку, шли за ним. Цепочка эта была неровной. Она местами выгибалась, местами рвалась и нехотя тянулась в сторону леса. А над ними в вышине вился бумажный змей с нарисованной кривой рожей. Змей послушно плыл на веревочке за ребятами. Сергей Иванович остановился, и ребята, наталкиваясь друг на друга, тоже остановились.
— Слышите легкий звон? Это вьется над полем жаворонок. Весенняя полевая птица. В лесу мы обязательно встретим дятла.
Вскоре цепочка исчезла в чаще. И сразу весь мир наполнился множеством тонких звуков. Птицы пели на все лады — каждая пробовала свое горлышко.
Учитель остановился. Прислушался.
— Слышите?
Ребята поворачивались в сторону звука.
— Слышите? Это поет малиновка. Конечно, ее пение не сравнишь с пением соловья. Но некоторые колена очень схожи.
Он старался увлечь ребят, открывал им тайны ожившего леса. Он вел их на звук птичьей песни, а ребятам хотелось бегать, перепрыгивать через ручьи и взбираться по склонам оврагов. И тех, кто шел рядом с учителем, становилось все меньше. Это не смущало Сергея Ивановича. Он как бы рассказывал самому себе:
— Да, наши птицы, может быть, и скромней по расцветке, чем пернатые тропических стран, но разве какая-нибудь птица в мире сравнится по пению с соловьем или малиновкой.
Дымчатые очки мешали ему любоваться лесом. Он снял их, но тогда все вдруг расплылось, пришлось снова надеть очки. Он оглянулся и заметил, что рядом с ним идет только одна девочка, курносенькая, в больших очках, которые захватывали часть ее щек.
— А где же остальные? — спросил он.
— Ищут птенцов, выпавших из гнезда.
— Да, да, — рассеянно произнес учитель. — Иди и ты, ищи.
Девочка побежала. Учитель остался один. Теперь он прислушивался не к птицам, а к голосам ребят и силился разглядеть их среди деревьев. Ребята как бы затеяли с учителем веселую игру в прятки. Но не было в лесу палочки-выручалочки, которая помогла бы ему.
Однако это не огорчало учителя. Он выпустил на волю веселого шумного джина и понимал, что загнать его обратно в сосуд, именуемый классом, было делом почти невозможным.
Сергей Иванович вышел из леса. Он медленно шел по мокрой траве через поле. Потом он услышал тихий шорох, и к его ногам опустился бумажный змей. Из травы смотрела смешная рожа, нарисованная лиловыми чернилами.
Сергей Иванович опустился на парту и стал ждать возвращения ребят. Он немного устал и уперся подбородком в сложенные замком руки. О чем он думал, пожилой человек с лицом, заросшим густой бородой? Может быть, вспоминал то далекое время, когда сам сидел за партой?
Неожиданно дверь отворилась и в класс вошел директор школы. Учитель встал, как встают ученики, когда входит старший.
— Где класс? — спросил директор, испытующе глядя на Сергея Ивановича.
Учитель стоял молча, опустив голову, как провинившийся.
— Сбежали?
— Я их отпустил. У нас было практическое занятие на природе.
— Не выгораживайте вы их! Сбежали! — сказал директор, усаживаясь за учительский стол. — Не получается у вас, товарищ Серегин. Садитесь.
— Разве не получается? — спросил учитель, продолжая стоять.
— Вы же ведете себя с ними, как равный. Где ваш учительский авторитет? Бороду отрастили, как Миклухо-Маклай.
— Нельзя бороду? — спросил учитель.
— Это вам решать. У нас ни один учитель не носит бороду… И не съезжает на перилах с четвертого этажа… У вас в распоряжении целое лето. Подумайте. Может быть, вам стоит заняться другим делом?
— Может быть, — пробормотал учитель.
— Вот таким образом, — закончил директор и, шумно отодвинув стул, пошел прочь.
А Сергей Иванович все стоял за партой.
В класс начали возвращаться ребята. Они входили шумные, возбужденные неожиданной прогулкой по лесу. Они не заметили, что учитель расстроен чем-то.
В класс вбежал Марат. Ладони его были сложены корабликом, как складывают на ветру, чтобы не погасла спичка.
— Я нашел птенца!
Сергей Иванович подошел к нему. Марат приоткрыл ладони. В них, как в гнезде, сидел птенец.
— Я нашел его в ручье. Он чуть не утонул.
Учитель снял очки и приблизил лицо к маленькому пернатому существу.
— Это птенец зимородка.
При слове «зимородок» Марат оглянулся на своих друзей. У Зои Загородько заблестели глаза, а Василь раскрыл от удивления рот. В это время птенец приподнял одно крыло, привстал на слабые лапки и вдруг изо всех сил рванулся, замахал крыльями. Его нельзя уже было удержать. Он полетел. Сделал круг и вылетел в открытое окно.
— Улетел зимородок, — сказал Марат.
Все ребята стояли у окон и провожали летящего птенца. Учитель тоже наблюдал за полетом птенца, и в глазах его застыла печаль.
На другой день начались каникулы.
13
Доктор Стройло был длинный и худой, слегка сутулился, словно все время боялся удариться головой о притолоку. У него были наполовину седые сизые волосы и глаза навыкате. А руки свисали, как опущенные крылья. Он стоял на крыльце и недружелюбно разглядывал незваных гостей. Дом у него был небольшой, рубленый, с палисадником — пригородный дом в конце городской улицы.
— Что вам надо? — спросил он ребят.
— Мы ищем человека, — неуверенно сказал Марат.
— У меня не адресный стол! — сердито отрезал негостеприимный хозяин. Было непонятно, сердится он или скрывает усмешку.
У Василия покраснели уши. И он почти крикнул:
— Его же расстреляли фашисты! Но мы верим, что он жив!
Доктор Стройло продолжал смотреть на ребят выпученными глазами.
— Меня не интересует, во что вы верите. С вашей фантазией во что угодно можно поверить… Боль можете терпеть?
Ребята удивленно переглянулись.
— Уколов боитесь?
— Не боимся мы уколов, — сказала Зоя Загородько. — Пошли, ребята!
Доктор Стройло выкатил глаза на нее и закричал:
— Вытирайте ноги! Почище! Я полы сам мою!
Это было приглашение войти в дом. Ребята зашаркали ногами на маленьком половичке. И доктор Стройло повел их в дом. Они очутились в небольшой комнате с низким потолком. На окнах, на столе, на тумбочках — всюду стояли большие и маленькие аквариумы, в которых плавали удивительные рыбы и рыбешки. Комната была скорее похожа на зоомагазин, чем на комнату, в которой живут люди. Ребята разбрелись и начали было рассматривать рыб, но хозяин сухо скомандовал:
— Садитесь! На диван!
Они послушно сели на диван.
— Что за новое поветрие — искать человека? — спросил доктор Стройло. — Сколько лет не искали, и вдруг… понадобился человек. Или неловко жить стало без человека?
— Он наш друг, — сказал Марат.
— Ба! — Доктор заходил по своей маленькой комнате, и от его шагов пол задрожал, а вода в аквариумах слегка заколыхалась. — Да вас тогда и на свете не было, когда фашисты… расстреляли вашего человека.
— Он наш друг, — упрямо повторил Марат. — Он нам нужен.
Доктор Стройло подсел к ребятам и, согнувшись почти вдвое, оперся локтями о колени.
— Что вам о нем известно, о человеке-то?
— Двадцать третьего августа он взорвал Новый мост на станции Река. За это его в тот же день расстреляли.
Доктор Стройло поднялся и ушел в другую комнату. И вскоре вернулся с большой конторской книгой.
Он стал листать пожелтевшие страницы, и ребята видели какие-то записи, сделанные размашистым почерком. Потом узловатым пальцем, похожим на ветку с обрубленными сучками, доктор стал водить по странице.
— Двадцать четвертого августа в госпиталь поступил партизан с тремя пулевыми ранениями. Видимо, он… Состояние раненого крайне тяжелое. Как его звали?
— Зимородок, — ответили все трое.
Это имя прозвучало как пароль, потому что в докторе Стройло что-то ожило, посветлело и в его выпуклых глазах появились какие-то точки, разгорающиеся как искры. Пароль «Зимородок» открыл забытую дверь в прошлое, и из нее хлынули воспоминания.
Зимородок лежал за станционными путями, в овражке. В помятом пиджачке, застегнутом на оставшиеся две пуговицы. И был он какой-то маленький и легкий. Голова упала к плечу. Глаза были закрыты, а нос торчал бугорком. Маленький, острый, похожий на клюв. На щеке запеклась штыковая рана. Одна рука сжала полу пиджака, другая откинулась ладошкой вверх, и между пальцами протиснулись стебельки травы. И казалось, трава скоро поднимется еще выше и скроет его от глаз друзей и врагов.