После обеда сеньора Олимпия обычно шла с Королем и Принцем на прогулку. Когда она в модном платье и шляпке, в сопровождении пуделей, шествовала по улице, прохожие оборачивались ей вслед. Коротконогая такса портила весь вид, к тому же Барон не умел приноровиться к шагу хозяйки и не шел, а бежал вприпрыжку.
Но породистая собака, чтобы сохранить форму, должна гулять изо дня в день. Поэтому сеньора Олимпия как-то утром сказала:
— Шавьер, так не может больше продолжаться. Барон начал толстеть. Отныне и ежедневно ты будешь водить его на прогулку.
Шавьер не поверил своим ушам. Кто купал этого паршивца, когда тот у них появился и вонял так, что сил не было? Кто споткнулся об этого негодяя и перепачкал себе ливрею? Кого выставили таким дураком на глазах у всей публики?… А теперь новое унижение — он должен прогуливать этого обормота по улицам! Это уже слишком! Этого надо избежать любой ценой. Час мести пробил.
— Как вам будет угодно, — сказал он, лицемерно улыбаясь.
В обеденное время, когда Жоакина уже приготовила в мисочке обед для Барона — пшеничную кашу с молоком — и возилась в кладовой, Шавьер вошел в кухню и выкинул еду из миски в окно. Вскоре они пошли на прогулку и, миновав несколько улиц и переулков, остановились у обрыва, с которого была видна река. К великому удивлению Барона, Шавьер вынул из кармана кость.
— Держи, держи! — предложил он.
Оставленный без обеда, Барон пытался ухватить кость, но Шавьер подымал ее все выше и выше. Барон совсем уже отчаялся и выбился из сил, а слуга только посмеивался. Под конец он закопал кость в землю: «Ищи, ищи!»
Барон сразу стал рыть землю. Для него это было одно из самых больших удовольствий. С удивительной быстротою раскапывал он землю и отбрасывал ее назад. Он трудился с большим азартом и все больше зарывался в землю. Теперь из-под земли виднелся только кончик хвоста, указывая место, где находилась яма. Наконец кость была откопана. Пес встряхнул ушами и собрался было ее погрызть. Но не тут-то было.
Шавьер, который до той поры весело насвистывал, резко сказал:
— Хватит! Пошли домой, свинтус несчастный!
На этот раз слуга не преувеличивал — Барон перепачкался землею по самую макушку.
Когда они вошли в дом, сеньора Олимпия уже вернулась с Королем и Принцем с прогулки и собиралась ехать на автомобиле в центр города пить чай с приятельницами.
— Вот поглядите, — сказал Шавьер со скорбным выражением на лице, — ну можно ли пускать на прогулку такого скверного и невоспитанного пса. От вас отвернутся все соседи. Уже и так говорят: ну как это сеньора Олимпия держит в доме такого ужасного неряху.
— Не гуляй с ним больше, — в гневе воскликнула хозяйка. — Пусть себе толстеет, мне все равно. Не хочу, чтобы из-за него надо мной смеялись.
Шавьер с поклоном проводил ее до автомобиля. Потом потер руки от удовольствия. Он считал себя лучше и умнее всех на свете.
Сон сбывается?
Однажды — в тот день должна была прийти Эрмелинда — перед домом остановился грузовик. Двое рабочих в комбинезонах сняли с него трельяж, который сеньора Олимпия купила в дорогом магазине. Шавьер и Арминда помогли отнести его в комнату хозяйки на второй этаж. Сама хозяйка стояла в окружении пуделей на лестнице, то и дело покрикивая: «Осторожно, разобьете зеркала!» Король и Принц вторили ей грозным рычанием.
Зная, что хозяйка и постоянно за всеми шпионивший Шавьер заняты, Жоакина воспользовалась случаем и решила повидаться со своим женихом, толстяком-солдатом, который ждал ее у дверей. Она вышла и, сияя от радости, прислонилась к дверному косяку. Солдат протянул ей пакетик и смущенно пробормотал:
— Это я купил на ярмарке. Может, тебе понравится.
Прыснув со смеху, Жоакина достала из пакета шкатулку темного дерева, обтянутую шелком цвета морской волны, с уголками, обитыми металлом, и зеркальцем на крышке.
— Что за прелесть! — воскликнула она.
Взявшись за руки, Жоакина и солдат с восторгом глядели друг на друга.
— Как только я заработаю побольше денег, мы с тобой поженимся, — сказал солдат. — Тогда я подарю тебе шкатулку всю из серебра.
Барон, воспользовавшись тем, что Жоакине не до него, выскользнул через дверь на улицу. С быстротой молнии метнулся он за угол, и только тут кухарка спохватилась:
— Господи! Да это наш Барон!
— Похоже, в этом доме живет одна знать, — засмеялся солдат.
Но Жоакине было не до смеха.
— Скорее! Нужно его поймать! — всполошилась она.
Дородная кухарка и ее толстячок-солдат бросились вниз по улице. Но едва они добежали до угла, как услышали голос сеньоры Олимпии:
— Жоакина! Жоакина!
Жоакина знаком приказала солдату исчезнуть. Потом, вся запыхавшись, побежала к хозяйке и призналась:
— Барон сбежал.
— Сбежал? А как ему это удалось?
— Мне показалось, что кто-то позвонил. Я пошла открыть, а он шмыг в дверь.
— Мы еще об этом поговорим, — резко сказала хозяйка. — А теперь марш на кухню. Шавьер!
— Слушаюсь!
— Беги быстрее. Барон сбежал.
— И я должен его ловить?
— А кто же еще?
— Ну, негодяй, погоди у меня! Дай только я тебя поймаю… — процедил сквозь зубы Шавьер и бросился вдогонку за псом.
Барон летает
Барон собирался бежать прямо к Звездочке, но загляделся на какое-то дерево и немного задержался возле него. До чего же хорошо на свободе! Как замечательно пахнут деревья и земля, когда ты свободен…
— Назад! Немедленно назад!
Барон в ужасе бросился прочь. За ним мчался ненавистный Шавьер. Впереди была стройка. Высоко на строительных лесах работали люди. Босой паренек поднес на плече бадью с раствором и привязал ее за веревку, которая свешивалась с подъемного крана…
— Барон, назад! Ко мне!
Плюх! Барон подпрыгнул и шлепнулся в бадью, которая поползла вверх. «Я лечу! Лечу! Мой сон сбывается!» — пело у него в душе.
Внизу размахивал руками Шавьер:
— Прыгай, Барон! Немедленно прыгай!
Рабочие засмеялись:
— Эй, ты, пижон в ливрее! Кто это здесь барон?
— А вон тот негодяй в бадье с раствором, — ответил Шавьер, закипая от гнева.
— Видали? — заорал на всю стройку один из рабочих. — Генерал в ливрее — это слуга господина барона, который едет в бадье.
Рабочие умирали со смеху. Со всех сторон неслось: — «Эй, генерал, у господина барона есть герб? А кушает он с серебряного блюдечка? А какое он тебе платит жалованье? Ха-ха-ха!»
Шавьер стоял, как оплеванный, и в отчаянии оглядывался по сторонам. Ему хотелось провалиться сквозь землю. От его надменности не осталось и следа. Тут он был беззащитен. Босой парень показал ему язык.
— Осторожно, господин маршал, а то господин барон еще сбросит вам на голову мину. Прическу попортит!
Шавьер совсем сник. Впервые с того самого дня, когда он надел ливрею, в его лакейской душе проснулся стыд… В конечном счете, эти люди в рваных башмаках выше его, потому что он всего-навсего лизоблюд, который должен угождать гордячке-хозяйке.
Недолгая свобода
Мы не станем больше называть Грустика Бароном, потому что он не вернется в дом сеньоры Олимпии и ее лакея Шавьера.
Когда Грустик увидал сверху из бадьи, что Шавьер не собирается его ловить и уходит, он залаял от радости: «Я свободен! Свободен!»
Вдруг какой-то рабочий снял бадью с крюка и перевернул ее. Грустик испугался.
— С благополучным прибытием, господин барон, — сказал рабочий.
Наверху работал еще один босоногий паренек. Он взял Грустика на руки, погладил по блестящей шерстке и сказал:
— Красивая собачка…
Но его оборвал зычный голос бригадира:
— Мы здесь не для того, чтобы в игрушки играть.
Перепуганный паренек бросил Грустика обратно в бадью. Он был совсем еще ребенок, и ему, конечно, больше нравилось играть с собакой, чем работать на стройке.
Сидя на дне бадьи, Грустик видел только небо. «Так летать неинтересно», — подумал он. Когда бадья спустилась, его вынул из нее какой-то рабочий:
— Ну, как, господин хороший, накатался?
В ответ Грустик пролаял: «Я не господин и не барон. Я — Грустик и хочу вернуться к моему другу Звездочке». Но рабочий, который не понимал по-собачьи, продолжал тем же шутливым тоном:
— Всегда к вашим услугам, любезный господин.
Но тут пришел бригадир и рявкнул:
— А ну, проваливай, аристократ липовый!
Грустик припустился со всех ног. А вслед ему неслось:
— Если господин барон поспешит, то догонит своего генерала в ливрее.
На что Грустик ответил: «Да ведь я еле от него отделался! Не видать ему меня больше!»
Грустик рассуждал сам с собою: «Если бы Шавьер не примчался за мной, люди бы не узнали, что меня зовут Бароном. И тогда бы они лучше отнеслись ко мне…» Погруженный в эти размышления, он не заметил зеленого фургона и не успел опомниться, как его уже упрятали в клетку на колесах, которая покатила по городским улицам. Фургон ехал на живодерню.
На живодерне
Ворота открылись, и фургон въехал во двор. Какие-то руки неловко схватили Грустика и вытащили его наружу, а несколько мгновений спустя он оказался за решеткой кирпичного цвета. В первый момент это напомнило ему выставку собак, где его тоже заперли в клетке. Но там были высокие деревья, цветы, музыка и люди, глядевшие на него с любопытством. А тут ни деревьев, ни цветов, и только мучительный вой пойманных собак. Напротив Грустика помещалась клетка с котами, которые сидели, сонно уставясь в пустоту. Выходит, коты, всегда такие ловкие и проворные, тоже попадаются в ловушку? Кто бы мог подумать…
Служитель в фуражке бросил быстрый взгляд на Грустика: «Такса. Должно быть, из богатого дома». Грустик попытался просунуть нос сквозь прутья решетки, но промежутки между прутьями были слишком узки. Тогда он заметался из конца в конец тесной клетки. Его охватил страх, леденящий и томительный.
Собака по соседству с такой силой билась о прутья, что Грустик чувствовал, как они содрогаются.
— Тихо! — закричал служитель. — Бейся не бейся, — конец один. Скоро тебя отправят на тот свет!
Что он хотел этим сказать? Что должно случиться с этой собакой? И что вообще здесь делают все эти собаки?
Возле клеток появился нарядный господин с тростью в руке. В ту же секунду собака рядом с Грустиком подняла неимоверный шум.
— Пилот, мой Пилот! Вот я тебя и нашел! — радостно воскликнул господин с тростью.
Низко поклонившись, служитель открыл клетку. Огромная эльзасская овчарка бросилась к хозяину и облизала ему лицо.
— Повезло собачке, — сказал служитель. — Еще немного — и ее… — И он провел рукой по горлу.
Господин с тростью сунул ему в руку деньги и исчез вместе со своей собакой, которая от радости места себе не находила. Жалобно мяукнул какой-то кот и тут же снова сонно уставился в пустоту. Собаки подняли страшный вой. Грустика охватил ужас. Почему его тут заперли? Он не сделал никому ничего плохого. Или все это — дело рук ненавистного Шавьера?
Эрмелинда
На живодерне свой порядок. В течение трех дней Грустика пальцем не тронут, его даже будут кормить. Но если в эти три дня за ним никто не придет, тогда его дела плохи. Даже очень плохи… Его усыпят.
Как уже говорилось, Эрмелинда шила в доме сеньоры Олимпии. После того как Грустик сбежал оттуда и Шавьер вернулся ни с чем (в ушах у него все еще звучал издевательский хохот рабочих), она предложила, чтобы кто-нибудь сходил на живодерню и поискал таксу там. Случалось, что фургон увозил даже породистых собак. Обычное дело! Но госпожа Олимпия раздраженно ответила:
— Хватит! Я сыта по горло этим болваном. Пусть гибнет на живодерне или где угодно. Мне до него больше нет дела.
Шавьер просиял. Как всегда, его взяла. Всякий раз он оказывался хитрее других. Бедняга! А Эрмелинда даже растерялась, увидев, что сеньоре безразлична судьба Грустика. «Выходит, — подумала она, — мое доброе дело пошло насмарку? Бедный пес! В этом доме с ним всегда обращались, как с приблудным. Он ютился на кухне, а эти расфуфыренные клоуны спят в комнате хозяйки и едят с нею за одним столом. Да еще этот гордец Шавьер без конца придирался к бедному кривоножке. А ведь до чего славная собачка! Мухи не обидит!» Эрмелинда давно уже была сама не своя…
На следующее утро она отправилась на живодерню.
— К вам не поступала черная такса с коричневыми ушами? — поинтересовалась она.
— Вчера привезли одну…
— Можно на нее взглянуть?
Служитель отвел ее к клетке Грустика. Тот, увидав Эрмелинду, тихонько завыл. Он не знал — радоваться ему или нет. И чего ему ждать от этой женщины? Разве не из-за нее на его долю выпало столько огорчений и бед? А вдруг она пришла, чтобы вернуть его ненавистному Шавьеру?
— Да, вот эта, — сказала Эрмелинда. — Сколько я за нее вам должна?
— А у вас есть документ на эту собаку?
— Нет, — ответила она, потому что не хотела говорить всей правды.
— Тогда платите триста эскудо.
— Сколько? Триста эскудо? Да мне столько не заработать и за неделю.
— А эта породистая собака в самом деле ваша?
— Ну, конечно, моя!
— Так разве она не стоит триста эскудо?
Эрмелинда вздохнула. Будь что будет, она доведет это дело до конца.
— Я достану деньги и завтра вернусь.
— Смотрите, послезавтра ей будет уже все равно. — И служитель засмеялся.
Новый план
В задумчивости Эрмелинда вернулась домой. Где достать столько денег. Если ей иной раз и удавалось заработать за неделю триста эскудо, все они уходили на жизнь, ведь ей надо было кормить стариков-родителей. Но она не могла смириться с тем, что Грустика убьют.
Если хорошенько подумать, то вся вина на ней (тут она перекрестилась). Господи помилуй! Она-то ведь хотела как лучше. Честное слово! Нет, надо что-то придумать…
А поскольку ум у Эрмелинды был изобретательный, то вот что она придумала. Обходя весь квартал от дома к дому, она взволнованно, со слезами на глазах, рассказывала печальную историю Грустика.
— Если вы не поможете, — убеждала она, — то завтра его, бедняжечку, убьют!
Все жалели песика. Ведь он был такой славный.
— Мы могли бы сделать Звездочке сюрприз. Каждый даст сколько может. А вместе мы наберем триста эскудо, — убеждала Эрмелинда.
Пусть не все, но многие решили помочь. Одни могли дать пять эскудо, другие — всего один или два. Всего набралось сто пять эскудо. Тогда Эрмелинда достала из-под юбки мешочек. Там было девяносто пять эскудо. «Ничего, — не без вздоха решила она, — остальное я соберу завтра со своих клиентов, попрошу их заплатить мне вперед».
Счастливый конец
Все истории рано или поздно кончаются, вот и наша подошла к концу. У нее будет счастливый финал, хотя, возможно, это не всем придется по душе, ведь есть люди, которые признают только трагические развязки. Они уверены, что истории, где все хорошо кончается, устарели. Как будто может устареть сама жизнь! Разве жизнь состоит только из горестей и грозовых туч или из одних радостей и солнечного света? Жизнь — это и то, и другое.
Но хватит рассуждать! Давайте посмотрим, как встретились Звездочка и Грустик, как все это было. Звездочка с подносом на груди только что вернулся в свой квартал. Он был уже возле дома и шел, пересчитывая собранные гроши. Вдруг он услыхал лай, который был ему хорошо знаком. Звездочка замер. Не может быть! Но если это не Грустик, то кто же?… Звездочка так и впился глазами в дверь своего дома. Кто это там лает? Неужели в самом деле?…
— Грустик? — едва выговорил он.
Дверь открылась, и Грустик, живой и невредимый, кубарем выкатился навстречу Звездочке, который даже вскрикнул от радости. Мальчик опустился на колени, и лапы Грустика тут же очутились у него на плечах. Горячий язык облизывал ему лицо, руки. И Звездочка, не выдержав, заплакал.