— Грустик, дорогой мой, — повторял он, обнимая друга.
Какое-то время они так и сидели, никого и ничего не замечая. А вокруг мало-помалу стали собираться соседи. Кое-кто смахивал слезу, видя, что не напрасно пожертвовал последними грошами. Разве это не самая большая радость — сделать ребенка счастливым?
Когда Звездочка заметил собравшихся людей, он смущенно поднялся с земли. Эрмелинда, очень довольная тем, что она совершила доброе дело, сказала:
— Давайте посмотрим, не забыл ли плутишка свои фокусы.
Звездочка подал знак Грустику. Тот немедленно встал на задние лапы, поднял передние и замахал ушами. На вопрос Звездочки: «Как лает собачка?» — Грустик пролаял три раза, а когда мальчик спросил его: «Как кавалеры ухаживают за дамами?» — Грустик очень учтиво облизал ему руки. Раздались аплодисменты, крики «браво». Откуда ни возьмись, появились рыбные косточки, сардиньи головы и куски хлеба.
Это был настоящий праздник. Грустик и Звездочка были счастливы, как никогда. Что произошло дальше, нетрудно догадаться. Звездочка и Грустик стали неразлучны. Грустик опять похудел, потому что еды ему перепадало маловато. Пришел конец и купаньям в эмалированной ванне.
Но кто знает? В мире все меняется. Может, и для Звездочки настанут лучшие дни, и он сможет покупать, когда ему вздумается, цыпленка и давать косточки Грустику. Может, он даже заведет эмалированную ванну — для себя и своего друга…
Что, если нам всем очень этого захотеть… Ведь правда, Грустик и Звездочка этого заслуживают?
Бонифаций
Вы, наверно, замечали, что шоферы такси не похожи один на другого, каждый из них устроен на свой манер. Один любит помолчать, только спросит, куда ехать, и больше из него слова не вытянешь. Пожалуй, это даже неплохо, потому что ты можешь спокойно глядеть в окно или думать о своем.
У другого радиоприемник постоянно подключен к диспетчерской, и женский голос то и дело сообщает, где ждут такси. Под конец эта трескотня так тебе надоедает, что домой ты приезжаешь с распухшей головой, будто по ней молотком колотили.
Третий таксист болтает о погоде, о том, холодно сегодня или жарко, будет ли дождь, а то еще о ценах на базаре или о зарплате. А есть и такие, что всю дорогу ворчат и ругают водителей, которые их обгоняют.
Но я вовсе не собираюсь рассказывать вам о том, какие бывают водители такси. Я хочу поговорить лишь об одном из них — о сеньоре Висенте. Сеньор Висенте — мой хороший знакомый, человек он вежливый и всегда пребывает в отличном настроении. Пока он меня везет, то обычно рассказывает всякие забавные истории, которые я слушаю с большим удовольствием. Если вдуматься, разве это не замечательно иметь друга, который знает разные забавные истории?
Так вот, еду я недавно в машине сеньора Висенте, и, к моему великому удивлению, он всю дорогу молчит: сказал «добрый день», и ни слова больше. И сказал как-то сухо, а уж это совсем на него не похоже. Даже не взглянул в мою сторону, сидит, словно воды в рот набрал.
— Что случилось, сеньор Висенте? — спрашиваю я его.
— Надоело мне все.
— И я тоже?
— Нет, что вы! Почему это вы должны мне надоесть?
И замолчал. А через какое-то время не выдержал и говорит:
— Мне пришлось расстаться с Бонифацием.
— А кто это?
— Мой попугай… Был мой! Самый смышленый попугай на свете! Я себе места не нахожу. Не было у меня другого выхода: от попугая житья не стало, чего он только не вытворял, разбойник этакий! Все соседи были от него без ума. Сеньор Родолфу, инженер, — он живет в соседнем доме — не раз мне говорил: «Как бы я хотел иметь такого артиста!» Сеньор Родолфу — большой знаток музыки, а Бонифаций, вы только подумайте, умеет петь! И не так, как другие попугаи: поет он прекрасно, слушать его — одно удовольствие. И вот как мы узнали про его талант.
Однажды, это было давно, мои дети подарили мне пластинку с песней, которую я очень люблю с самого детства. (И сеньор Висенте запел: «Матушка послала меня к роднику, к роднику под плакучей ивой…») Целыми днями мы крутили эту пластинку. И Бонифаций — вот артист! — выучил эту песенку наизусть и в один прекрасный день пропел ее нам. Представляете наше удивление? Точь-в-точь как певица на пластинке. Да что говорить, это чудо, а не попугай!
В хорошую погоду я выносил клетку во двор, где обычно мою свою машину, чтобы и сеньор Родолфу мог послушать пение Бонифация. Бывало, инженер даже глаза закрывал от удовольствия.
Он был нашей радостью, мой Бонифаций! Он знал моих детей по имени и звал их делать уроки, ну совсем как моя жена: «Дети, за арифметику! Дети, за изложение!» Или приказывал: «Марш в постель, и точка!» Мы так его любили. И это еще не все. Вот послушайте, что он однажды выкинул.
Обычно, подъехав к дому, я трижды сигналю, чтобы дети открыли мне ворота. Как-то сидит моя жена дома одна и вдруг слышит три автомобильных гудка. Выбегает она к воротам — ни такси, ни мужа, чудеса какие-то! Проходит какое-то время — снова три гудка. Она к воротам — ничего, ну прямо ничегошеньки: ни мужа, ни машины. «Что это со мной?» — испугалась она.
Возвращается домой старший сын. Только снял пальто — на улице сигналят. «Это папа!» — решил он. Выбегает к воротам — никого! Тут он услыхал хорошо знакомый хохот. Дело в том, что Бонифаций еще и хохотать умеет. Тут моего сына осенило, и он спрятался во дворе за дубом так, чтобы Бонифаций его не заметил. Через несколько минут он снова услышал автомобильные гудки и прямым ходом к Бонифацию. Стой поры мы никогда не оставляли его во дворе, и если гудок раздавался в доме, мои домашние знали, кто это сигналит.
Но этим дело не кончилось. Как-то моя жена решила устроить генеральную уборку. Мы собирались отметить годовщину нашей свадьбы и пригласили гостей. Бонифаций отвлекал жену от уборки, и она отнесла его клетку в ванную комнату… И вот что выкинул этот разбойник.
На другой день сидим мы за столом, и кто-то из моих детей, чтобы развлечь гостей, приносит клетку и ставит ее на стол: «Ну-ка, Бонифаций, покажи, на что ты способен!» Дважды просить не пришлось. Бонифаций начал с хохота, а потом запел: «Матушка послала меня к роднику…» Гости захлопали, и во второй раз он спел еще лучше, чем в первый. Потом трижды просигналил — все хохотали до упаду. Он всегда расходится, точно артист в театре, когда чувствует, что нравится публике. В тот раз он показал еще и новый номер: шум воды в унитазе. Да как точно: вот побежала вода, сначала с напором, потом слабее, вот последнее урчанье, вроде голуби клекочут, и все стихло. Успех был шумный. Все хлопали, кричали «бис», Бонифаций так разошелся, что повторял свой номер много-много раз. В конце концов, на то и праздник, почему бы людям не повеселиться?
Но потом… вы только представьте! Мы ежедневно должны были слушать рокот воды в унитазе. С утра до вечера! Прямо наказание какое-то! Жена хваталась за голову: «Прекрати, Бонифаций, ради бога, прекрати!» Сил не было смотреть, как она мучается. Вот почему я решил расстаться с Бонифацием. Поверьте, мне это было очень нелегко!
Сеньор Родолфу, который так восхищался попугаем, не захотел его взять. Ему тоже не нравился шум спускаемой воды. Я подумал: может, сантехнику пригодится попугай, умеющий подражать шуму воды в унитазе. Какая была бы замечательная реклама! Но когда мы пришли к сантехнику, этот мошенник Бонифаций упрямо повторял автомобильные гудки, одни автомобильные гудки. Конечно, сантехнику это не понравилось. На что ему автомобильный сигнал?
Я сунул попугая в машину и поехал в автомагазин. Раз у Бонифация автомобильная горячка, покажу-ка я его хозяину магазина: может, попугай пригодится ему для рекламы машин? Куда там! Только мы вошли, негодник прожурчал, подражая спускаемой воде. «Уберите отсюда эту птицу! — закричал владелец магазина. — Тут вам не общественный туалет!»
После нескольких неудачных попыток я, наконец, сумел пристроить попугая в одном универсаме. По крайней мере, там он может делать, что ему вздумается. Показывать все свое искусство: хохотать, звать детей в постель и за уроки, петь «Матушка послала меня к роднику…», сигналить и рокотать… Ведь на то и универсам, тут всему найдется место: и тому, что нужно, и тому, что не нужно. Здесь, чем больше шума, тем лучше.
Нет, правда, более подходящего места для Бонифация не найти. И все же мне очень тоскливо, я просто не знаю, куда себя деть! Я так его любил! Это такой необыкновенный попугай! Разве он не заслуживает того, чтобы жить с нами, у себя дома, вместо того чтобы развлекать покупателей? Но ведь жизнь — сложная штука…
Мы приехали. Я поблагодарила сеньора Висенте за рассказ и пожелала, чтобы Бонифацию надоели его фокусы с автосигналом и унитазом и он снова вернулся в симпатичную семью, членом которой он, в конце концов, является.
Универсамы, конечно, нужны, но это не самое веселое место на свете.
Артист по кличке Герцог
Стоял чудесный летний день. Я шла к пляжу по старинной улочке городка, где проводила свой отпуск. Мне хотелось полежать в дюнах и почитать. Но вдруг меня заставила остановиться странная процессия. В тележке, которую тянул ослик лежала очень маленькая лошадка, вся покрытая букетами цветов. За тележкой, по обе ее стороны, шли мальчик и девочка и несли венок из бумажных роз. Следом за ними — женщина, мужчина в темном костюме и еще много детей. В конце процессии одиноко брел человек в бумазейных брюках. Похоже, он был чужой и для людей, и для самого городка. Наверное поэтому дети иногда на него оглядывались.
Вместо того чтобы идти на пляж, я пристроилась к странной процессии и пошла рядом с человеком в бумазейных брюках, который не обратил на меня никакого внимания. Он шел и глядел прямо перед собой, точно шофер за рулем автомобиля. Я хотела было спросить у него, что за мертвую лошадку везут в тележке, но, видя его задумчивость, не осмелилась.
Теперь дети оборачивались на меня: кто такая? Я хотела им улыбнуться — пусть не считают меня противной втирушей, но можно ли смеяться на похоронах? Про себя я подумала что, верно, мы идем на кладбище. Но где вы видали кладбище для лошадей? Разве что в Америке, где есть, говорят, престранные вещи, вроде больницы для кошек или яслей для собак. Хотя, если вдуматься, что уж такого удивительного в кладбище для лошадей? Разве лошади — верные друзья и помощники человека — не заслужили того, чтобы их хоронили по всем правилам? Конечно, заслужили, и нечему тут удивляться. Правда, пройдет немало лет, прежде чем мы заведем у себя такую роскошь: слишком много у нас, португальцев, забот куда более серьезных.
Пока я так размышляла, — ведь когда идешь молча, всегда о чем-нибудь размышляешь, — мы дошли до сосновой рощи. Верхушки темных и стройных стволов уходили высоко в голубое небо. Вокруг ярко зеленели папоротники, кое-где виднелись красноватые пятна цветущего вереска. Процессия остановилась возле глубокой ямы под сосною.
— Эта могила для Герцога, — вдруг произнес человек в бумазейных брюках.
Я удивилась, потому что не ожидала, что он заговорит со мною.
— Герцог — это мертвый пони на тележке, — пояснил человек.
— Он ваш? — спросила я.
— Нет, давно не мой.
— Вы отдали его этим детям?
— Продал.
При этом в глазах у него мелькнула такая мука, словно он вспомнил об очень дурном поступке, в котором теперь глубоко раскаивался. Я хотела было расспросить его, но он уже отошел к тележке, с которой мужчина вместе с мальчиком снимали мертвую лошадку.
— Можно, я помогу? — робко спросил он.
— Спасибо, не беспокойтесь, — суховато ответил ему мужчина.
Человек не настаивал, а когда пони уже лежал на земле, погладил его по шерстке и поцеловал в голову.
Цветы рассыпались по земле, и дети собрали их в холмик. Потом мальчик произнес прощальную речь, и пони опустили на дно ямы. Он лежал так мирно, как будто спал.
— Прощай, Герцог! Мне будет тебя очень недоставать, — прошептал человек в бумазейных брюках.
Дети помогли засыпать могилу землей, украсили ее цветами и поставили на ней венок из роз, к которому прикрепили табличку: «Здесь покоится Герцог, замечательный товарищ и великий артист».
Вечерело, и небо окрасилось в розовые и красные тона.
— Уже поздно, — сказала женщина, — пора домой.
Все ушли, а человек в бумазейных брюках остался стоять возле могилы. Я тоже решила остаться.
— Вы знали Герцога? — удивленно спросил он.
— Нет, не знала, — ответила я. — Я здесь отдыхаю и не знаю никого.
— Герцог был настоящим шетландским пони.
Увидав в моих глазах вопрос — я не знала, что такое настоящий шетландский пони, — он сказал:
— Вы, верно, знаете, что Шетландия — это остров к северу от Шотландии. Там живут самые маленькие и самые выносливые пони на свете. Они не боятся ни дождя, ни холода и потому круглый год пасутся в лугах. Герцог тоже был очень маленький. Он едва доставал мне до пояса.
— Вы ездили за ним на Шетландские острова?
— Что вы, я бедный человек, у меня никогда не было столько денег. Пони я купил у богатого помещика, а тот привез его с этих самых островов. Он не знал, что с ним делать. У него были большие лошади — рабочие и верховые, и Герцог был среди них точно карлик среди великанов. Помещик купил его из чистой прихоти: ему приглянулась его красивая каштановая шерстка, ладная головка и густая грива. Подержал-подержал помещик Герцога в стойле, а потом решил продать и дал объявление в газете.
— А для чего вам была нужна такая маленькая лошадка?
— Я цирковой артист. Герцог стал «гвоздем» нашей программы.
Стемнело, и, поскольку до города было далеко, я попросила меня проводить, а по дороге рассказать о Герцоге. Человек согласился и назвал себя. Его звали Мариу Титу, и у него, как у всех людей его профессии, не было постоянного адреса. Когда мы отправились в обратный путь, яркие краски цветов уже погасли. На прощание он послал пони воздушный поцелуй и снова сказал: «Мне будет очень тебя недоставать, Герцог».
Мы шли по луговой тропинке, и я слушала рассказ Мариу Титу.
— Помещик послал за Герцогом, и его привели. Я сразу полюбил этого малыша. Уж очень мне приглянулись его ровный шаг, ласковые глаза и бархатная шерстка. Помещик заставил его пройтись туда-сюда, чтобы я увидал его во всей красе. Потом дал осмотреть его зубы: на, мол, гляди, какой это молодой пони. Возраст у лошадей можно определить по резцам. У них есть одна особенность: эмаль на кончиках зубов стирается и образуется ямка, ну совсем как на кончиках пальцев у перчаток, когда их стянешь. Зуб изнашивается, и ямка меняется. Не осталось эмали — значит, лошадь совсем старая. Когда мне пришлось продать Герцога, у него уже не было эмали в ямке. Но лучше я начну с самого начала.
Цирковая труппа, которая кочует с места на место, выступая на ярмарках и праздниках, зарабатывает мало. Жизнь у нас тяжелая. Какие в ней радости? Публика наш труд не ценит. Она глядит представление, а раскошелиться или хотя бы похлопать не торопится. Иной раз хоть в лепешку расшибись — а ничем ее не проймешь. Знаете, как это обидно! Вот почему я не мог заплатить ту сумму, которую помещик назначил за Герцога. Ох, и рассердился он: ногами топал, кричал, что нечего мне было приходить и попусту отнимать у него время. Все знают, что настоящий пони из Шетландии стоит недешево. Или я вообразил, что он держит лошадей для разных зевак?
До чего же я расстроился, что не смогу увести с собой такую замечательную лошадку. Вернувшись, я обо всем рассказал своим домашним. Моя жена, женщина суровая, но мудрая, сказала, что я всегда был с приветом и что пони не про нас. Но она ошиблась. Жизнь полна неожиданностей, и ты не будь олухом — считай ее задачкой из учебника.