Зато жизнь и природа – секреты высокого порядка, без них обойтись невозможно, да, в общем, никто этого и не желает. Ведь если человеку удается их постичь, он чувствует себя избранным, потому-то всем и каждому хочется их беречь и почитать.
Глаза у Норы сверкали. Она и не подозревала, что так много усвоила из Даговых мудрствований. Услышь он ее сейчас, мог бы гордиться.
– Этот Даг, видать, большой умник, – сказала Хульда, покачала головой и нахмурилась. – Конечно, хотелось бы беречь и почитать также и сделанное людьми. Но как?.. Пока только и знай изобретают, изобретают, но никто даже не думает взять на себя ответственность за то, что люди уже успели натворить.
Хульда опять замолчала, ушла в свои мысли.
Из груди у нее вырвался тяжелый вздох, и она стиснула под шалью Норины руки.
– Несчастная детка… Бедняжка…
– Кто? Я? – Нора с удивлением посмотрела на нее.
– Да нет же, нет, не ты. Я о Сесилии, об Агнесиной Сесилии.
Нора вздрогнула. От неожиданности.
– Агнесиной?.. Сесилии?
– Да, мы так ее звали. Ведь было очень важно, чтобы никто не подумал, будто она Хедвигина. Хедвиг-то замужем никогда не была. Не хотела себя связывать.
Хедвиг? Нора привезла с собой старую фотографию, найденную в бисерной сумочке и изображавшую двух женщин, Агнес и Хедвиг, и маленького ребенка. Теперь она показала карточку Хульде.
Та долго смотрела на карточку. Показала, кто там Агнес, а кто – Хедвиг. Хорошенькая, но ничем не примечательная как раз и оказалась Агнес.
– А малышка – это Агнесина Сесилия.
– Значит, она была дочкой Агнес?
– Да, но присматривала за ней Хедвиг.
– Присматривала?.. – Нора насторожилась.
– Да, и очень хорошо, могу подтвердить. Хедвиг – настоящая женщина.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
И вот какую историю рассказала Хульда.
Барышни Бьёркман, Хедвиг и Агнес, приехали в город в начале века. Хедвиг была на два года старше сестры. Родились они соответственно в 1886-м и в 1888-м.
Выросли обе в Бергслагене[7], родители крестьянствовали и трудились на лесоразработках, жили небогато, но прилежанием все же сумели кое-что скопить. И задумали непременно дать дочерям образование.
Необычайная редкость по тем временам, когда девушкам полагалось только ждать замужества. Эти крестьяне из лесной глуши далеко опередили свою эпоху. Им хотелось, чтобы дочки добились чего-то в жизни.
Агнес собиралась стать учительницей домоводства, а Хедвиг, у которой были художественные наклонности, – учительницей рисования. Так думали родители.
К сожалению, вышло иначе.
Хульда ненадолго умолкла, задумалась.
Но как бы то ни было, барышни Бьёркман приехали в город и поселились в большом доме. В трехкомнатной квартире, рядом с полковником, занимавшим пятикомнатную.
– Произошло это в девятьсот пятом, я точно помню, потому что полковник очень скоро съехал и его квартиру занял доктор. А появился он в доме всего через месяц-другой после барышень Бьёркман. По-моему, он переехал первого апреля, а они, стало быть, в январе.
До них в трехкомнатной квартире жила старушка учительница, вспомнила Хульда. Особа невероятно спесивая и занудливая, все были до смерти рады, когда она съехала.
А вот Агнес и Хедвиг оказались очень милыми и симпатичными.
Хедвиг, кстати говоря, почти ровесница Хульды. Разница в возрасте меньше года, они сразу поладили, с первой же минуты.
– В ту пору Хедвиг была веселая, жизнерадостная.
Агнес, напротив, производила впечатление серьезной натуры. Пожалуй, трудно поверить, учитывая, что случилось дальше, но Агнес не очень-то любила веселиться. Не то что Хедвиг. У Хедвиг характер был легкий, однако в тяжкую минуту ответственность взяла на себя именно она, а не серьезная сестра, хотя по логике вещей это должна была сделать та, ведь дело касалось ее.
Агнес поступила практиканткой в «Гранд-отель» и училась стряпать. Училась упорно и старательно, только что проку? Стряслась беда – она забеременела. Назвать отца ребенка Агнес наотрез отказалась, но в городе поговаривали, что это один из гостиничных постояльцев, приезжавший по делам, в связи с осенней ярмаркой. Потом он исчез и никогда больше не появлялся. Агнес тоже его не разыскивала. Поэтому Хульда заподозрила, что отец, вероятно, где-то поближе. Тем более что Агнес в то время не испытывала недостатка в средствах и даже смогла уехать и родить ребенка в другом месте.
– И кто же, по-твоему, был отцом ребенка? – спросила Нора.
– Как кто? Доктор из соседней квартиры! В ту пору он был холост. Думаю, Хедвиг тоже подозревала его, только ведь ничего не докажешь, стало быть, и говорить не о чем. Дело-то щекотливое. Жениться на бедняжке Агнес он явно не собирался. Видно, считал, она ему не ровня.
Впрочем, до своей женитьбы доктор исправно общался и с Агнес, и с Хедвиг. Но как только на горизонте появилась музыкантша, разом оборвал знакомство. Тоже странно, считала Хульда. Если б между ним и Агнес ничего не было, они все вполне могли бы поддерживать добрые отношения.
– В общем, на сей счет у меня свое мнение! – решительно объявила Хульда.
Может, Нора думает, что она просто сплетничает, и всё? Нет, Хульда уверена: ребенок, маленькая Сесилия, никак не заслуживал такой участи, ведь она росла, не зная, кто ее отец, а это прямо-таки преступно. Вряд ли было столь уж необходимо скрывать! Подобное секретничанье только делает людей несчастными.
Другой разговор, если б Агнес сама не знала, кто отец ребенка. Но в таком легкомыслии ее не обвинишь, так что она отлично все знала. И если б речь действительно шла о постояльце гостиницы, разыскать его не составило бы труда. Он же наверняка зарегистрировался у портье, нет, это басня для отвода глаз. Плохо обошлись с ребенком, малодушно, стыд и срам, да и только.
Нора согласно кивнула. Непростительно. Так не поступают.
– Когда Сесилия родилась?
– В девятьсот шестом. Двенадцатого июля. Где-то в Дании. Не помню, где именно. Они якобы в отпуск ездили. Хедвиг, понятно, тоже. Вернулись в начале сентября, с малюткой в бельевой корзине. Никогда не забуду. Два месяца ей было, а до того хорошенькая – ну чисто розовый бутончик.
Агнес как ни в чем не бывало вернулась на работу, в «Гранд-отель». Учительницей домоводства она не стала, однако получила место экономки в детском приюте, здесь, в городе. Хульда легонько вздохнула.
– А я… я заходила посмотреть на малышку. Иногда приглядывала за нею, ходила на прогулки. Мне тогда было двадцать один, не замужем еще, но детей я всегда любила. Хотя за консьержа вышла только через десять лет.
В ту пору Хульда была «просто дворниковой дочкой», которая в случае чего приходила на помощь. Она всегда находилась рядом и заботилась о малышке Сесилии, когда никто другой не мог.
Хедвиг крутилась как белка в колесе. Посещала разные курсы по искусству, рисунку, живописи. Иногда на несколько недель уезжала в Стокгольм и там тоже ходила на курсы. Но и дома бывала подолгу, писала на кухне пейзажи. Делала за городом наброски, а дома прописывала до готовности. Виды из окон квартиры тоже не раз писала. Очень изящно и красиво. У Хульды в комнате висит подаренная ею картина.
Когда была дома, Хедвиг всегда держала малышку при себе. Она прекрасно относилась к Сесилии, никогда не нервничала, не раздражалась, хотя девчушка поминутно ее теребила, елозила под ногами и мешала работать. С Хедвиг ребенку было гораздо лучше, чем с Агнес, которая, увы, смотрела на Сесилию прежде всего как на кару за позорный поступок. Так, по крайней мере, думала Хульда.
– Другие времена… И никакого выхода. Стоило кому забеременеть, как вся округа принималась высчитывать на пальцах, шептаться да шушукаться. А если бедняжка оставалась незамужней, люди вовсе не знали пощады. Принесла в подоле, вот пусть-ка теперь и испробует, что такое стыд. Поэтому Агнес тоже можно понять. Нелегко ей приходилось. Хедвиг-то было проще, она ведь всегда могла сказать, что ребенок не ее, а Агнес.
– Сесилия Агнес, то бишь Агнесина. Теперь понятно, как все это связано.
Нора посмотрела на фотографию. Мало что разглядишь. Но, так или иначе, этот ребенок вырос в той квартире, где сейчас живет она сама. И имя вовсе не двойное, она ошиблась.
– Да, мы говорили Сесилия Агнес, чтоб не возникало недоразумений.
Хедвиг хотела стать художницей, а в те времена любую девушку, которая занималась искусством, сразу записывали в распутницы.
Как и таких, что работали в ресторанах. Иначе говоря, и Хедвиг, и Агнес слыли любительницами приключений. И сосед, молодой врач, не без умысла их обхаживал. Но Хедвиг такие вещи насквозь видела. Она была человек необыкновенный, по всем статьям. Натура самостоятельная, своеобразная. Всякий, кто ее знал, проникался к ней уважением. Однако замуж она так и не вышла, хотя возможностей хватало, было бы желание.
Хульда умолкла и на секунду задумалась, потом сказала:
– Хедвиг была чуток ясновидящей. Возможно, в этом все дело. Видела она дальше других…
– Ясновидящей? Как это? – Нора насторожилась.
– Она словно бы обладала шестым чувством. Только вот не хотела его замечать.
– И в чем это выражалось? – Нора непременно должна разузнать побольше.
Но Хульда мало что могла сказать. Помнила только, что у Хедвиг бывали внезапные озарения, когда она заранее в точности знала, что произойдет. Зачастую речь шла о сущих пустяках, она вдруг случайно упоминала о чем-то, а после выяснялось, что попала в яблочко. Сама Хедвиг наверняка об этом не догадывалась, иначе бы следила за собой и помалкивала. Она была не из таких, кто пускает пыль в глаза. Оттого ее слова всегда принимали всерьез, ведь, как правило, она оказывалась права.
– А ее это не пугало?
– Нет, она только смеялась. Внимания не обращала на такие вещи. И говорить о них не любила. Больше я ничего не знаю.
Пришлось Норе тем и удовольствоваться.
Сесилией Хедвиг во многом занималась, пожалуй, из чувства долга. Но в первую очередь, конечно, потому, что вправду любила девочку. Порой целыми днями с ней играла, забыв обо всем на свете. Она вообще с увлечением отдавалась всему, что делала. Дни, когда она играла с Сесилией, были счастливыми для обеих. Они вместе рисовали красками и карандашами, пели и танцевали. Душа радовалась – смотреть на этих двоих, самозабвенно погруженных в игру.
Сесилия, понятно, очень привязалась к Хедвиг. Несколько раз Хедвиг писала портреты девочки или изображала ее фигурку на фоне пейзажа.
Одно время Хедвиг занималась скульптурой и сделала тогда для Сесилии настоящую куклу. Подлинный шедевр. Правда-правда, ей удалось воплотить в этой кукле душу девочки.
– Как посмотришь, так прямо мороз по коже. Меня от этой куклы в дрожь бросало – ну чисто живая Сесилия.
– Знаю. Эта кукла у меня.
Хульда изумленно воззрилась на Нору.
– У тебя? Как же это?
Нора рассказала все без утайки: про телефонный звонок, из которого мало-помалу стало ясно, что им с Дагом надо съездить в Стокгольм и забрать куклу в одном из магазинчиков Старого города.
Хульда с улыбкой покачала головой.
– Вот видишь! Хедвиг верна себе.
– Неужели и вправду она?
– Конечно, кто же еще?
– Выходит, Хедвиг жива?
– На прошлое Рождество, по крайней мере, была жива-здорова. Я получала от нее письма.
– Но если она хотела, чтобы кукла была у меня, почему не прислала ее прямо мне?
Хедвиг – человек застенчивый, вот в чем дело. Натура у нее такая. А на старости лет она стала вовсе отшельницей. Ей бы никогда в голову не пришло привлекать внимание к своей персоне, поэтому всё, что Нора рассказала про телефонный звонок, совершенно в духе Хедвиг, какая она теперь, на склоне лет, считала Хульда. С времен своей молодости Хедвиг очень изменилась. Ведь она подолгу жила за границей и постепенно растеряла связи с людьми здесь, на родине. Стала чужой.
– По письмам заметно. Время от времени она пишет, но адреса своего не сообщает. Так что я пишу через одну знакомую в Стокгольме.
Порой Хульда даже слегка обижалась, ведь они так много в жизни пережили вместе. Но у Хедвиг, наверно, были свои причины. Отсутствие доверия тут явно ни при чем.
– Я ее уважаю, – сказала Хульда, – и всегда уважала.
Нора думала о кукле. Все-таки почему же кукла предназначалась именно ей?
– И правда, почему? – Хульда задумалась. Кукла принадлежала Сесилии, это ясно, хотя та на первых порах ее побаивалась, а когда подросла, очень полюбила и никогда с нею не расставалась. Кукла стала лучшей ее подружкой… Ну а после кукла опять вернулась к Хедвиг.
Но почему она послала ее Норе?.. Хульда покачала головой. На это у нее ответа нет.
– Тут надо хорошенько поразмыслить, пока что мне сказать нечего.
Наверняка не потому, что Нора оказалась обитательницей той же квартиры. Слишком уж это просто, даже примитивно, не похоже на Хедвиг.
– Да, примитивной, поверхностной Хедвиг уж никак не была. Но ход ее мысли так легко не ухватишь. Она ведь немножко ясновидящая, я тебе говорила… А в таком случае, кроме нее самой, ответа никто не знает.
Хульда тряхнула головой, взглянула на Нору. Тут она готова держать пари.
– Не думай об этом, Хульда. Лучше расскажи, что было дальше.
Ну, учительницей рисования Хедвиг не стала. В общем, по-настоящему она к этому и не стремилась. С самого начала хотела стать художницей, хоть и не говорила никому. И все у нее сложилось удачно.
Первые годы дела шли замечательно. Они, Агнес с Хедвиг, и малышку вдвоем опекали, да и Агнес по-своему любила ее. Да, поначалу все было тихо-спокойно. Когда Агнес работала, с Сесилией сидела Хедвиг. А когда Хедвиг училась на курсах, Агнес брала девочку с собой в приют, где служила экономкой.
И вот тут обстояло похуже. Сесилия пугалась множества незнакомых лиц. Да и особой нужды в этом не было, ведь Хульда всегда охотно присматривала за девочкой. Но Агнес упорно таскала ее с собой. Пусть, мол, привыкает.
Никто и не догадывался, что фактически Агнес рассчитывала потихоньку определить Сесилию в приют насовсем. И Хульда, как только смекнула, к чему идет дело, уже не могла относиться к Агнес по-хорошему.
Это же отвратительно. Такая хитрая расчетливость. И ведь Агнес ничем не выдавала, что у нее на уме. Разыгрывала огорчение: как, мол, досадно, что Сесилия боится других ребятишек. Это надо непременно исправить, и приют – идеальное место для такой цели. К тому же она там при маме. Впрочем, больше Агнес вслух ничего не говорила.
На самом-то деле она встретила мужчину с «честными намерениями», так сказать. Был он коммерсантом и строил большие планы, которыми делился с Агнес. Очень скоро он откроет дело в Стокгольме. Потом станет оптовиком и эмигрирует в Америку. Словом, фигура явно не провинциального размаха.
Звали его Нильс Эрландссон. И он хотел жениться на Агнес. Но ее дочка совершенно его не интересовала.
– А Хедвиг? Наверно, она хотела взять Сесилию к себе?
Да. Конечно. Хульда помолчала. Если Хедвиг кого и любила в жизни, так это малышку. Но тут была одна закавыка. Никакой ребенок на свете не вправе препятствовать главному – ее художественному росту.
Хульда глубоко вздохнула.
– Такая вот ситуация. И Агнес о ней знала. Потому приют и был надежнее всего.
Но как объяснить это ребенку? Трудная задача, никто не решался. И в конце концов они просто пошли ва-банк.
Хульда, сообразив, что происходит, и уговаривала их, и просила за Сесилию, но все напрасно.
В 1910 году – Сесилии аккурат сравнялось четыре – Агнес с Нильсом спешно поженились и уехали в Стокгольм. Они давно все спланировали. И провернули без сучка и задоринки. Хедвиг тогда была в Париже. А Сесилия отправилась в приют.
Как раз в то время Хульдин отец захворал и умер. Потому она и не смогла проявить должной настойчивости – сил не хватило. И всегда об этом сокрушалась. По сей день так и не простила себе, что тогда ей недостало сил.
Правда, она незамедлительно написала Хедвиг в Париж и сообщила о случившемся. Хедвиг сразу же приехала, растерянная и взбешенная, и забрала Сесилию домой.