Из-за этой особенности путешествующим зверям бывало непросто найти общий язык с местными жителями. К счастью для ласок, Калабаш Буряк пусть не безупречно, но изъяснялся на этом необычном наречии. Жрецы, обитатели храма, чудом державшегося на острых уступах, с бесконечным терпением выслушивали его словесные усилия, время от времени постукивая когтями по дереву.
Когда тушканчик завершил свой не слишком вразумительный рассказ, выяснилось, что путникам лучше всего переночевать именно здесь, в храме.
— Но тут очень холодно, — прошептал Плакса. — Даже свечи не помогают!
Свечей было действительно много. Весь храм казался лесом маленьких мерцающих огоньков. В каждой комнатке курились благовония, и их запах смешивался с запахом сосны и красного дерева. Иногда откуда-то доносились звуки гонга и цимбалки.
— В горах еще холоднее, — сказал Грязнуля.
Это было правдой. В расселинах между скал лежал снег. У воробьев покрывались льдом крылья, и они то и дело с глухим стуком падали на крышу храма.
— А жрецам эти края не кажутся чересчур уж унылыми? — спросил Нюх у Калабаша.
— В их словаре нет слова «унылый», — ответил тушканчик. — В нем же целых три гласных.
— Я знаю, но, может быть, они подобрали какой-либо синоним, подходящий для описания мерзлой пустоты?
— А они не знают ничего другого. Они здесь рождаются и здесь умирают. Только эти два события и случаются в их жизни. Едят они только фасоль и творог. Да еще жаренные на жиру летучей мыши ласточкины гнезда, которые они соскребают со стропил. Они молятся горным богам, шьют рясы, полируют свои когти и медитируют. Особенно им удается последнее…
— Вот это жизнь! — воскликнул Грязнуля. — Действительно, а зачем что-то предпринимать и волноваться?..
— Не мерь чужую жизнь на свой аршин, Грязнуля, — не слишком уверенно произнесла Бриония. — Может быть, их вполне устраивают фасоль, творог и… медитации.
Ветер завывал в расщелинах гор. Лежать на голых досках было холодно. Плакса так и не смог уснуть. Среди ночи он поднялся. Остальные спали. Грязнуля громко храпел.
Плакса прошелся по храму и наконец вышел на балкон, повисший над черной пропастью глубиной несколько сотен метров. Над ним безмолвно сияли звезды. У Плаксы возникло чувство, будто он сам висит на нитке, как паук. У него закружилась голова. Он попятился, но в темноте поскользнулся и полетел с балкона в бездну. Бедолага закричал от ужаса, но тут же замолчал, свалившись на уступ и уцепившись за ветки каким-то чудом выросшего здесь деревца.
— О господи! — закричал он, когда немного пришел в себя. — Грязнуля! Нюх! Бриония!
В глубине души он понимал, что никто его не услышит слишком уж громко завывал ветер. К тому же он подумал, что своими воплями может прогневить доброго бога, живущего в этих скалистых краях, но ему ни за что было не выкрикнуть «Грзнл», «Нх» или «Брн»!
Увы, так и случилось. Его вопли, в которых было предостаточно гласных, привлекли внимание ужасного злого бога, который до того скрывался в расщелине скалы.
Аеиоуэюя предстал перед Плаксой в своем самом уродливом обличье: лягушка с крыльями летучей мыши и хвостом скорпиона.
— А, ласка, вот ты и попался! — паря над охваченным ужасом Плаксой, воскликнул Аеиоуэюя. — Что ты готов отдать, чтобы выбраться из этого — согласись! — несколько затруднительного положения и вернуться в постель?
— Все! Все!
— И даже свою бессмертную душу?! — воскликнул злой бог. — Ты готов отдать мне ее?
Плакса был, конечно, трус… По крайней мере, кое-кто назвал бы его именно так. Однако вместе с трусом в нем всегда уживался ловкий делец. Сейчас эта черта взяла верх даже над страхом. Ему не хотелось оказаться обманутым. Он не мог допустить, что его могут одурачить. Плакса слышал истории о зверях, которые продавали души и получали за это гораздо больше, чем просто жизнь. Обычно продающий душу получал взамен несказанные богатства или огромную власть — троны, города, королевства. Душа — дорогостоящий товар, если уж на то пошло!
— Это мало, — сказал Плакса. — А что я получу в придачу?
Аеиорюя раскрыл рот от удивления:
— Что значит «в придачу»?
— Что еще, сверх того я получу за мою душу? Я бы предпочел королевство или что-нибудь в этом роде. Ты же, конечно, в состоянии предложить мне куда больше, чем просто жизнь.
— Уж не весь ли мир ты хочешь?
— Не откажусь.
— Ну и аппетит у тебя, — прорычал Аеиоуэюя. — А я всего лишь местное божество. В других частях света меня никто даже не знает. — Помолчав, он пробормотал: — И богатств в здешних местах тоже не так уж много. Только горы. Больше мне ничего не принадлежит.
— Так тебе нечего мне предложить, да?
Аеиоуэюя рассвирепел:
— Ты хочешь лишить меня самоуважения? Я в свое время властвовал над половиной гнусных созданий этого мира. Но потом эту власть у меня отняли время и другие боги, с более толстыми портфелями.
— Мне всегда казалось, что души очень дороги. Когда-то я смотрел пьесу под названием «Хауст», и вот там Мыбезтуфель…
— Ах, ни слова о нем, — зарычал Аеиоуэюя. — Если я еще раз услышу имя этого идиота с копытами и хвостом, я начну плеваться. Выслушай мое предложение в последний раз: твоя душа за твое спасение! Ничего другого я тебе предложить не могу. Принимай или отказывайся!
Солнце уже всходило, заливая скалы светом. Летающая лягушка с хвостом скорпиона в его лучах приобрела несколько нелепый вид. Это придало Плаксе смелости.
— Пожалуй, я повишу здесь до тех пор, пока меня не снимут мои друзья!
— Что ж, счастливо, — прошипел Аеиоуэюя. — А я подожду, когда ты упадешь, и тогда твоя душа достанется мне даром!
Он полетел вниз, а Плакса остался на уступе.
В течение следующего часа Плакса орал так громко, что в конце концов совершенно охрип. Безуспешно. Никто его не слышал. Пролетающие мимо птицы начали передразнивать Плаксу.
— Грязнуля, — с наслаждением крикнул пролетевший мимо канюк. — Грязнуля, Грязнуля, Грязнуля!
— Слушай, заткнись! — похрипел Плакса.
— Осторожней, — развернувшись в воздухе, предупредил канюк. — Вообще-то я питаюсь полевками, но провоцировать меня все же не стоит!
Плакса и не думал провоцировать его. В конце концов он решил попробовать подняться по скале. Нащупывая лапами щели, он подтягивался и медленно полз наверх. Он постоянно напоминал себе, что вниз смотреть нельзя. То когтями цепляясь за щель, то вонзая зубы в мох и вытягивая для равновесия хвост, мало-помалу он наконец добрался до балкона и ухватился за его край. Ему пришлось, перебирая лапами, подобраться к месту, где в балюстраде зияла брешь. Там он в последний раз подтянулся и наконец оказался на балконе.
— Ура! — громко и торжествующе заорал Плакса. — Я сам себя спас! И душу сохранил!
Он плакал горячими слезами победы. Затем он решил привести себя в порядок, поскольку на уступе он вымазался с головы до лап в какой-то смоле, а в шерсти его запутались прутья, листья и всякий мусор. Он начал было чиститься, но бросил это занятие, показавшееся ему тщетным, и отправился искать своих друзей, которые, как он думал, сейчас с ума сходят, заглядывая в каждый уголок и щель, чтобы найти его. О, с какой радостью они его увидят! Грязнуля бросится ему на шею и станет благодарить богов — добрых богов — за чудесное спасение друга. А Бриония тщательно осмотрит беднягу, не пострадал ли он. Ну а Нюх? Тот строгим голосом попросит его больше никогда так не пугать их.
Своих друзей он нашел у камина.
— Нет, вы только посмотрите на эти иероглифы! — воскликнул Нюх. — Как они изящны! Какое мастерство, какое искусство!
— Привет, — сказал Плакса.
Грязнуля повернулся:
— А, привет, Плаксик! Здорово, да? В Туманном ничего такого не увидишь.
Плакса лишился дара речи. Ай да друзья, они даже не хватились его! Он мог бы лежать на дне бездны с переломанными костями, а им и дела до того нет. Он хотел рассердиться, наброситься на них с упреками, назвать их бессердечными и неверными, но что-то остановило его.
Теперь у него есть тайна. Очень почтенная тайна. Ее надо хранить, а не выбалтывать под влиянием минутного порыва. Если он станет орать на друзей, заставит их испытать неловкость за то, что они не хватились его, то его подвиги — отказ задешево продать свою душу и героическое скалолазание — гроша медного не будут стоить. Разумеется, он понимал, что ему вообще не следовало торговаться со злым богом, но, вероятно, он бы все равно ни за что не продал ему душу. Даже если бы ему и предложили весь мир. В глазах друзей он должен остаться незапятнанным.
Поэтому он решил умолчать о происшествии. Это было очень, очень приятно. Особенно когда Грязнуля положил ему на плечо переднюю лапу и сказал:
— Эх, Плаксик, день-то какой хороший, а? Ты выходил из храма? Солнышко сияет. Идем, дружище, позавтракаем, а потом тронемся в путь.
— Кстати, Плакса, а где ты пропадал? — спросила его Бриония за завтраком. — И откуда у тебя в шерсти эти листья? — Она начала чистить его, но, как и сам Плакса, быстро сдалась.
— Ах, это!.. — воскликнул Плакса, но тут же вспомнил о своей тайне. — Да где-то нахватал, не знаю. Гулял по лесу.
— По какому лесу, старый враль? — вскричав Грязнуля. — Здесь нет леса, он же остался внизу, в километре отсюда. Ну и хитрец!
И все весело защелкали зубами.
13
Путешественников ждала большая беда; как раз во время спуска с перевала внезапно заболела Бриония. Все растерялись, не зная, как ей помочь.
— У подножия этих гор большая деревня, почти город. Звери там простые, но среди них есть аптекарь. Нужно посоветоваться с ним.
Нюх понимал, что больше они ничего не могут сделать.
— Сделаем носилки и понесем ее, — сказал он.
Они нашли длинные палки и из двух накидок соорудили носилки. Лежавшую без чувств Брионию осторожно подняли и положили на них. Первыми ее понесли Грязнуля с Нюхом. Это оказалось нелегко. Не то чтобы Бриония была слишком тяжелой, но горная тропа была извилистой и узкой. Носильщикам требовалось прилагать немало усилий, чтобы не оступиться. Когда первые двое устали, эстафету приняли Калабаш с Плаксой.
Два дня и две ночи путники по очереди несли больную ласку, пока наконец не добрались до деревни, населенной какими-то пушистыми зверьками. На них были желто-красные шубки из шкурок полевок и шапки, плотно сидящие на головах. Староста деревни встретила путников, и между ней и Калабашем завязался спор.
— Она говорит, что мы можем остаться у них, но больную должны поместить отдельно. Они боятся, что мы занесем в деревню чуму! — наконец сообщил Калабаш.
— Но у Брионии не чума! — возмутился Нюх.
— Они глубоко суеверные звери, Нюх. Когда кто-нибудь заболевает, они всегда подозревают, что это чума. Ты не должен на них обижаться. На них уже не раз обрушивались эпидемии. Чужаки заносят бактерии, которые здесь неизвестны. По-моему, хорошо, что они позволили нам остаться, Нюх.
— Ты прав, — вздохнув, ответил Нюх. — А что аптекарь, он согласится осмотреть ее?
— Да, конечно, это же его работа. Может быть, это обойдется недешево, но он ее непременно осмотрит.
У Нюха хватило предусмотрительности захватить в дорогу мешочек с золотыми монетами. Он был тяжелым, но Нюх понимал, что эта валюта пригодится. Золото принимают везде, даже в самых маленьких и отдаленных деревнях. Золото возьмет всякий, от поденщика до наследного принца.
Ласки отнесли Брионию в хижину на окраине деревни и стали ждать аптекаря. Плакса вышел и нарвал красивых белых цветов, которые положил на подушку Брионии. Пусть они станут первым, что она увидит, когда очнется!
Бриония между тем металась по постели в сильном жару.
— Ну когда же придет этот аптекарь! — жалобно воскликнул Нюх. — Неужели он не понимает, как это серьезно?
В это мгновение на пороге появился горностай в длинном белом халате. В лапах он держал чемоданчик, полный пузырьков с микстурами. Пузырьки были разных цветов, некоторые конической формы. Это означало, что в них яд.
— Ласки! — войдя в хижину, воскликнул он.
— Да! — ответил Нюх. — Ласки.
Аптекарь пожал плечами:
— Что ж, ласки так ласки. Надеюсь, вы честные звери? Куда вы держите путь?
— В Катай, — ответил Калабаш. — Я их проводник.
— Неблизко. Ну так где же наша больная? Вы знаете, я ведь не ветеринар, а лишь аптекарь. Я разбираюсь в микстурах и порошках, но не более того. Если я сумею распознать симптомы, я ее вылечу. Если нет, мы обсудим, что делать дальше. Деревня боится парши, гриппа, стригущего лишая, да и других болезней. И если болезнь вашей подруги заразна, мы вынуждены будем убить ее и сжечь тело, прежде чем от нее заразятся сотни других зверей!
Грязнуля подскочил к аптекарю:
— Мне наплевать, кто вы и как вас зовут. Но вы и когтем не тронете нашу Брионию!
— Спокойно, Грязнуля, — мягко произнес Нюх. — Никто не причинит Брионии вреда.
— Причинят, причинят, — заметил Калабаш. — Вы не понимаете всей сложности ситуации. Если они решат, что может разразиться эпидемия, они без колебаний подожгут эту хижину с нами вместе!
— Это верно, — подтвердил аптекарь. — Только меня выпустят. Они знают, что у меня иммунитет ко всем болезням. Я никогда не заражался от своих пациентов и в жизни ничем не болел. Это из-за того, что в детстве я в больших количествах поедал древесный уголь. Крошил его на кусочки и глотал.
Нюх фыркнул:
— Я, конечно, ничего не понимаю в ветеринарной практике, но знаю, что уголь не защищает от болезней.
— Конечно, — кивнул аптекарь. — Вы знаете, а вот жители деревни не знают. Они верят в это безоговорочно.
Аптекарь подошел к постели больной, когтями оттянул ей веки и заглянул в глаза. Потом чистым шпателем открыл рот и осмотрел горло. Пощупал кончики лап и проверил, насколько суха ее шерсть. В конце концов, после примерно десятиминутного осмотра, он встал и покачал головой:
— Придется предать ее огню… Она неизлечимо больна! — Он вытащил из чемоданчика бумажный пакетик, в котором был какой-то белый порошок. — Я дам ей это. Смерть будет безболезненной, спокойной и мгновенной.
— Шарлатан! — заорал Плакса. — Да мы сдерем с тебя шкуру, если ты до нее только дотронешься! Если ты дашь ей яд, я заставлю тебя самого съесть и выпить все, что у тебя в чемоданчике!
Аптекарь аккуратно завернул порошок и спрятал его в чемоданчик. Но едва он сделал шаг к двери, как Нюх с пистолетом в лапе преградил ему путь. Грязнуля прикрыл окно, отрезав и эту дорогу к отступлению. Плакса схватил полено и занес его над головой. Взволнованный Калабаш Буряк наблюдал за сценой.
— Что у тебя в этих пузырьках и коробочках? Выкладывай, горностай! Есть что-нибудь от лихорадки?
— Вы не посмеете стрелять в меня!
— Еще как посмею! Это моя старинная верная подруга, ей нужна помощь, и я сделаю все, чтобы она выжила! Если ты не поможешь ей, то горько пожалеешь, уверяю тебя. Дай ей что-нибудь жаропонижающее! А еще мочегонное и слабительное! Ей нужно очистить кишечник.
— Да, да, не надо подробностей, — проворчал аптекарь. — Я в курсе.
— Тогда действуй! — Нюх взглянул на Брионию. — Если мы не сможем радикально повлиять на ход болезни, попытаемся хотя бы облегчить состояние больной. Это, конечно, не лучший способ лечения, но за невозможностью иных сгодится! Быстро, горностай! У меня дрожит лапа, а коготь — на спусковом крючке! Если не поторопишься, у меня сведет лапу, и мы все будем очень огорчены. Ты потому, что умрешь раньше срока, а мы потому, что потеряем аптекаря, который может вылечить нашу подругу!
Аптекарь с перепугу начал совать Брионии все подряд.
— Он дает ей яд! — воскликнул Грязнуля, схватив какой-то синий пузырек.
Аптекарь бросил на Грязнулю презрительный взгляд:
— Да, это яд, если принимать его в больших дозах. Но двух капель будет достаточно, чтобы улучшить общее состояние, подготовить организм к действию остальных микстур. Вы хоть что-нибудь смыслите в медицине? А если нет, то сидите спокойно и не мешайте аптекарю выполнять его работу.