Пока Джорджия и Лоррейн переваривали подробности этой странной истории, над столом висела гробовая тишина.
— Этому должно быть какое-то объяснение, — сказала Лоррейн. — Какие-то рациональные причины. Я не верю в магию.
— И я не верю, — согласился папа. Он взял большой черный блокнот, лежавший на столе. — Я прочитаю вам записи, которые я сделал в то время.
Я уверен, что отдельные клетки, из которых состоит шкура Зверя, оставались живыми, но пребывали в латентном состоянии все эти тысячелетия. Возможно, каждая была закрыта собственной защитной оболочкой, как орех закрыт скорлупой. Что-то снова сделало эти клетки активными, они сбросили свои оболочки и теперь ищут своих братьев и сестер, чтобы снова стать одной семьей. Более того, я также уверен, что каждая из этих клеток имеет собственную память, которую она использует, чтобы восстановить все тело существа. Конечно, она живет, и естественные химические процессы в ней производят секреторные вещества, которые стимулируют рост.
— Вы рассказываете какие-то пугающие вещи, профессор Сандерс, — сказала Джорджия.
Папа взглянул на нее из-под своих черных бровей.
— Да, это так, Джорджия. — Кажется, ему хотелось извиниться за это. — Прости меня, пожалуйста.
В этот момент из самого сердца тропического леса снова послышался низкий вибрирующий рев, напоминающий гудок судна в тумане. У нас не то что мурашки побежали по коже, мы все разом побледнели. Все, кроме папы. Он только поморщился. Конечно, мы уже слышали этот звук, но обычно он раздавался позже, ночью.
— Ну, позвольте мне продолжить, — тихо сказал папа, который, кажется, даже не заметил, что все его слушатели потрясены. — Из письмен на свитках я узнал, что есть и другие куски шкуры этого существа, которые рассеялись по всему миру. Я решил собрать их все, чтобы у меня получилась целая шкура. — Папины глаза сверкнули в свете лампы. — Только подумайте об этом! Целое существо, которого еще никогда не видел ни один человек! Если бы у нас была целая шкура, мы даже могли бы, — он облизнул губы, — мы могли бы сделать каркас, натянуть на него шкуру и получить некое представление о том, каким был Зверь.
— Это вы и делали в сарае для вяления рыбы! — воскликнула Джорджия, потрясенная своим открытием. — Вот она — великая тайна сарая!
— Правильно, — ответил папа. — Это и есть та тайна, которую пытался раскрыть твой отец, которого нанял институт Креншо, чтобы шпионить за мной. — Он поднял руку. — В чем я его больше не виню. Однако позвольте мне подробно остановиться на том, что было дальше, потому что это настолько невероятная история, что лучше бы вам узнавать об этом постепенно.
За столом все закивали.
— Начнем с кусков шкуры. В моих розысках мне помогали письмена на самих свитках, которые указывали разные направления. В вашей стране, Грант, я нашел древний священный кожаный барабан индейцев пауни. Я купил его. Еще купил тибетское священное знамя, которое сохранили священники, охранявшие далай-ламу, когда везли его в Индию после китайского вторжения. Еще три кханы, или секции монгольско-калмыцкой церемониальной юрты. Зулусский боевой щит — там же я купил и зулусские копья для вас, мальчики. И гобелен, который висел в храме, посвященном богу рыбаков в одной деревне во Вьетнаме…
— Но все эти артефакты, — прервал его Грант. — Кажется, они были достаточно дороги своим владельцам. Неужели они вам их просто подарили?
— Иногда мне приходилось отдавать за них большие суммы. Подобно вам, Грант, я достаточно состоятелен. Ну, если говорить честно, я очень богат. По крайней мере, я смог купить у университета единственное издание Алистера Кроули, в которое вошли «Священные книги Телемы» и работы по Герметическому ордену «Золотой рассвет». Но по большей части, особенно когда дело касалось религиозных артефактов, мне удавалось убеждать владельцев отдать их мне бесплатно. Я показывал им свитки. Я показывал, как части соединяются друг с другом. Из письмен они узнавали, чем изначально являлось их знамя или секции юрты и где они должны находиться по величайшему плану. Когда они приходили к осознанию того, что их священные реликвии были всего лишь частью целого, они отдавали их мне ради высшей цели.
Папа прокашлялся, прежде чем продолжить:
— Я вовсе не собирался осквернять священный гобелен или пуштунскую накидку, которая использовалась в афганских племенных ритуалах. Я просто являлся инструментом, призванным исполнить пророчество, начертанное тысячи лет назад. Воссоздание Зверя делало куски кожи священными. Если хотите, то именно их святость не позволила им разрушиться или потеряться за все эти тысячелетия. Теперь, когда было известно их истинное предназначение, их обладатели, по большей части, сами хотели помочь мне и отдавали свои реликвии.
— По большей части? — переспросила Лоррейн.
На лице у папы появилось слегка виноватое выражение:
— По крайней мере одну мне пришлось отобрать силой, а две другие — украсть. Но я верил, что действую правильно, так как у меня была цель собрать все части Зверя.
Грант поморщился:
— Давайте не будем в это углубляться. Спор может получиться чертовски длинным. Так, значит, вы и Рамбута сшили… Нет, погодите минутку, вы ничего не шили, вы просто сложили все части вместе?
— Да, мы собрали их на легком бамбуковом каркасе, — сказал Рамбута.
Откуда-то из глубины тропического леса раздался еще один стон, от которого я похолодел. Я посмотрел на Джорджию: ее лицо было белым, как бабушкины статуэтки из слоновой кости. Хасс тоже побледнел. Думаю, мы все испугались, скорее даже, из-за тона папиного голоса, чем из-за того, что он говорил. У него был тот зловещий тон, который всегда получается, когда взрослый пытается говорить спокойно и по делу, но знает, что кого-то его слова могут потрясти до глубины души. Жалкая попытка подавить панику, которая витает в воздухе.
— И когда мы собрали Мать зверей целиком, — сказал папа, и голос у него сорвался, — она ожила.
Грант сидел очень прямо.
Лоррейн же громко вскрикнула, и я увидел, как Джорджия тревожно посмотрела на мать.
Рамбута подхватил рассказ:
— Как и все сидящие за этим столом, шесть месяцев назад я бы ни за что не поверил в такую историю. Но это правда. Это существо не похоже ни на одно из тех, которые нам известны. Не только по внешнему облику, но и по своим естественным особенностям. У нее есть способность воссоздавать себя, восстанавливать клетку за клеткой, пока она вновь не станет целой. Если вы подумали о клонировании, мистер Портер, то это, конечно, не клонирование, но достаточно одной крошечной клеточки этого существа, чтобы воссоздать его…
— Но это существо было мертво, а его части находились в разных концах Земли! — воскликнула Лоррейн.
— Но клетки, хранящие ДНК, все равно сохранились. Образец был в них. Когда одна клетка ожила — кто знает как, — она копировала и копировала себя, умножала и умножала, пока снова не появилось существо с органами чувств, с бьющимся сердцем, с кровью, льющейся по венам, с мозгом, легкими, печенью, и всеми органами, которые необходимы для жизни.
Мы несколько минут сидели молча. Я сглатывал, чтобы прочистить уши, которые заложило, словно я летел в самолете. В голове у меня гудело, как будто там поселился рой пчел. Я нервно поглядывал в лес и заметил, что остальные делают то же самое. Была ли она там, смотрела ли она, ожидала ли удобного момента, чтобы сделать… Сделать что?
Я тихо спросил:
— Она опасна, папа?
— Мы так не думаем, — ответил Рамбута. — Она пока еще ни разу не демонстрировала никакого намерения причинить кому-либо вред. Кажется, она достаточно смирная и добрая, как домашняя корова. Она травоядная.
— Как и гиппопотамы, — сказала Джорджия. — Но они могут быть достаточно свирепыми, если их разозлить.
— Это так, — ответил Рамбута, но больше не добавил ни слова.
— Почему вы выпустили ее? — спросила Джорджия.
Папа посмотрел на меня:
— Я не выпускал. Макс напугал ее однажды ночью, случайно, конечно же. Его тошнило, и он забрался в сарай с ярким фонариком. Мать зверей впала в панику, проломила заднюю стену и исчезла в тропическом лесу. С тех пор мы ее больше не видели. Она так хорошо маскируется в этом переплетении теней и солнечного света! Ты смотришь, смотришь изо всех сил, но ее невозможно увидеть. Только дрожание листа или движение тени выдает ее присутствие, но ее саму не видно.
— Я думал, это был носорог, — выпалил я. — Это была не моя вина!
— Нет, не твоя, Макс. Это была наша вина. Твоего папы и моя, — быстро сказал Рамбута, не глядя на папу. — Мы никому не говорили правды, вот сами и виноваты!
Я быстро взглянул на Джорджию, которая смотрела на меня. Она отвела глаза, когда наши взгляды встретились. Потом я почувствовал руку Хассана на моем плече и понял, что мой брат поддерживает меня.
— Мы могли поймать этого монстра, — сказал Хассан. — Мы могли посадить его в клетку, отец.
— Во-первых, это не монстр, Хассан, — ответил папа. — По крайней мере не в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово. А во-вторых… Объясни, Рам.
Рамбута кивнул и повернулся к остальным:
— Как Джеймс уже сказал, ее невозможно увидеть. Мимолетный взгляд, — продолжил Рам спокойно, — игра света там и тут — это все, что ты видишь. В окружении деревьев в глубине тропического леса она почти так же бесплотна, как призрак. Она достаточно массивная — об этом говорят сломанные кусты и оставленные ею следы, но ее маскировка просто безупречна. На шкуре у нее эти знаки цвета индиго. Они похожи на татуировки: символы, рисунки, узоры. Из них складывается умопомрачительный рисунок, который скрывает формы Матери зверей и помогает ей сливаться с окружающей местностью. В переплетении света и тени, особенно в тропическом лесу, где свет мерцает, а свет и тени создают настоящее кружево, ее вообще невозможно заметить. О, вы можете увидеть следы на тропинках и вытоптанную траву в местах, где она пасется, но не само существо. Не в этой среде.
— И она на удивление быстро передвигается для такого большого существа, — добавил папа. — Она не семенит мелкими шажочками и не ползает, как вы могли подумать. Просто вот она здесь — и вот ее уже нет. Видимо, это какая-то древняя техника выживания. Конечно, один раз ее смогли выследить и убить, но для нас это будет совсем не легко.
— Ее можно пристрелить, — пробормотал Грант.
— Папа! — закричала Джорджия. — Не надо!
Лоррейн бросила на мужа осуждающий взгляд, и он посмотрел на свои ноги.
— Вы не можете стрелять в того, кого не видите, — заметил папа, — но я понимаю, что вы имеете в виду. Если палить в меняющиеся тени, то в конце концов попадешь и в нее. Тем не менее хочу напомнить, что эта сказочная Мать зверей до сих пор не причинила нам никакого вреда. Да она уже десять раз могла растоптать нас! Она вполне может разнести весь лагерь и проткнуть нас своими рогами.
Грант неожиданно совсем сник. Его лицо побледнело и заострилось.
— Мне пора в постель, — сказал он. — Надо поспать. Нет никаких сомнений, что сегодня мне предстоит бороться с ночными кошмарами моей дочери, поэтому нам стоит отправиться на боковую пораньше.
— А как же насчет мифических существ? — заговорил Хассан.
— Все очень просто, Хассан, — ответил папа. — Мать зверей родила их. Все они ее дети. По одному каждого вида, не больше. Они не могут размножаться: у них нет половых органов. Но они существуют, эти сверхъестественные создания. И они наши. Они сделают нас богатыми и знаменитыми, эти ее порождения. Просто подождите, и вы увидите…
А я услышал, как он смакует слово «знаменитый», потому что папа уже и так был богат, и деньги его все равно не волновали.
У меня в голове все перемешалось. В чем я был уверен, так это в том, что папа не стал бы лгать. По крайней мере, не о таких вещах. И Рамбута бы тоже не стал врать. Если они сказали, что Мать зверей где-то там, в лесу, щиплет траву и издает трубный рев, то я им верил. Но это было трудно. Очень трудно. Это все равно что поверить в магию. Хотя, когда начинаешь думать об этом, то некоторые научные достижения напоминают магию. Например, магнетизм и то, что стрелка компаса всегда указывает на север, ну и все такое. Электричество. Даже биология. Дети, растущие внутри матерей. Это тоже какая-то магия. Я чувствовал себя странно, как будто я больше не нахожусь в реальном мире. Словно я прошел через какой-то портал и оказался в совершенно другом мире.
— Тебе все это не кажется совершенно безумным? — прошептал я Джорджии на ухо, когда она уходила.
— Безумнее некуда, — пробормотала она в ответ.
1 сентября, остров Кранту
Этой ночью сверчки устроили шабаш, в палатке раздавался писк мошек, а древесные лягушки пытались перекричать жаб. Но пальма первенства во всем этом шуме принадлежала диким свиньям. Бородатые свиньи собрались вокруг нашего укрепления. Думаю, они все убрались из леса из-за дракона. Но, несмотря на весь этот гвалт, Хассан спал так крепко, будто лежал на пуховой перине в Стране сновидений.
Я проснулся весь в поту. Моя пижамная куртка была заправлена в штаны и вся промокла. Я достаточно тощий мальчишка, а сейчас стал еще худее. Обычно я сплю в такой легкой арабской «пижаме», которая позволяет коже дышать. Но сегодня штаны прилипли к моим ногам, и я чувствовал себя как мокрая мышь.
Выйдя из палатки, я почувствовал легкий ветерок, и мне стало лучше. Ночное небо было усыпано звездами. Их скопления были везде. Я немного послонялся вокруг, разглядывая небо, которое Джорджия называла усыпанным блестками бархатом, а потом понял, что я не один. Папа тоже не спал, он сидел на пне и курил сигарету.
Папа? Курит?!
— Привет, папка! — сказал я, пытаясь не напугать его своим появлением. — Что случилось? Ты ведь обещал маме, помнишь?
Он посмотрел на меня, потом на сигарету в своей руке, потом бросил ее под пень, на котором сидел.
— Вот, — сказал он. — Доволен?
— Мама была бы довольна.
Он склонил голову:
— Ты прав, мне не стоит возвращаться к этой привычке, несмотря на то что сейчас я чертовски сильно волнуюсь.
— Где ты их взял?
— У пирата. Они были у него в кармане, — папа скорчил рожу и высунул язык. — Вообще-то они довольно-таки поганые. Думаю, сделаны из чего-то, что растет на мангровых болотах. На вкус как поросячье дерьмо.
Я засмеялся:
— Так тебе и надо!
Мы молча посидели несколько минут, а потом я спросил его:
— А почем ты волнуешься, пап? Сейчас вроде все в порядке.
— Сейчас — да, но я не перестану волноваться, пока мы не окажемся в безопасности. — Папа обнял меня за плечи. — В любом случае спасибо, что поддерживаешь меня, сынок. Я рад этому. Нам надо убраться с этого острова. Я сосредоточился на этой проблеме. Море поднимается быстро. А риф после цунами обрушается. Хватит одного шторма, одного хорошего толчка в риф — и мы все пойдем на дно.
— Думаю, мне лучше вернуться в кровать.
— Да-да, иди и поспи. И не беспокойся обо мне. Со мной все будет в порядке. Через тридцать минут я все равно собирался сменить Рамбуту. Бедняга стоит на часах с полуночи!
Я вернулся в палатку. Мне удалось немного остыть. Ночной концерт по-прежнему продолжался, но, когда меня не беспокоит ничего, вроде жары, мне обычно удается от него отключиться.
На следующий день я ел на завтрак ямс в компании Джорджии и Хасса.
— Как тебе спалось этой ночью? — спросил я Джорджию. — Я спал просто ужасно.
— Тоже не очень хорошо. Я думала о драконе. Надеюсь, он не тронул моего единорога.
— Я спал просто ужасно, — сказал Хасс. — Плохие сны.
И он откусил большой кусок ямса.
— Да ну, не сочиняй! — возразил я. — Да ты дрых без задних ног!
— Это по-твоему, братец. Я слышал, как ты вставал и ходил к нашему отцу.
— Да. Он… он немножко беспокоится о разных вещах.