— Забыл, — краснея пуще, чем перед учителем, признался Дима.
— Значит, заблудился. Понятно? — сказал Лёня и, отобрав у него карту и компас, принялся объяснять: — Сначала карту нужно ориентировать по странам света. Это как, знаешь?.. Вот, синий конец стрелки показывает на север. Справа — восток, слева — запад. Меридиан — видишь? — точно совпадает с направлением стрелки. Это называется: карта ориентирована по компасу… Вовка, ты куда?
— Никуда. Просто так, погулять пошел.
— А кто за тебя будет заниматься?
— А вы будете. — И Вова, отойдя в сторону, уселся на траву с равнодушным видом человека, который познал все, что вообще можно познать. Заметив гнев на лице вожака, он хладнокровно пояснил: — У меня сейчас должен живот заболеть, а по карте я уже обучился.
— Ну ладно! — самым зловещим тоном сказал Лёня, подумал, что бы еще добавить, но ничего не придумал и скрепя сердце снова обратился к Диме: — А ну, теперь сделай ты, что я делал.
У Димы получилось. Витя ориентировал карту моментально.
— Теперь дальше. Про азимут…
Они занимались долго. Дима научился пользоваться картой и компасом. Его очень радовало, что он теперь сможет ходить по азимуту.
— Здо?рово! — говорил он. — И до Москвы так можно дойти?
— Куда хочешь.
— Вот это штучка!
— А на войне как? — сказал Миша. — Вот Павел рассказывал. Дадут задание: азимут сто сорок пять, семь километров, будка. Взводу прибыть в три ноль-ноль. Ясно? Действуйте… И действуют!
— Еще о снаряжении, — вспомнил Лёня. — Если кто не знает, так знайте: норма груза на человека полагается четыре килограмма на каждый пуд своего веса. Но все равно хлеб, например, брать не надо, лучше сухари: они почти в два раза легче…
Звеньевому легко сказать: сухари. А сколько они хлопот наделали! Да и не только сухари. Кажется, совсем немного вещей нужно захватить с собой в поход, а о каждой надо позаботиться, каждую найти, подготовить, уложить в рюкзак. Зато как хорошо глянуть на плотно набитый заплечный мешок, уютно притулившийся на табурете у двери, приподнять его, ощутив, как крепкой, мускульной силой наливается рука, погладить его потихонечку и подумать: «Завтра шагаем, родной!»
А мать суетится вокруг и хочет еще что-то сделать для тебя и не верит сама, что сын ее последнюю ночь спит под теплым кровом, а наутро уйдет в далекую лесную глушь и лишь скрипучие сосны да темное небо станут сторожить его покой, когда, усталый, он ляжет по-солдатски на сырую землю. Мать суетится и делает вид, что сердита, подхватит на ходу рюкзак, взвесит на руке, скажет: «Вон какой тяжелющий!», а сама ласково окинет взором сына, поглядит на спину, начинающую крепнуть, подумает: «Мужчина растет».
А ты и верно в эти минуты походишь на настоящего мужчину. Ты успокаиваешь мать, легонько гладишь ее, совсем как отец, по плечу и говоришь: «Не беспокойся, со мной ничего не случится».
Ты-то знаешь, что, быть может, придется нелегко. Дожди будут хлестать твое лицо, ноги вязнуть в болотах, усталое тело клониться к земле, а звеньевой прикажет: «Вперед!» — и, как настоящий мужчина, как солдат, ты пойдешь вперед, и еще назло всем бедам затянешь песню, лихую, задорную. И отхлынут тучи с твоего пути, болота расступятся, и земля, став упругой, расстелет перед тобой, победителем, широкие свои, прекрасные просторы…
Накануне выхода ребята весь вечер просидели, болтая о походе. Жирная красная линия маршрута, проведенная на карте, все время была перед их глазами. Заранее были помечены маленькими кружочками места привалов и ночевок у берегов лесных речек и озер. А в конце маршрута, у пещеры, лучилась яркая красная звездочка. Лёня и Витя возбужденно рисовали картинки одна другой лучше. Дима больше молчал, мечтал, а Вова, настроенный практически, пытался высчитать, сколько они смогут унести золота из пещеры. Миша посмеивался над братишкой, но вдруг, загоревшись Лёниным пылом, начинал рассуждать о походе так же горячо и пространно. Снова вытащили план и дедовский дневник. Гадали и мучались над таинственными обрывками фраз, но так и не смогли проникнуть в их суть.
Явился Павел. Он много шутил и посмеивался над ребятами. Все пришли в отличное настроение. О незнакомце Павлу ничего определенного узнать не удалось.
— Однако вы будьте начеку, — сказал вожатый ребятам. — Никому о нем не говорите. Но сами все примечайте. И вот вам мой приказ: от маршрута не отклоняться. Я практику в районе Шарты буду проходить. Возможно, повстречаемся, если я не сильно запоздаю.
— Вот бы хорошо было!
— Ну, рассказывайте, как и что вы к походу приготовили.
…Они разошлись, когда уже стемнело.
Лёня готовился ко сну. Завтра подниматься рано. Из дому выйти решили в семь часов.
Мать хлопотала на кухне, готовя сухари. Лёне стало чуть грустно оттого, что он покидает ее. Она будет беспокоиться, его добрая, заботливая мать. Ему захотелось сделать ей приятное. «Принесу для нее из похода какой-нибудь подарок», решил Лёня.
Еще раз посмотрел он план и запись в дневнике. Он верил, что раскроет с друзьями тайну пещеры.
Со стены смотрел на Лёню портрет деда. Под стеклом на поблекшей фотографии седая курчавая борода казалась желтоватой, черты лица были безжизненными, но большие спокойные глаза, как живые, глядели на внука внимательно и ласково.
— Я проберусь туда, дедушка, вот увидишь, — прошептал Лёня.
В комнату без стука вошел Дима. Его физиономия выражала уныние и некоторую растерянность.
— Ты что?
— Лёнь, я завтра итти не могу.
— Как так не можешь?!
— Надо картошку окучивать. Я совсем забыл. У нас еще не окучена. А тетя Фиса ведь не сможет: ревматизм. Как же я ее оставлю?.. Вот всегда так: насадит, насадит, как будто нам больше всех надо!
Лёня задумался.
— Светает когда? — спросил он.
— Часа в три или четыре.
— Вот. Выходи на огород с рассветом.
— Ну и что же, все равно придется потратить почти весь день. А ведь отправляться надо утром? Ведь обязательно?
Дима спросил это с надеждой, маленькой, но теплой надеждой на то, что звеньевой, может быть, смягчится и отсрочит выход. Но Лёня ответил непреклонно и жестко:
— Обязательно утром.
Дима переступил с ноги на ногу, вздохнул:
— Ну, все. Я пошел.
— Угу, — кивнул головой Лёня, не глядя на Диму и думая, видимо, о чем-то своем.
7. Главное — не унывать
Тетя Фиса подняла племянника, как он и попросил, до солнца. Белесый рассветный туман расплылся за окнами. Сон сразу исчез, как только Дима вспомнил, что? предстоит сегодня. Но в тот же момент и неприятное щемящее чувство одиночества, отверженности охватило его: ребята уйдут, а он останется. Конечно, он догонит их, он уже решил, с какой-нибудь попутной машиной, но все-таки, кто знает, подвернется ли еще машина. Да и пойдут они не по дороге, а тропами…
Тетушка, понимая, видимо, состояние Димы, сочувственно поглядывала на него. Согрев на скорую руку чай, она позвала Диму к столу:
— Иди попей. Да не сердись на меня. — Она помолчала и добавила: — Шел бы. Уж как-нибудь окучу без тебя.
— Нет, — решительно ответил Дима.
На улице было свежо. Начать Дима решил с маленького участочка, что лепился у газона за воротами, а потом перейти на основной — в саду, за сараем.
Почва была сухая, но рыхлая. Тяпка легко врезалась в землю, загребая ее понемногу. Картофельные кусты, подпираемые землей, выпрямлялись и, хотя она засыпала их почти доверху, становились красивее. Дима работал быстро и ритмично.
Окна дома на противоположной стороне улицы заалели от первых солнечных лучей. «Ребята, наверное, спят еще, — подумал Дима. — Скоро встанут, позавтракают — и в путь… Что ж, раз решено, значит решено. Конечно, обидно. Но хорошо, что Лёнька не стал жалеть. И когда они пойдут, я должен быть веселым, чтобы они не огорчались, что им приходится меня оставить. Надо придумать что-нибудь смешное и крикнуть им. Лёнька на моем месте ни за что не показал бы виду, что унывает. И вообще не надо унывать. Не надо унывать, Димус!..»
Он принялся напевать, и работа пошла совсем быстро. Кусты один за другим одевались в мягкую земляную шубу. Появились прохожие. Их становилось все больше. Это рабочие спешили на заводы, к станкам и мартеновским печам. Чем ближе к заводам, тем гуще становился людской поток, и улицы, казалось, оживали. Дымящиеся серые громады заводских корпусов, приветствуя утро, перекликались гудками; им отвечали паровозы, мчащие вагоны с рудой и углем. Гул трудового дня, ликующий и праздничный, поднимался над городом.
Дима окучил последний куст и сам себе вслух сказал:
— Вот как мы!
Он двинулся во двор. Если работа пойдет так хорошо, может быть он к обеду успеет закончить. Тогда, пожалуй, сегодня же сумеет догнать ребят. Это было бы для них приятным сюрпризом.
Дима зашел за сарай — и остановился в недоумении: на большом участке тети Фисы почти половина картофельных кустов была уже окучена. Над участком, поблескивая на солнце остро отточенными краями, взлетали тяпки.
Увлекшись работой, приятели и не заметили, как Дима подошел к ним. А он стоял растерянный и взволнованный, не зная, как благодарить друзей. Миша первый увидел его и выручил, сказав просто:
— Становись рядом.
Дима не расспрашивал. И без того было ясно: Лёня вчера сообщил Дубовым о его посещении, и они все решили помочь товарищу.
Работали споро. Вова окучивал самостоятельно, а Лёня с Мишей работали бригадой. Они шли вдоль рядка кустов, и один загребал землю с одной стороны, второй — о другой. Дима, стараясь хоть чем-нибудь заплатить друзьям за участие, не разгибал спины и быстро-быстро взмахивал тяпкой. Лёня, посмотрев на него, придрался:
— Ты получше окучивай, выше.
Вова воспользовался случаем, бросил свою тяпку и направился «инспектировать» Димину работу. Подошел, потоптался вокруг, критически осмотрел пройденные Димой ряды и глубокомысленно заметил:
— Н-да.
Потом он долго ходил по участку, разглядывая каждый бугорок, нагибался над кустами и зачем-то тыкал в землю пальцем. Побродив так минут десять, Вова подошел к «стахановской бригаде» старших и пустился в рассуждения о пользе механизации труда.
— Вот мы руками машем, машем, тяпками хлоп да хлоп, а машина бы пришла — р-раз, и все окучено. А такие машины есть. Думаете, нет?
Миша огрызнулся:
— Ты не философствуй! Бери тяпку!
— Я сейчас. Что, и передохнуть нельзя, да?.. А вон смотрите, с одной стороны окучили, а с другой нет. А еще говорят: мы бригада! За вами только глаз да глаз надо…
Последняя фраза была явно украдена Вовой у матери. Миша фыркнул, а Лёня снисходительно бросил:
— Толстопуз, пошел отсюда!
Вова осторожно обошел Лёню и Мишу и вразвалку направился к Диме. Постояв с минуту молча, он и тут завел речь о великих переменах в сельском хозяйстве, которые должна принести механизация.
— Вот, Дима, ты сейчас окучиваешь картошку, а вот потом, когда мы большими станем, будут такие машины, что они сами станут сажать, окучивать и убирать. Думаешь, нет?
Дима в первый раз разогнул спину. Он повел плечами, посмотрел на Вову и, к его радости, не цыкнул, не ругнулся, а ответил.
— Почему нет? — сказал он. — Не то что будут — уже есть. У нас в Советском Союзе работают в некоторых колхозах картофельные комбайны.
— Ты правду, не врешь? — обрадовался Вова.
— Конечно, правду говорю.
Вова немедленно направился к бригаде, чтобы сообщить эту приятную новость. Так он бродил от одного к другому, изображая из себя человека, по горло занятого важными делами. За этой «работой» его застал отец, который зашел на участок к ребятам, перед тем как итти на завод.
— Это у вас что за надсмотрщик ходит? — усмехаясь, спросил он.
— А я, папа, учетчик и потом инспектор. Я наблюдаю, как они окучивают. Потом о машинах рассказываю. Мы смотри уже сколько окучили, — поспешил объяснить Вова.
— Мы пахали! — засмеялся отец. — Знаешь, поросенок, такую басню: муха на рогах у вола сидела, он плуг тянул, а потом муха всем хвастала: «Мы пахали». Вот и ты. У нас на заводе таких «работников» знаешь как называют?
— Как?
— Лодырями.
— Ну уж! — обиделся Вова.
— Он, батя, языком больше трудится, — подтвердил Миша.
— А вы ему отведите участок и скажите: «Если не сделаешь, с нами не пойдешь».
— Вот это вы правильно, Петр Семенович, придумали! — обрадовался Лёня.
— А я подосвиданьичать с вами зашел. Да еще вот подарок хочу сделать. Держи-ка, Мишук. — Отец протянул сыну свой карманный электрический фонарик.
— У-ух! — восхищенно сказал Лёня.
— Ну, спасибо, батя. Большое тебе спасибо!
— Уж как-нибудь сочтемся. Медведя поймаете — привезёте. Хорошо?.. Ладно, я побегу. Ты, Мишук, за Вовкой-то поглядывай в лесу, построже будь. До свиданья, карапуз. Бывайте здоровы, ребята!
Он приветливо помахал рукой и широкими, неторопливыми шагами двинулся со двора. Все моментально обступили Мишу. Каждому хотелось не только осмотреть фонарик, но и ощупать его, подержать в своих руках и попробовать, как он зажигается.
Мише очень хотелось сказать друзьям, какой у него хороший отец и как они с Вовой его любят, но он промолчал: ведь ни у Лёньки, ни у Димы отца не было.
Вове отвели «индивидуальную делянку» — солидный угол картофельного участка.
— Вот. Машины сюда выписывай или как хочешь, а только чтобы через час готово было, — приказал Лёня.
Собственно, оставалось сделать уже немного. Это веселило. Работая, ребята начали переговариваться. Дима мурлыкал песенку.
— А с фонариком хорошо будет. Верно, Лёнька? — сказал Миша, усердно орудуя тяпкой.
— Еще бы! Он нам в пещере знаешь как пригодится!
Они помолчали. Вдруг Лёня широко улыбнулся.
— «По-вашему не быть», — вспомнил он записку. — Нет, все равно по-нашему будет!
Солнце стало припекать. Яркоголубое небо наливалось зноем. Последний ряд они окучивали особенно старательно.
Вова пыхтел, косясь на товарищей: ему-то еще нельзя было шабашить. Обтерев тяпку травой, Миша заложил руки за спину и направился к брату.
— Вот ты машешь руками, машешь, — начал он, — а есть такие машины…
— Лёня! — завопил Вова. — Что он мне работать мешает?
Дима сжалился над Вовой и стал ему помогать. Миша с Лёней подтрунивали над обоими. В это время на огород пришел Витя. Поздоровавшись, он замялся, потом сказал:
— Ребята, вам придется итти без меня. Я с вами не пойду.
Лёня сразу же съязвил:
— Я так и знал, что он с мамой пойдет.
— У меня приезжает папа. Вот. — Витя протянул почтовую открытку. Она была покрыта мелкой карандашной скорописью. В конце была фраза: «Скоро увидимся: 8-го или 9-го приеду недели на две домой». — Сейчас принесли, — сказал Витя. — А восьмое — это послезавтра.
— А ты ее не сам написал?
— Даже если я мог так написать, так штемпели-то поставить не мог.
Он был прав.
— Раз отец приезжает — факт, надо остаться, — сказал Миша. — А жалко.
— Мне, думаешь, не жалко?
— Ну, тебе что — у тебя же выдержка! — съехидничал Лёня. — Зато хорошо: медведи не съедят.
— Ты не смейся. Я сказал: докажу — значит, докажу. Не сейчас, так позднее.
— А позднее дедушка приедет. А потом бабушка. Знаем!
— Ну ладно, до свиданья. Желаю вам счастливого пути.
— Уж мы как-нибудь, не беспокойся.
Витя ушел. Настроение у всех упало.
— Ничего, это еще лучше, — сказал Лёня. — Давайте Вовке поможем все, да выходить надо.
Через несколько минут работа была закончена. Тетя Фиса только руками всплескивала — удивлялась, что сделано так быстро и так хорошо.
Когда они собрались у подъезда с вещами, Лёня построил всех и осмотрел. Лица были торжественно-важные.
— Ничего не забыли? — спросил звеньевой.
Все молчали.
— А это что?
У Вовы к рюкзаку был припутан проволокой какой-то сверток. Миша глянул и сокрушенно мотнул головой:
— Вот жук! Все-таки привязал! И когда успел?
Вова сделал кислую мину, обиженно скосил глаза на брата и забормотал: