18 апреля
Победа! С папы сняты все обвинения. Свирдов с компанией пойдет в тюрьму, не отвертится; следствие ведется заново.
У нас с Ингой что-то похожее на дружбу. Она славная девчонка.
С ней интересно и можно говорить о чем угодно — она поймет. Тоже завела аквариум — я ей дал рыбок.
Затеваем с Сашичем большое дело по совету Дмитрия Павловича, инженера из Водоканалпроекта.
27 апреля
Папа в партии восстановлен!..
Я окажусь слабаком и ничтожеством, если своё мстительное чувство попытаюсь перенести на Володьку Цыбина. При чем тут Володька? Он, конечно, трепло и пустяк. Но если я сильнее и лучше его (предположим), то по-человечески и по-мужски я обязан только помогать ему.
Это я сам, дорогой Венедикт Петрович, рассудил. Вот какой я стал мудрый!
1 мая
Весна!..
Опять, как всегда, ноги просят дороги,
Обманные манят урманы к себе…
Завтра — снова в лес, к Петрушихе. С нами собирается чуть ли не полкласса.
Сегодня весь вечер бродили по городу. Долго сидели с Ингой на набережной.
Мне с ней очень хорошо.
Неуж. я влюбился?..
А В.П. в больнице. У него, должно быть, белокровие, и, что особенно плохо, запущенное.
2 мая
Это не положено — бить морду девчонкам, но я, наверное, набью.
Сегодня превосходно съездили в лес, вечером я собрался к Инге. Только вышел — на тротуаре Догматик.
— Даниил, мне нужно с тобой поговорить.
— О чем?
— Не сердись. Давай пройдемся, поговорим…
Полчаса мурыжила. Я под конец совсем разозлился и наговорил ей грубостей. И сказал, что из девочек у меня есть один друг — Инга, и больше никого мне не надо.
А к Инге уже не пошел. Испортилось все настроение.
«Классики — это те, которых все уважают, но никто не читает» (Ницше). Звонко, но не очень верно: сам же он не только читал — изучал классиков!
9 мая
Уже четвертый день лежу со сломанной ногой. Всё Сашкины ручейки. Но нашли зато такой документ — записку партизан восемнадцатого года, — ради которого я согласился бы сломать и вторую ногу.
А вообще-то настроение так себе, паршивенькое. Хочется петь какие-то каторжные песни, вроде: «Лежу на коечке, страдаю…» Хорошо, что ребята не забывают. Инга бывает каждый день.
Презренная хамса — это, оказывается, знаменитые анчоусы. Или наоборот: анчоусы — это хамса. А прекрасная макрель — наша скумбрия.
«Мы все ищем свободы от обязанностей к ближнему, тогда как чувствование именно этих обязанностей сделало нас людьми» (Толстой, который Лев).
При ливне средней силы на площади в несколько квадратных километров высвобождается такая же энергия, как при взрыве первых атомных бомб. А энергия урагана в тысячи раз больше.
Неужели нельзя ею овладеть?
На пустыни надо натравить полчища специально выведенных засухоустойчивых растений. Они создадут почву.
12 мая
Весь вечер сидело у нас семейство Холмовых. Пели песни. Старые. Хорошие. И смешные: они думают, будто только их юность опалена священным огнем революции. Но, дорогие мои, поверьте, — этот огонь и у меня, у всех нас в груди!
Интересно, черт, взглянуть на тех, кто придет на смену нам, взглянуть на наших потомков — людей, которые будут в далеком завтра…
14 мая
Большая новость: папа переводится в Нижний Тагил. Естественно, и мы с ним. Интересно. И — грустно.
Много читаю.
Был В.П. Дорогой мой учитель… Он очень худо выглядит. Я улыбался через силу. А он бодрится.
18 мая
Почему-то не пришла Инга… А наш ручеек Партизанский ещё превратится в роскошный пруд!
23 мая
Был на улице! Скоро начну бегать. С костылями, конечно.
Приходил В. Цыбин. Какой-то ушибленный — потерял свою уверенность, молчаливый и вялый. Даже жалко его стало.
До чего плохо, что я безногий. Так хочется в лес!..
Сашич по-прежнему рыщет с братвой по ручейкам. Завидно!
Счастье — высшая мера духовного удовлетворения человека. Чем выше запросы, тем выше счастье. От характера этих запросов зависит и характер счастья.
Человек тем лучше, чем больше отдает
28 мая
Укладываемся. Часть вещей папа уже отправил. Как-то даже не верится, что скоро мы уедем. Жалко Сашку. И — как без Инги?..
30 мая
Я ошалелый и безгласный: Инга поцеловала меня — первая, сама!
До чего же, черт побери, хорош этот мир — моя комната, мой дом, мой город, моя Земля, мое хмурое, облачное небо!
Худо, что живем на третьем этаже, а то бы сейчас выбрался в окно, оседлал свои костыли — и к Инге. Мне бы только взглянуть, улыбнуться ей — и больше ничего не надо…
3 июня
Пишу в поезде. Прощайте, друзья: Данька Седых уезжает навсегда…
А Инга даже на вокзал не пришла. Мы с ней поссорились глупо и жестоко. Все из-за этой сентиментальной идиотки Цапкиной. Инга вдруг приревновала меня к ней — я наорал. Все получилось по-дурацки. ещё вчера и сегодня Сашич обегал, наверное, весь город, все обыскал — нигде Инги не нашел. Скрылась прочно.
Что ж, значит, все, что было, был обман! Так, игра… Хоть мы и посмеиваемся иногда над литературой, а образ женщины в книгах довольно верный — создание ветрености и кокетства. Только не думал я, нто Инга такая…
Ничего, я умею стискивать зубы.
Впереди, совсем уже близко, — Тагил. Будут новые радости и, может быть, беды, будет новая жизнь. Все ещё впереди!..
ГОЛУБЫЕ КОНВЕРТЫ
«Неужели Рано все-таки права?» — подумал Ярослав, и ему сделалось горестно-обидно.
Он взял конверты. Их было восемь. Из плотной, голубого цвета бумаги. По подписанным адресам: «Нижний Тагил, улица Карла Маркса…» Ярослав сразу узнал руку Инги. Милая давняя знакомка, она опять давала знать о себе.
Восемь голубых конвертов — что в них? Горькая обида попранной любви? Крик о прощении? Сухие, официальные слова, обращенные уже не к другу, а просто к школьному товарищу?
Ярослав осмотрел конверты — они были разложены по порядку, по датам. С чувством трепетным и грустным он стал доставать из конвертов письма.
3.07.63
У нас осталась недоигранная партия. Если не возражаешь, делаю очередной ход: Ке5 — с6.
8.07.63
Ла3 — а8.
12.07.63
Кс6 — е7.
Тебе лучше было ходить: Кре6.
16.07.63
Марфуте тоже передай привет. Я работаю в райкоме комсомола. Временно, до октября.
h3 — h4.
22.07.63
Здравствуй.
У Венедикта Петровича бываю регулярно. Дела у него неважные. Вспоминает о тебе.
Саша напишет, наверное, с дороги.
Что за работа у тебя? Как нога?
Марфуте завтра вышлю набор открыток, видела в магазине — не то румынский, не то немецкий. Завтра у меня получка, вполне могу шикнуть.
Ты не заметил ловушку. Теперь хожу: Ке7 — q5.
28.07.63
Здравствуй, Даниил!
Спасибо за большое хорошее письмо. Ты, наверное, лучше меня — прямей и великодушней. И сильнее.
Я очень переживала то, что произошло. Было так обидно… И больно.
Крепко жму протянутую тобой руку. Очень крепко!
Не вздумай усмехаться: руки у меня наливаются мускулами день ото дня: занимаюсь в секции парусного спорта. Нас несколько человек, из райкома, сагитировал Николай Петрович, второй секретарь. Замечательный парень, мастер спорта.
Сегодня я их всех поразила: хохотала, пела, чуть не плясала. Они, глупенькие, и не знают, что я получила такое замечательное письмо.
Марфуте открытки понравились? Поцелуй её за меня.
Хожу: Кq5 — е4.
А ты, должно быть, начинаешь меня прижимать. Сознавайся, у кого консультируешься? (Шучу.)
Большущий привет всем вашим!
29.07.63
Здравствуй, Даня!
Это «не по правилам», что я пишу тебе, не дождавшись ответного шахматного хода? Просто соскучилась.
Вот соскучилась, и только. Вроде того, как месяц назад, послав тебе первый шахматный ход (а хитро я придумала? Настоящий «ход конем»!), места себе не находила, ждала: ответит — не ответит? Ну, сейчас-то, конечно, другое дело, а тогда просто с ума сходила. (Только не зазнавайся.) И целыми днями почему-то вертелся в голове и на языке тот — помнишь? — романс: «Вы покидали нас, вы стали далеки. Писала Вам, ответа не имея…».
Папа даже прикрикнул на меня однажды:
«Прекрати ты эту пошлятину!»
Я, дурочка, тоже взорвалась:
«Почему это пошлятина? Почему все, что о любви — это пошлятина?»
Я хотела ещё сказать, что так рассуждать могут лишь сами пошляки, но вовремя осеклась. И он замолчал. Только рукой махнул: что с психопаткой разговаривать?
Сейчас мне смешно это, а тогда было вовсе не смешно.
Болтливая я?
Данька, милый Данька! Все же какая я умница, что решилась тогда написать тебе. И ты умница. Ты у меня настоящий умница…
Да, вот что я вспомнила. В вашем городе живет Валя Любина. Наверное, знаешь, училась в десятом «А». Я не знаю, где она живет, где работает (а видимо, работает); только ты её обязательно разыщи. Она может наделать всяких глупостей. Ты её разыщи и познакомь с Надеждой Ивановной. А мне сообщи Валин адрес. Я понимаю, что это трудно — разыскать в большом городе. Трудно, а надо. Очень надо, Данечка!..
Твой типус Саша что-нибудь пишет тебе? Нам в райком они прислали такое донесение: «Легко на сердце от песни веселой. Прошли 90 километров, полонили три села, пять деревень, двенадцать полевых станов. Концертов не счесть, убранного сена — тоже».
Николай Петрович (я тебе писала о нем) поругивается, а сам доволен: не любит стандарт и казенщину.
С нашими не встречаюсь — некогда. Вижусь только с Володей Цыбиньш. Вчера вечером он пытался… объясниться мне в любви. Ты не ревнуешь? Он сказал, что не представляет, как он вообще сможет существовать на этой планете, если меня не будет рядом. Вот, цени… Я над ним, бедненьким, посмеялась, а потом сказала:
«Володя, я, может быть, фыркнула бы или сделала что-нибудь похуже, но у меня сегодня превосходнейшее настроение: я получила письмо от Дани Седых».
Вот такие, Данечка, дела.
Я сижу в райкоме, никого уже нет, только за окном шумит наш милый неугомонный город. Ты хоть изредка скучаешь по нему?
Сейчас запечатаю письмо и побегу домой. Сегодня у папы день рождения. А ровно через месяц мне стукнет семнадцать. Ого-го, какая я большая!..
Всего лучшего, Дань!
1 августа 1963
Маэстро!
Ответного хода не будет.
Почему? Естественный вопрос.
Очень хорошо, что на свете есть социалистическое соревнование. И что выполнение обязательств регулярно проверяется. И что наш район соревнуется с одним из районов вашего города.
Догадался?
Ти-ли-бом! Я еду в Нижний Тагил!! Ура-а-а!
Я просто голову потеряла от радости. (Видишь, какая я без головы, очень милая картинка.)
Сама не знаю, почему (правда, я такими умоляющими глазами смотрела целый день на Николая Петровича) меня включили-в состав районной молодежной организации.
Так что, Даниил Павлович, будьте готовы к приезду ревизорши. Ревизорша едет строгая.
Валю Любину не разыскивай. Я уже знаю её адрес: получила сегодня письмо. Она попала в хороший коллектив; душа её ещё не в «раю», но, видимо, на пути к нему. Мы с тобой вместе навестим её (Валю, я имею в виду).
Ах, Данька, просто не верится, что через несколько дней я увижу тебя, лохматик несчастный!
Есть и другие новости, но о них — когда приеду. Каждую свободную минуту я буду тебе что-нибудь рассказывать — о себе, о тебе, о других, и опять о себе, и опять о тебе.
Ну ладно. До встречи!..
КАКОЕ ЖЕ ОНО — СЧАСТЬЕ?
Он сидел и глупо улыбался, машинально перебирая конверты. Он был очень рад за Ингу и Даниила. Молодец, ах молодец девчонка!..
— Нашёл, что искал? — совсем рядом раздался голос хранительницы.
Ярослав поднял голову. Улыбка всё ещё расплывалась на лице.
— Нашёл. Большое спасибо!
Она принялась наводить порядок, украдкой поглядывая на Ярослава.
Он помялся и спросил:
— Вы не знаете, как звали у Седых жену?
— Знаю. Инга Холмова. Журналистка и путешественница. Она умерла уже в нашем веке, лет пятьдесят назад… Идем, я покажу их фото.
Нина Леонидовна подвела его к добротной, довольно крупной цветной фотографии. С неё на Ярослава смотрели два ещё молодых человека.
— Это снимок семьдесят шестого года, — сказала хранительница.
Очень обычные, ничем не примечательные люди. Симпатичные. Но, не знай Ярослав о них, он, конечно, никогда бы не стал рассматривать эти лица. А сейчас всматривался напряженно, ощущая некую нежную гордость.
Темно-серые с зеленоватым отливом глаза Даниила Павловича были спокойными и очень внимательными. В глазах Инги Владимировны таились лукавинки. Ноздри её небольшого, чуть вздернутого носа приметно раздувались; похоже, она сдерживала смех. Полные добрые губы мужа были слегка поджаты.
Они только что о чем-то говорили? Спорили? Смеялись?..
Ярослава охватило радостное и вместе с тем тоскливо-щемящее чувство. Он уже умел понимать это странное, выразимое только в музыке сложение эмоций. Оно закономерно при встрече с людьми других, далеких поколений. Радость знакомства, открытия — и грусть от неизбежности расставания, от невозможности понять открытое до конца, слиться с ним.
Ярослав отвернулся от портрета. Сдержал вздох.
— Я пойду, — сказал он. — Но — можно? — я буду приходить сюда. И, наверное, не один…
Нина Леонидовна кивнула, прикрыв глаза. Взглянула — он уже шагал к выходу…
К дому Ярослав брел берегом моря.
Тихо и мерно бежали и плескались о берег волны. Одни и те же и совсем разные, каждый раз другие.
От домиков посёлка неслась веселая разноголосица буйных ребячьих игр. Из кустов к прибрежным камням вышмыгнул парнишка, похожий на Ивана. В глазах у него были слезы. Ярослав подошел к нему, осторожно положил руку на мягкие льняные волосы:
— Тебя обидели, человек?
Парнишка поднял на него широко раскрытые, светлые, как небо, глазенки:
— Нет. Я сам обиделся.
— На что?
— Они играют в открытие новой планеты и подают команды, а я их не понимаю. Мне говорят: «Ты неправильно делаешь», а я не знаю, как правильно.
Ярослав постарался быть серьёзным. Он почувствовал себя взрослым.
— Почему же они не объяснили тебе?
— Они говорят, некогда. И ещё говорят, я маленький.
Парнишке надо было как-то помочь. Обида — это плохо… Но все ли плохое вредно? Если убрать с пути человека препятствия, каким он станет?