— Ну, что делать будем?
— Д-да, положеньице… — неопределенно протянул Силантьев и еще ниже склонился над картой.
Сидевший на подоконнике Демин ничего не ответил.
А положение действительно было критическое.
В Самаре хозяйничало белогвардейское правительство. А на юг, вниз по Волге, в направлении на Саратов и Царицын, продвигались части чехословацкого корпуса, состоявшего из военнопленных. Этих военнопленных чехов, получивших разрешение от советского правительства выехать к себе на родину, подняли на мятеж против молодой социалистической республики английские и французские капиталисты.
20 августа чехословацкие части заняли город Николаевск. Для Красной Армии это была большая потеря. Из Николаевска открывался прямой путь на Саратов. Советские войска оказались зажатыми в огненное кольцо.
Николаевск необходимо было освободить во что бы то ни стало. И вот полкам бригады Чапаева, расположенным в Порубежке и Карловке, было приказано выступить через село Давыдовку и атаковать противника в лоб.
Но как выполнить этот приказ, когда полк Лоскутова, находившийся в Порубежке, уже вел бой с отрядом чехословаков? Противник захватил переправу через Большой Иргиз и теперь настойчиво стремился ворваться в Порубежку.
— И надо ж так случиться… Только ведь уехал Василий Иваныч в отпуск на несколько дней — и вот на тебе, началась заваруха! — покачивая головой, сказал Силантьев, отрываясь от карты. — Приказ есть приказ. Выполнять надо!
Лоскутов насупил широкие брови.
— Если мы начнем отход на Давыдовку, — медленно заговорил он, — чтоб атаковать противника в Николаевске… как ты думаешь, чешский отряд оставит нас в покое?
— Как бы не так! — воскликнул Демин и, высунувшись в окно, зло плюнул.
Внезапно Демин спрыгнул с подоконника и стремглав бросился к двери.
— Василий Иванович скачет! — закричал он. — Право слово, он!
Черные лакированные крылья тарантаса, ставшие матовыми от пыли, беспрерывно дребезжали.
От жары земля потрескалась. Дорога, сплошь покрытая выбоинами и кочками, гудела под колесами, словно она была отлита из чугуна. Горячий попутный ветер подхватывал густую серую пыль и нес ее впереди бешеной тройки.
С приближением к Порубежке Чапаевым овладело еще большее нетерпение: скорее, скорее в штаб! Василий Иванович часто вставал с сиденья и, держась за костлявое плечо Исаева, восседавшего на козлах, острым взглядом впивался в несущуюся навстречу дорогу.
— Погоняй, Петька! Погоняй! — просил он.
Позади тарантаса скакало несколько верховых, и спину Чапаева обдавало душным дыханием уставших, потных коней.
С реки доносилось четкое татаканье пулемета, приглушенные выстрелы беспорядочной стрельбы.
— Погоняй, Петька! Погоняй! — настойчиво теребил за плечо ординарца Василий Иванович.
Но вот и село. Промелькнули гумна с заброшенными ригами, амбар без двери, и тройка влетела в безлюдную улицу. Отчаянно закудахтали куры, ошалело разбегаясь с дороги, во дворе визгливо затявкала собака.
Проезжали площадь, когда внимание Чапаева привлекла странная толпа, сгрудившаяся у пожарного сарая. Мелькали непокрытые головы, белые нательные рубахи, голые спины.
— А ну-ка, заверни, — приказал Василий Иванович Исаеву.
Лошади свернули с дороги, и тарантас мягко покатился по обожженной солнцем травке.
— Это что тут… что тут за цыганский табор? — строго закричал Чапаев.
Понурив головы, перед ним стояли молодые парни — добровольцы недавно сформированной роты. На вопрос начбрига никто не проронил ни слова.
Сощурившись, Василий Иванович помедлил, а потом не спеша заговорил:
— А я вас, молодчики, вначале и не узнал. Смотрю издали — на бойцов не похожи. Что же, думаю, за люди?.. Каким делом, спрашиваю, занимаетесь?
Все стояли не шелохнувшись, точно оцепенели. Быстрые зеленоватые глаза Чапаева прошлись по растерянным лицам. У двери пожарного сарая, позади тесно сбившихся ребят, начбриг приметил бойца, хорошо запомнившегося еще при его записи в полк неделю тому назад.
— Да тут, никак, мой приятель?.. Сам принимал в часть! — чуть улыбнулся Василий Иванович. — А ну-ка, Аксенкин, подойди поближе, потолкуем.
К бойцу сразу повернулись все головы, перед ним расступились, освобождая дорогу, и он медленно, как бы ощупью, приблизился к тарантасу. Это был молоденький лет семнадцати паренек с едва пробившимся над губой темноватым пушком. На его полных щеках горел нежный девичий румянец.
На вопрос Чапаева: «Расскажи-ка, товарищ боец, каким вы тут добрым делом занимаетесь?», Аксенкин на секунду поднял голову и посмотрел в лицо начбригу. Большие правдивые глаза паренька вдруг увлажнились, и он часто заморгал веками. Негромко, виновато сказал:
— Такое случилось…
Помолчав, продолжал:
— Сам вот… теперь хоть на людей не гляди! А вышло оно так… В атаку на нас неприятель бросился, а мы… получилось, не выдержали. Бежим к мосту, а он подводами запружен. Тут уж совсем головы потеряли. Которые не только винтовки, а и одежду чуть не всю побросали… Ну и, конечно, в речку… Так объясняю, ребята?
— Чего там, все верно… — подавленно вздохнул конопатый длинноносый парень.
— А помнишь, Аксенкин, как я тебя в полк принимал? — пощипывая усы, спросил начбриг. — Что ты тогда говорил, помнишь? «Смелым буду, храбрым…» Да не один ты, — повышая голос, обратился Чапаев к остальным бойцам. — Все вы, молодцы, обещали жизни своей не жалеть в борьбе с врагами советской власти! А теперь… а теперь, выходит, что же получилось? Меня обманули, Красную Армию опозорили?
Аксенкин решительно вскинул голову и подошел к тарантасу. Он горячо и искренне проговорил:
— Прости нас, товарищ Чапаев! Никогда больше… не допустим больше такого позора!
Заволновались, зашумели и другие парни:
— Вовеки не будет!
— Прости, товарищ Чапаев!
Василий Иванович встал, выпрямился.
— Одно из двух: или идите домой — трусы мне не нужны, — начбриг поднял руку и сжал ее в кулак, — или вы должны стать храбрыми, смелыми красноармейцами… такими, чтобы народ о вас говорил только хорошее. И чтобы завтра же быть при оружии и по всей форме, как подобает бойцам. Выбирайте!
Снова зашумели, дружно закричали бойцы:
— Больше не подведем!
— Хватит… Теперь не мы, теперь от нас будут бегать золотопогонники!
— С лихвой искупим свою вину!
Получив разрешение явиться в роту, юноши побежали в переулок, обгоняя друг друга. Впереди всех несся Аксенкин.
Исаев тронул коней. Через несколько минут тройка остановилась у штаба.
Навстречу Чапаеву с крыльца сбегал радостно возбужденный Демин. За ним едва поспевали Лоскутов и Силантьев.
* * *
— Василий Иванович… вот не ждали! — взволнованно говорил Лоскутов, торопливо шагая по узкому коридору вслед за Чапаевым. — И как ты надумал приехать? А мы без тебя…
Начбриг резко обернулся и потемневшими от негодования глазами уставился в лицо командира Пугачевского полка:
— Вы тут Николаевск удумали отдать, а я, по-вашему, сквозь пальцы должен смотреть?
Вошли в комнату. Часто вытирая со лба пот, Лоскутов коротко доложил о создавшемся положении.
Лицо у начальника было гневное: ноздри тонкого короткого носа нервно раздувались, тонкие брови сошлись у переносицы, но командира полка он выслушал молча, не перебивая.
Когда Лоскутов кончил, Василий Иванович, в раздумье покрутив ус, тихо заметил:
— По уши завязли.
И после недолгого молчания спросил:
— Командиром новой роты добровольцев по-прежнему этот… слюнтяй Коробов?
— Коробов, — ответил Силантьев.
— Назначаю Демина. Роту принять немедленно. — Чапаев посмотрел на Силантьева: — Тебе тоже сейчас же отправиться к своему батальону и готовиться к атаке. От Порубежки не отходить. Мы во что бы то ни стало должны вернуть переправу через Большой Иргиз.
Отдав приказания, Чапаев снял мешавшую работе шашку, пододвинул к столу табуретку.
Пока начбриг сидел над картой, выставив спину с проступившими через гимнастерку лопатками, Лоскутов стоял возле него, затаив дыхание.
— Слушай теперь, — заговорил наконец Чапаев, жестом приглашая командира полка следить за картой. — Оба полка бригады должны перейти в наступление. В решительное наступление. Противники получат удар с тыла, в самое слабое место… Надо сбить спесь этим господам!.. Твоему полку вернуть переправу. А в Карловку к Соболеву сейчас же отправим ординарца с приказом. Разинский полк через Гусиху выйдет в тыл чехам и атакует их вместе с твоими ребятами в Таволжанке.
Рассказав командиру Пугачевского полка о плане предстоящей операции, Василий Иванович постучал по столу циркулем и спросил:
— Понял?
Помолчав, уверенно проговорил:
— Если успешно поведем дело, можно будет и Николаевск освободить от белобандитов, и неприятеля обескровить.
Подписав последние приказы и послав в Карловку ординарца с пакетом, Чапаев с Лоскутовым поехали к передовым цепям.
* * *
Пугачевский полк занимал позицию в поле, в полукилометре от извилистого берега реки.
Батальоны и роты вели перестрелку с неприятелем, закрепившимся у переправы, на этом берегу. С другого, правого, берега, крутого и заросшего тальником, чехи обстреливали красноармейцев из пулеметов.
Два брата Кузнецовы — Семен и Тихон — лежали за одним бугорком. Стреляли редко — берегли патроны. Гимнастерки на спинах братьев почернели от соленого пота, по багровым лицам сбегали мутные струйки.
— Хотя бы солнышко, что ли, скорее закатилось, — проворчал Тихон. — Эко как шпарят! Без передыху!
Семен глубже надвинул на лоб фуражку. Облизав потрескавшиеся губы, нехотя протянул:
— Долго, пожалуй, тут не задержимся…
Тихон не ответил. Еще ниже опустив голову, он надолго застыл, не шевелясь, весь отдавшись глубокому раздумью.
На бугорок прыгнула зеленая саранча и притаилась, прижалась брюшком к земле. Осторожно подняв руку, Семен собрался накрыть саранчу ладонью, но она скакнула и полетела, распустив розовые слюдяные крылышки.
В это время Семена окликнул сосед по левую сторону, старик Власенко. Когда Семен оглянулся, Власенко широко, во все лицо, заулыбался, показывая из-под усов редкие, пожелтевшие зубы:
— Василь Иваныч прискакал!
Весть о приезде Чапаева в несколько секунд облетела всех бойцов. Красноармейцы оглядывались назад, желая поскорее увидеть начбрига. Все оживились, повеселели. Стали перебрасываться словами:
— Теперь, ребята, не тужи!
— Узнает нынче чех, где раки зимуют!
Руководство операцией начбриг взял на себя.
Чапаев приказал сейчас же выдать бойцам запас патронов, обнести цепи водой.
— Предупреждаю: все должны быть готовыми к атаке, — сказал Василий Иванович командирам.
Встав во весь рост в тачанке, Чапаев долго разглядывал в бинокль позиции противника, намечая, куда поставить пулеметы. Посвистывая, пролетели пули, но он, казалось, ничего не замечал.
На солнце набежало дымчатое облачко с белой пенной опушкой, и тут же из степи вдруг налетел ветер и окутал цепи черной пылью.
Начбриг спрыгнул на землю и указал места, где требовалось укрепить пулеметами.
Подошел Исаев с кружкой холодной колодезной воды и, чуть улыбаясь, сказал:
— Испить не хочешь, Василий Иванович?
Чапаев напился и, расправляя усы указательным пальцем правой руки, зашагал. Ординарец последовал за ним.
Прошли в первую цепь. Бойцы посторонились, уступая место, и начбриг с ординарцем легли на землю.
Была дана команда: «К перебежке приготовиться!» И все замерли, готовые в любое мгновение вскочить, броситься вперед. Настороженная тишина длилась секунду, другую, третью. И хотя все только и ждали короткого, отрывистого слова перебежка, оно, оказалось, прозвучало совсем неожиданно.
— Перебежка! — закричал Чапаев, и цепь, как один человек, взметнулась, поднялась. — Бегом!
И все бросились вперед.
Поддерживая левой рукой шашку, начбриг бежал вместе со всеми, то смотря прямо перед собой, то оглядываясь на цепь, ощетинившуюся штыками.
Затарахтело несколько чешских пулеметов.
— Ложись!
С каждой перебежкой расстояние до переправы быстро сокращалось. Уже отчетливо были видны камыши у противоположного берега Большого Иргиза.
Когда Семен Кузнецов осторожно приподнял голову и посмотрел прямо перед собой, у него от изумления широко открылись глаза.
В течение дня Семен не один раз видел Иргиз, но вот почему-то лишь сейчас эта знакомая с детства мелководная, извилистая степная речушка вдруг показалась ему какой-то необыкновенной, трогательно-волнующей.
Точно зачарованные смотрели в эту тихую, небыструю речку и сонно поникшие камыши, и глинистый крутой берег, и кустарник с сизыми обмякшими листочками, и голубеющее бездонное небо. Семен на какое-то мгновение забыл и о войне, и о пролетавших над головой пулях, и о том, что, может быть, его скоро не будет в живых.
Вспомнились Семену мальчишеские поездки в ночное, и рыбалки на заре, и многое, многое другое — такое близкое, родное.
Внезапно что-то прожужжало, и рядом с вытянутой рукой Кузнецова взбугрилась земля.
— Нагни голову! — услышал Семен голос Василенко, строгий и незнакомый, и тут же пришел в себя.
«Ведь это пуля чуть не задела меня», — пронеслось в голове у Семена, и сознание близкой опасности сразу сковало все члены.
Цепи лежали в напряженном молчании. Перебежки кончились. Сейчас начнется атака… И вот наконец наступило то, о чем думал каждый в эти пять минут, показавшиеся вечностью:
— В атаку-у!.. Ур-ра-а!..
Бойцы поднялись, выпрямились и ринулись вперед, сотрясая воздух мощным, непрерывным «ура».
Семен бежал в одной цепи со всеми. Как и все, он кричал «ура» и удивлялся, как это минуту назад он мог поддаться страху. Его настоящим желанием было стремление вперед. Вперед и вперед! Скорее смять, сокрушить врага! О смерти, которая в любое мгновение может оборвать его жизнь, он больше не думал.
Семен увидел Чапаева. Взмахивая шашкой, начбриг бежал на полшага впереди цепи.
«Вот он, наш родной, с нами!» — подумал Семен и, прислушиваясь к привычному, ободряющему топоту, оглянулся назад, на своих товарищей. В тот же миг на виске у брата Тихона он увидел красное расплывшееся пятнышко.
Семен еще не успел спросить себя: «Что с братом? Ранен?», как Тихон пошатнулся и, выронив из рук винтовку, плашмя повалился на землю.
В это время позади наших цепей заработали пулеметы. Несколько чешских солдат выскочили из окопа и кинулись к мосту. Красноармейские цепи еще громче закричали «ура».
Неприятель не выдержал, дрогнул. Бросая винтовки, солдаты лавиной устремились к переправе. На мосту солдат пытались задержать офицеры, но их смяли. В панике офицеры понеслись, гулко топая сапогами по деревянному настилу.
Захватив переправу, Чапаев повел полк к Таволжанке. Разведка донесла, что противник бросил навстречу Пугачевскому полку все свои силы.
— Нам это и нужно, — выслушав начальника разведки, сказал начбриг.
Поздно вечером полк остановился на ночлег. После ужина, проверив выставленные дозоры, Чапаев с Лоскутовым неторопливым шагом проходили по стану. И справа и слева еще слышались приглушенные разговоры расположившихся на отдых бойцов, негромкий смех, а где-то совсем рядом какой-то весельчак что-то распевал себе под нос.
Легонько толкнув командира полка в бок, Василий Иванович полушепотом проговорил:
— Слышишь? — И тут же с упреком добавил: — Как же это ты с такими орлами не смог неприятеля одолеть? Или нашу заповедь забыл — врага бить всегда, но самим от него никогда не бегать!
Василия Ивановича окликнули. От сидевших кружком красноармейцев отделился высокий парень. Приветливым знакомым голосом проговорил:
— А мы на вашу долю похлебки оставили. Думаем, закружится Василий Иванович с делами разными… Может быть, откушаете?
— Семен Кузнецов? — спросил начбриг.