— Он самый! — последовал ответ.
— Спасибо. Закусывал. — Чапаев приблизился к бойцу и положил ему на плечо руку: —У тебя, говорят, горе?
— Брата… Тихона убили… — натужно выговорил Кузнецов.
— Так ты как же?
— Наказал в Гусиху. Завтра батя приедет.
— Ну, бери отпуск… дня на два, на похороны. В бою ты отличился. Мне уж докладывали.
После некоторого раздумья Семен вздохнул и покачал головой:
— Не надо, Василий Иванович. В такое время… да товарищей покидать?
Опять помолчав, еле слышно закончил:
— Я уже простился с Тихоном. Теперь чего же…
На другой день, 21 августа, получив донесение о выходе полка имени Степана Разина в тыл неприятеля, Чапаев приказал начать атаку.
Противник не подозревал о нависшей над ним смертельной опасности. Весь орудийный и пулеметный огонь был сосредоточен против Пугачевского полка. Предстояла жаркая схватка.
К Василию Ивановичу подошел командир роты добровольцев Демин.
— Разрешите доложить, товарищ начбриг, — сказал он. — Вверенная мне рота в полной боевой готовности. Красноармейцы просят вас перевести их в передовую цепь.
Чапаев подумал, разглядывая запыленный носок сапога, и распорядился перевести роту в первую цепь на левый фланг.
Чешская батарея открыла ураганный огонь. Снаряды рвались один за другим. Черные столбы пыли и земли с багровыми прожилками высоко взлетали к ясному, погожему небу.
Хорошо окопавшийся противник отражал атаку за атакой… Но вот наконец он был стиснут «клещами». Не замеченный чехами Разинский полк зашел к ним в тыл и открыл стрельбу. Мятежниками овладели тревога, замешательство.
Скоро батарея совсем умолкла. Реже стал и пулеметный огонь: часть пулеметов противник спешно снял передовой линии и отправил их в тыл. По Таволжанке в панике метались обозы.
А в это время пугачевцы пошли в последнюю атаку. Позади цепей на буланом коне вихрем носился Чапаев.
— Смелее, орлы! — кричал он, подбадривая бойцов. — Теперь врагу не устоять!
И летел дальше, на скаку отдавая распоряжения.
Когда начбриг проносился мимо батальона Силантьева, ему помахал винтовкой немолодой боец с пегой клочкастой бородкой:
— Василь Иваныч! Шальная пуля дура… поосторожней бы надо!
Чапаев весело улыбнулся и с озорством сказал:
— А меня ни одна пуля не возьмет! Я — заколдован!
И всем стало весело. Тверже ступала нога, и уже редко кто горбился и наклонял голову.
Все ближе и ближе окопы неприятеля. Находясь в это время на левом фланге, Василий Иванович спрыгнул с коня и, выхватив из ножен шашку, побежал впереди цепи новой роты добровольцев:
— Ура, ребята!
— Ур-р-а-а! — дружно откликнулись на голос начбрига бойцы.
Аксенкин уже отчетливо видел и неглубокий окоп, и чехословацких солдат с бледными лицами, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Продолжая бежать и стараясь не отстать от товарищей, обгонявших его, он подумал: «Неужто ранило?» И тут же об этом забыл.
Неожиданно впереди Аксенкина появился Чапаев. Он как бы заслонил своей грудью молодого бойца от бежавшего навстречу ему коренастого, большеголового солдата.
— Коли их, ребята! — закричал начбриг и взмахнул рукой.
Блеснуло узкое лезвие шашки, и в то же мгновение коренастый солдат повалился навзничь.
Теперь прямо на Аксенкина бежал другой солдат что-то визгливо, истерически крича. На исхудавшем перекошенном страхом лице его смешно топорщились аккуратные усики.
«Что же это я? — промелькнуло у Аксенкина в голове, и сердце заколотилось часто и громко. — Ведь он заколет… заколет меня сейчас…»
И, отскочив в сторону, Аксенкин размахнулся и ударил солдата штыком в бок. Он не видел, как тот упал, — он бросился вперед за убегающим к селу офицером.
Легко перемахнув пустой окоп, Аксенкин уже догонял тяжело пыхтевшего толстяка-офицера с багрово-бурой шеей, когда тот внезапно обернулся и выстрелил в него из револьвера.
С головы бойца точно порывом ветра сбросило фуражку. Он подпрыгнул и изо всей силы ткнул штыком офицера.
— Что? Попало? — ликующе закричал Аксенкин, когда офицер грузно грохнулся у его ног.
— Мишка, ты ранен! — сказал Аксенкину пробегавший мимо конопатый, длинноносый парень.
Боец покосился на левое плечо. Весь рукав потемнел от крови. И странно: стоило ему увидеть окровавленное плечо, как внезапно почувствовал тупую боль в отяжелевшей руке.
«Пустяки! Все пройдет!» — утешал себя Аксенкин и опять понесся за убегавшими в Таволжанку чехословаками.
Враг был опрокинут, смят. Под вечер Пугачевский полк во главе с Чапаевым занял село. Чапаевцы захватили четыре тяжелых орудия, шестьдесят пулеметов и |разное военное снаряжение.
В Таволжанке не задерживались. По приказу начбрига, полки двинулись дальше по дороге в Николаевск.
Стройными рядами проходили чапаевцы через освобожденное от интервентов село. Навстречу им из дворов выбегали женщины и девушки и наперебой кричали:
— Хлебца на дорогу возьмите, родимые!
— Творожку свежего!
— Сальца кусочек… Для вас и последнее отдать не жалко!
У околицы стояла сухонькая, сгорбленная старушка с глиняным кувшином в руках, накрытым чистой белой тряпочкой.
Приветливо улыбаясь слезящимися, выцветшими глазами, она спрашивала проходивших мимо бойцов:
— Как бы мне, касатики, самого главного увидеть? Чапаева — начальника?
Старухе ответили:
— Он, бабуся, на коне поедет. Как увидишь с усами да в папахе — значит, Чапаев!
Когда начбриг, окруженный командирами, подъезжал к околице, старушка заволновалась, метнулась к лошадям:
— Скажите, касатики, кто тут из вас Чапаев?
Василий Иванович подъехал к старухе, остановил коня:
— В чем дело, бабушка?
Старая женщина подняла голову, пристально посмотрела на Чапаева, заговорила:
— Какой ты бравый да хороший! Испей, любезный, молочка! Утреннее, батюшка, не погнушайся… У меня сынок тоже против супостатов воюет. Может, знаешь егo? Варламов Иван?
— Нет, не знаю, — улыбнулся Чапаев, принимая от старухи холодный кувшин. — А где он служит?
— А вот где на машинах стальных ездиют. Там и Ванечка… Не знаешь? То-то… — Старушка сокрушенно вздохнула, покачала головой. — Давненько письмеца от сыночка не было. А сердце-то не каменное, болит…
Еще перед вечером на небе собрались грязно-лиловые тучи. Все меньше и меньше оставалось в вышине сияюще-голубых пятен. А с наступлением сумерек весь небосвод затянуло сплошной серой пеленой. Ночь налетала глухая и темная.
В полночь полки бригады подошли к деревне Пузанихе, расположенной в нескольких километрах от Николаевска. Но дальнейшее продвижение оказалось невозможным: в двух шагах ничего не было видно. Василий Иванович приказал остановиться на привал.
Не оставляя строя, уставшие бойцы расположились на отдых. Через одну — три минуты весь лагерь погрузился в сон.
Закончив обход дозоров, Соболев и Демин направлялись в лагерь. Неожиданно от дороги донеслись неторопливый топот копыт и поскрипыванье колес. Командиры прислушались.
Шум все нарастал. Уже не могло быть никакого сомнения в том, что по дороге движется какой-то большой обоз.
— За мной. Осторожно, — наклонившись к Демину, прошептал Соболев и побежал к дороге.
Остановившись у головной подводы, командир Разинского полка спросил, кто едет.
Еле различимая в темноте расплывчатая фигура в задке повозки зашевелилась, зашумела плащом и сердито на ломаном русском языке проговорила:
— Я есть чехословацкий полковник. Я направляюсь со своим полком в Николаевск.
Не растерявшись, Соболев тут же встал во фронт и, козырнув, четко доложил:
— Господин полковник, разрешите немедленно сообщить о прибытии союзников своему полковнику, командиру добровольческого белого отряда?
Чешский полковник более мягко и вежливо ответил:
— Пожалуйста.
Соболев послал Демина в штаб и принялся весело и бойко рассказывать полковнику о мнимых победах добровольческого отряда, одержанных этим вечером над Чапаевым.
А в это самое время Демин уже докладывал начбригу о противнике.
— Верно ли ты говоришь? Уж не приснилось ли вам с Соболевым все это? — недоверчиво спросил Чапаев командира роты.
— Все верно говорю, Василий Иваныч!.. Посмотри вон на дорогу. Огоньки видишь?
Чапаев взглянул по направлению поднятой руки Демина. По дороге, далеко убегая вдаль, раскаленными угольками горели сотни папирос.
Начбриг стал отдавать приказания. Сразу всколыхался весь лагерь. Через четверть часа на чешскую колонну были наведены орудия. Рассыпавшись цепью, два батальона незаметно подкрались к подводам.
Ничего не подозревавший, повеселевший полковник угощал Соболева папироской, когда внезапно гулко ахнул артиллерийский выстрел, и тут же послышалась короткая ружейная стрельба.
От уничтоженного неприятельского полка к бригаде перешло много оружия, боеприпасов, обмундирования.
На рассвете тронулись дальше.
Чехословацкие части, занимавшие Николаевск, в панике бежали из города, едва только чапаевские полки приблизились к окраине.
Радостно встречаемая ликующим народом, бригада Чапаева вступила в Николаевск. Днем в городе состоялся многолюдный митинг. По предложению Чапаева, Николаевск был переименован в Пугачев.
„Я — Чапаев“
Под окном стояла желтеющая рябина. Пронизывающий ветер срывал с нее мокрые, блестящие листья и уносил их куда-то в серую, туманную даль наступающего вечера. Один листик, охваченный багрянцем, ветер наклеил на оконное стекло.
Василий Иванович часто смотрел на улицу и хмурился, досадуя на погоду. Уже третий день не переставая моросил мелкий, холодный дождь.
Отодвинув от себя миску с крупной горячей картошкой, Чапаев оперся локтями о стол, зажал между ладонями голову.
Через некоторое время, вскинув глаза на лежавшего на печи ординарца Исаева, он спросил:
— Чего не слезаешь? Остынет картошка, и вкуса того не будет.
— А сам почему не ешь, Василий Иваныч? — вопросом ответил тот, уткнувшись в подушку.
— Не хочется, — махнул рукой Чапаев, опять заглядывая в окно. — На уме совсем другое, Петька…
Он не успел закончить — дверь отворилась, и в штаб вошли, громко разговаривая, командиры Лоскутов и Демин.
Широкоплечий и грузный Лоскутов нетороплршо подошел к столу и положил перед Чапаевым помятый лист бумаги грязно-зеленого цвета.
— Почитай-ка Василий Иванович, о чем пишут белоказаки, — сказал он и, шагнув в сторону, взмахнул фуражкой, стряхивая с нее блестящие капельки.
— И что за непогодь… хлещет и хлещет без устали! — проговорил Демин, тоже отряхиваясь от дождя.
Чапаев расправил влажную листовку, наклонился над столом.
Штаб белоказаков призывал красноармейцев переходить на сторону контрреволюционной, так называемой «народной армии».
«Торопитесь перейти в народную армию, тем самым вы искупите свой великий грех перед господом богом, — читал Василий Иванович. — Недалек тот час, когда мы уничтожим красную заразу, а ярого коммуниста-антихриста Чапаева, друга дьявола, проклятого Христом и матерью его, пресвятой богородицей, повесим на первом попавшемся столбе».
Скомкав в кулак листовку и бросив ее в угол, Василий Иванович встал, прошелся по избе.
— Тоже, сочинители! — усмехнулся он, сверкая потемневшими глазами. — Не иначе как монахи у них в штабе сидят. Они, видать, только понаслышке знают, кто такие красные бойцы-чапаевцы… Вот я их проучу ужо!
Остановившись посреди избы, Чапаев крепко взялся руками за широкий ремень, туго обхватывавший его тонкую талию, и взглядом подозвал к себе Лоскутова.
Командир полка подошел, выпрямился, прижимая к бедрам короткие руки.
— Подобрать человек сорок — пятьдесят самых смелых, — произнес Чапаев и, взглянув на часы, добавил: — Через час отправить в разведку.
— Есть, Василий Иваныч! — Лоскутов взял с лавки фуражку и направился к двери.
Вдруг Василий Иванович остановил командира полка:
— Когда подберешь бойцов, меня вызовешь. Я сам с ними поеду.
Лоскутов посмотрел Чапаеву в глаза:
— Стоит ли самому тебе, Василий Иваныч? На днях наступление большое предстоит… У тебя и без того много хлопот.
— Вот потому-то и надо знать все намерения неприятеля… А ты иди! — проговорил Чапаев и направился к столу.
Лоскутов ушел.
С печки проворно слез Исаев. Услышав о предстоящей разведке, ординарец сразу весь как-то преобразился. В нем уже ничего не осталось от скучающего и ленивого парня, полдня пролежавшего на печи. Статный и подтянутый, в начищенных до блеска сапогах, Исаев подлетел к Чапаеву, на ходу пристегивая саблю, и весело сказал:
— Василий Иваныч, мне с Лоскутовым можно идти? А как все будет готово, я за тобой явлюсь.
Оглядев с ног до головы ординарца, Чапаев улыбнулся:
— Иди!
На небо спускались лилово-синие осенние сумерки, и в штабе с каждой секундой становилось все темнее. Порывами налетал ветер, и стекла в раме жалобно дребезжали.
Демин зажег лампу, и за окном сразу стало темно, как ночью.
— Разреши, Василий Иваныч, и мне с тобой отправиться в разведку, — попросился Демин, вывертывая фитиль.
Василий Иванович подумал, кивнул головой:
— Собирайся.
Через сорок минут Чапаев подъехал к бойцам, назначенным в разведку. Некоторое время Василий Иванович молчал, пристально вглядываясь в лица чапаевцев. Потом, взмахнув рукой, громко сказал:
— Дело, ребята, может будет трудное… И мне нужны только смелые. Кто трусит — отходи в сторону!
Ряды всколыхнулись. Сразу раздалось несколько голосов:
— Мы ничего не боимся!
— Среди нас нет трусов!..
В полночь отряд Чапаева находился вблизи вражеской деревни, на которую предполагалось сделать дерзкий налет. Но когда до деревни оставалось не больше километра и Василий Иванович вполголоса отдавал последние приказания, вдруг из-за ближайшего бугра показались смутные силуэты всадников. В кромешной темноте невозможно было разглядеть — свои это или чужие.
Исаев закричал:
— Какого полка?
— А вы какого? — раздалось в ответ.
Минуты две длилась перебранка.
— В цепь — и быть наготове, — тихо скомандовал Василий Иванович Демину и бросился вперед.
Подъехав ближе к столпившимся на бугре всадникам, он увидел, что перед ним белоказаки. И было их, как показалось Василию Ивановичу, чуть ли не в два раза больше его отряда. Не растерявшись, Чапаев выхватил наган и закричал:
— Я — Чапаев! Бросай оружие! Вы окружены!
Чапаевцы кинулись на помощь своему командиру…
Среди казаков, сдавшихся в плен, были два офицера. У офицеров обнаружили важные документы: карты, приказы, донесения.
— Мне вот это все как раз и надо, — сказал Василий Иванович, принимая от Исаева сумки белоказачьих офицеров.
В Подшибаловку возвращались на рассвете. И хотя по-прежнему моросил холодный дождь и шальной ветер не утихал, у чапаевцев было бодрое и веселое настроение.
Подъехав к штабу, Чапаев первым спрыгнул в хлюпающую под ногами грязь. Василий Иванович поднимался на крыльцо, когда его окликнул Демин.
Остановив разгоряченного коня у самого крыльца, командир протянул Чапаеву тяжелый сверток, перетянутый сыромятным ремнем.
— У одного из казаков к седлу был привязан, — сказал Демин.
— А что тут такое? — спросил Василий Иванович. Демин сунул руку в разодранную мешковину и вытащил несколько листов бумаги грязно-зеленого цвета:
— Листовки… Точь-в-точь такие же, какую мы вчера с Лоскутовым тебе принесли.
Чапаев обернулся к белоказачьим офицерам, которых вели на допрос. Сощурившись, он насмешливо произнес:
— Ну как, господа белопогонники, кто кого забрал в плен? Вы Чапаева или вас Чапаев?
Помолчав, он добавил, сжимая в руке эфес сабли:
— Будет скоро вашим… большая баня!
Посмотрев на стоявшую под окном рябину с редкими листочками, на линючие облака, быстро несущиеся по небу, Василий Иванович неожиданно улыбнулся: