Валерий Михайлович Воскобойников
Есть девочки, которых никогда не назовут мальчиком. А Катю называют часто.
— Хулиган противный, слезай с забора сейчас же! — кричат дворники Кате.
И Катя слезает.
— Мальчик, ты не там переходишь улицу, — говорит, проезжая, милицейская машина.
И Катя переходит там.
Ночью маме снятся кошмары. Ее дочь сидит на паруснике, на самой вершине Адмиралтейской иглы и помахивает ногами. Внизу свистят дворники и милиционеры, но Катя слезать не хочет.
— Почему ты не обращаешь внимания на записи в дневнике? — говорит Катина мама Катиному папе наутро.
А папа вздыхает и по-прежнему не обращает внимания.
Наконец мама не выдерживает. На родительском собрании она берет слово.
Собрание решает: Катю пересадить к Дорину.
— Такая хорошая девочка, а болтушка, — говорит Василиса Аркадьевна, классный воспитатель, — это последний шанс.
— Дорин из тебя человека сделает, — говорит мама вечером после собрания.
А Катя молчит. Она расчесывает волосы на ночь и все равно молчит. А обычно она в это время разговаривает со скворцом Петькой или сама себе напевает.
«Кто же будет сидеть с Ниной?» — думает Катя. Нина — любимая Катина подруга. Сейчас ее в школе нет. Сейчас Нина болеет свинкой.
Дорин с первого дня первого класса был отличником. Он получал всегда одни пятерки. Даже четверки у него появлялись редко.
Если в школе устраивали торжественный митинг — Дорин на нем выступал. Если дарили цветы уважаемому человеку перед строем дружины — это делал Дорин.
Однажды класс в полном составе сбежал с уроков на фильм «Шпиона лови в себе». Дорин сбежал тоже. Он добежал до кино со всеми, а у касс незаметно скрылся и побежал в обратную сторону, то есть в школу.
Другому за это попало бы от класса. Но к Дорину все привыкли, от него этого ждали. И ему было хорошо, хотя всему классу потом было, конечно, плохо.
Если в перемену шумели, спорили о футболе, Дорин молчал за своей партой. Говорили о космонавтах, Дорин тоже молчал. Девчонки обсуждали одежду учителей, Дорин, конечно, молчал. Он был самым тихим в свободной от уроков жизни класса, этот Дорин.
* * *
Такого тумана Катя не видела ни разу в жизни. Как будто это и не туман вовсе, а военная дымовая завеса, пущенная кем-то специально, чтобы люди не могли попасть на свою работу, опоздали в школу, чтобы автобусы останавливались толпой на каждом перекрестке, а потом неуверенно переезжали улицу. Туман бродил вокруг светофоров, слепил фары машинам.
Катя понюхала туман. Он, оказывается, имел запах. Он пах старыми мокрыми щепками.
Можно было заблудиться и прийти в школу на второй урок, но тут попался на дороге Дорин. Вернее, Катя попалась ему и Дорин ее обогнал.
У них в классе мальчишки не здороваются при встрече на улице, если встреча не специальная. Отводят глаза, будто не узнают. А Дорин здоровается. Он и с учителями здоровается со всеми. И дверь им открывает, оставаясь сам позади.
— Здравствуй, Ермолова, — сказал Дорин и обогнал ее на несколько шагов.
— Дорин, а Дорин! — крикнула ему Катя. — А меня на твою парту сажают.
— Как на мою? — удивился Дорин.
Он забыл, что до звонка всего чуть-чуть, и дал догнать себя Кате.
— А так, на твою. Василиса Аркадьевна моей маме вчера сказала.
— А кто это попросил?
— Очень нужно, конечно, не я.
— Куда же меня пересадят? — расстроился Дорин.
— Тебя никуда. Ты рядом со мной будешь сидеть, чтобы исправлять меня. Это все Василиса Аркадьевна сказала.
— Раз сказала, значит, нужно, — вздохнул Дорин и снова пошел быстрыми шагами.
Катя еле успевала за ним. А бежать не хотелось. Что она, физкультурник, что ли? Он будет идти по улице, а она рядом с ним бежать. И она отстала. Но в школу все-таки успела. И пальто сдала до звонка, и в класс вошла, и только тогда зазвенел звонок.
Первый урок был легкий — рисование.
— Дорин, а Дорин, — сказала Катя.
— Молчи, — сказал Дорин.
— Смотри, кто-то по стене ползет.
Дорин не отвечал и на стену не смотрел.
— Дорин, убери с моей половины локоть.
— Не болтай.
Он писал сегодняшнее число, облизывая нижнюю губу, и очень старался. А Катя уже написала.
— Привык один всю парту занимать.
Дорин молчал.
Катя провела пальцем по парте.
— Эта половина моя, эта — твоя.
— Я и так на своей сижу.
— Вот это ты видел? Вот этот мой кулак?
— Катерина Ермолова! — крикнул учитель. — А я слышал, ты исправляешься.
В дневнике Кати он написал замечание: «Показывала кулак на уроке рисования».
Вечером Катя вышла во двор. Во дворе гуляли малыши. Они ходили вокруг деревянной горки и не могли на нее забраться. Родители малышей скалывали детскими лопатками лед с лесенки. Наконец лед весь скололи и родители по разу съехали вниз. Некоторым понравилось, и они прокатились еще по разу. Потом стали кататься малыши. Но малыши были неорганизованными. Один стоит на горке и кричит вниз, чтоб ему освобождали дорогу, а потом съедет и сам становится на этой дороге.
Катя предложила кататься вагончиками. Все цеплялись друг за друга и ехали вниз. Внизу у конца ледяной дорожки получалась куча мала. Когда Катя в третий раз вылезла из этой кучи вся белая, в ледяной трухе, ее остановила женщина в красивой шубе.
— Вероятно, ты Катя Ермолова?
— Я. А как вы узнали?
— Да так вот, по рассказам, — усмехнулась женщина.
Катя привела ее к своей квартире.
Дверь открыл Катин папа с ножом в руке. Он, если что делал, то всегда забывал положить вещь, которой работал, на место, когда звонили, и шел с этой вещью открывать.
Женщина в шубе странно посмотрела на большой кухонный нож в папиной руке и сказала:
— Я мама Левы Дорина.
Папа засмущался и спрятал нож за спину. Женщина еще раз странно посмотрела на папу и вошла в квартиру.
А Катя вернулась на горку. Но там стало ей неинтересно, потому что интересней было бы послушать разговор папы с доринской матерью.
— У тебя опять замечание, — сказала Катина мама вечером за чаем. — Ну зачем ты показывала кулак Леве Дорину?
Катя молчала.
— Разве я показываю папе кулак? Что ты молчишь? Скажи, я показываю?
Папа вынул платок и стал в него сморкаться. Было похоже, что он в этот платок смеется.
— Ты не молчи. Ты скажи, я показываю кулак кому-нибудь на улице? — настаивала мама.
— Нет, — сказала Катя тихо.
— А ты вот показываешь. Человеку, который тебя исправляет.
— Я больше не буду в следующий раз.
— Ты каждый день говоришь свое «больше не буду».
— И нет. Про кулак не говорила. Про плоты и про рваное платье говорила, а про кулак — ни разу.
— Ладно, — сказал папа, — пошли играть в шашки.
— Нет, ты подожди. Ты видишь, я ее воспитываю.
Но папа уже ушел в комнату.
Про разговор с матерью Дорина он ничего не сказал. Или разговор был такой секретный?
* * *
В комнате у Кати жил говорящий скворец Петька. Этот скворец раньше принадлежал тунеядцу Ляпину с первого этажа. Про Ляпина все говорили, что у него светлая голова, но он сбился с пути. И терпели его художества, пока не кончилось терпение.
Ляпин ловил птиц и торговал ими на рынках. А дома у него постоянно жил в своей клетке скворец Петька. И Ляпин научил его говорить. Когда у Ляпина было хорошее настроение — Петька учился хорошим словам, когда настроение было разное — Петька учился словам разным.
Однажды была выставка птиц, и Петька занял там первое место среди скворцов по чистоте выговора. Его пригласили участвовать в телевизионной передаче. Ляпин к этой передаче купил себе белую рубашку и занял галстук у Катиного отца.
Передача называлась «Привет вам, птицы». Сначала артистка прочитала рассказ писателя Виктора Голявкина, который тоже так назывался — «Привет вам, птицы», а потом выступал скворец Петька. Его клетка стояла на высокой круглой тумбе под яркими прожекторами, от которых шел жар. И когда к Петькиной клетке оператор подвез камеру, а с другой стороны подсунули микрофон, Петька вдруг вместо «доброго утра» или «ну-ка, ну-ка» закричал: «Привет дуракам! Привет дуракам!»
— Ой-ой! — испугался оператор и сел около камеры на пол.
— Ох, — зажал уши режиссер, а потом стал пить воду большими глотками прямо из графина.
А тунеядец Ляпин бегал вокруг клетки, стучал кулаком по решетке и грозил разными словами.
После этой передачи некоторые телезрители написали коллективное письмо в газету о том, что их несправедливо презирают.
А тунеядца Ляпина судили общественным судом жильцы дома.
И теперь Ляпин исправляется на заготовках леса, а скворец Петька исправляется в комнате у Кати.
Птицы быстро забывают разные слова, если при них не повторяют эти слова люди. Но Петька еще не все забыл, зато тунеядец Ляпин уже исправился и пишет в домовый комитет письма, в которых обещает поступить на завод учеником пожарного, а по телевизору никогда больше не выступать, сколько бы его ни звали.
* * *
На следующий урок рисования учитель принес фарфоровый кувшин и деревянную подставку. Подставку он поставил на стол, кувшин на подставку.
— Всем видно? — спросил он.
— Всем! — ответили все.
— Тогда рисуйте. Не забудьте о светотени.
Катя рисовала плохо. Она смотрела, как проводит прямые линии Дорин, и удивлялась, как это у него правильно получается. Даже ручка изгибается так же плавно, как у кувшина.
Она протерла бумагу до дырки в одном месте, и наконец у нее получилось что-то похожее. А время еще оставалось.
И Катя нарисовала цветы. Сначала колокольчик. Тонкий стебель и головка наклонились вниз, потом ромашку. Ромашка получилась широкая, как парашют. Еще одну ромашку.
— Что ты делаешь? — удивился Дорин. — Мы же с натуры рисуем.
— С какой еще натуры?
— С простой. Нельзя рисовать лишнего. Сотри цветы.
— Подумаешь, воспитатель! Не хочу я их стирать.
И учитель ее услышал. Дорина не слышал, а ее так сразу.
— Ермолова, — сказал учитель, — сейчас я к тебе подойду.
И подошел.
— Кувшин нарисован почти верно. Вижу, ты исправляешься. Зато цветы, придуманные тобой, протыкают кувшин насквозь. Представь: разве это возможно? В следующий раз поставлю за такую фантазию два.
И он показал, как должны стоять в кувшине эти цветы.
* * *
На сбор отряда Катя ехала в автобусе. Она сидела у окна и смотрела на улицу.
Впереди ехал тоже автобус, и Катин стал догонять его. Вот они поехали уже рядом. Из того автобуса на Катю смотрел парень.
Он тоже сидел у окна. Он посмотрел на Катю и подмигнул ей. Тут Катин автобус стал обгонять парня, и Катя помахала рукой: «До свидания». А парень покачал головой и снова подмигнул. Они поехали вровень и продолжали друг другу подмигивать и улыбаться.
Парень снова подмигнул, но Катин автобус рванулся вперед изо всех сил, Катя показала парню язык и скоро забыла про него. Но на перекрестке их автобусы снова поравнялись, и парень сделал Кате нос: приставил к своему носу большой палец, а остальными пальцами подрыгал в воздухе.
Тут он начал отставать уже окончательно, и Катя сделала нос сразу двумя руками: «Вот тебе, получай».
А потом начался сбор отряда. Вернее, он никак не мог начаться, потому что все ждали нового пионервожатого.
— Ваш вожатый — рабочий с шефского завода, — сказала Василиса Аркадьевна.
Все его ждали, и он наконец вбежал. Это был тот самый парень, который отстал от Кати в своем автобусе.
— Извините, проехал лишнюю остановку, — сказал он, тяжело дыша.
— Это ваш новый пионервожатый, — сказала Василиса Аркадьевна, — он с вамп будет знакомиться, а я пока выйду.
И знакомство началось.
Все зашумели, кто как захотел, а пионервожатый стоял у стола и открывал рот, но сказать ничего не мог.
Все кашляли, чихали, мяукали, смеялись. Молчали только Катя и Дорин. Дорин молчал, потому что он был командиром отряда, и потому, что он молчал всегда. А Катя молчала, потому что пионервожатый получался ей как бы хорошим знакомым, знакомей, чем многие люди.
Вдруг пионервожатый отошел от стола, остановился посреди класса и сделал стойку на руках. Он стоял так, на руках, долго. Ноги у него покачивались вперед-назад, и сам он изогнул шею и смотрел в потолок.
Все сразу стихли. Но в это время дверь открыли завуч с директором. Завуч вошел в класс, говоря директору что-то через плечо назад и не видя стоящего на руках посреди класса пионервожатого. А директор открыл рот, прислонился к двери и полез в карман за таблетками. От сердечной боли. И завуч, наконец, тоже увидел, тихо сказал: «Извините» — и стал пятиться в коридор. Они оба, директор и завуч, захлопнули за собой дверь и куда-то быстро побежали по коридору. Тут пионервожатый вскочил на ноги, тоже выбежал в коридор и тоже побежал куда-то, наверно, догонять их.
Больше в класс он уже не вернулся. Зато вернулась Василиса Аркадьевна. Она сказала, что сбора не будет, и чтобы все без разговоров быстро шли по домам.
* * *
— Моя мама и я приглашаем тебя в гости, — сказал Кате Дорин.
— Зачем?
— Как зачем? Ей ведь нужно узнать, с кем я сижу на уроках.
И Дорин сказал адрес.
— Ты должна тщательно причесаться, — сказала Катина мама дома, — и уши проверь, и ногти.
— А вот и Катя. Левушка, это Катя! — сказала мать Дорина очень радостным голосом, когда Катя пришла к ним.
И Дорин вышел в прихожую.
— Раздевайся, Катя. Шапку на этот столик, — говорила мать Дорина.
И Катя разделась, положила шапку на столик.
Потом они с Дориным пошли в комнату. В комнате у Дорина был свой секретер. Дорин показал, как ловко откидывается у него стенка и делается столом.
— Места занимает не много и приучает к порядку, — сказал он.
— Это Жюль Верн, да? — увидела книги Катя. — Я «Дети капитана Гранта» читала. А «Таинственный остров» мама все обещает принести, а не несет. Говорит, на работе у них очередь.
— Я тоже еще не читал. Мне недавно еще подарили. Для развития воображения, — сказал Дорин.
Пришла мама из кухни.
— Сейчас Левушка нам поиграет на скрипке, а потом будем пить чай, — сказала она, — ты, Катенька, не возражаешь?
Катя не возражала.
Дорин вынул скрипку из футляра, который лежал за секретером, и прижал ее подбородком к плечу.
— Может быть, ты, Катенька, хочешь исполнить что-нибудь? — спросила доринская мама.
— На скрипке? — удивилась Катя. — Я не умею. Я вообще ни на чем не умею. У нас наверху сосед — артист, он целый день играет на пианино — все слышно.
— Тебе, Катя, очень пошла бы скрипка, — сказала доринская мама, и Дорин заиграл.
Потом они пили чай с круглым печеньем «Мария», говорили про погоду, а Дорин говорил про уроки.
— Тебя до которого часа отпустили? — спросила доринская мама.
— Не знаю, — сказала Катя.
— Мы с Левой тебя проводим.
В прихожей на полках под потолком стояли разные книги.
— Меня вот по этой книге воспитывают, — показал Дорин на самую толстую в блестящей желтой обложке, — а тебя по какой?
Его мать как раз вышла на кухню проверить газ.
— Меня? — удивилась Катя. — Не знаю. Просто так, наверно, без книг.
— Ну, значит, они от тебя скрывают. Я случайно прочитал ту книгу. Теперь знаю даже вперед, как в следующем году будут меня растить. Там все по годам размечено.
На улице доринская мама взяла Катю за руку, сама пошла посередине, и так они дошли до Катиного дома.