— Что еще за обманки?
— А вы не знаете? В петровские времена была мода такая: нарисуют крепостные художники девушек с прялками или парней с балалайками, выпилят из дерева и расставят по парку. Ну, а наш Соковатов из фанеры выпиливал мужчин во фраках и их жен в шикарных туалетах. Потом целыми днями по парку ходит, раскланивается со своими фанерными гостями и по-французски что-то бормочет. Тронулся. Поместье его в гражданскую сгорело. Но и парку, к сожалению, здорово досталось. Особенно в последнюю войну.
Нина замолчала, задумчиво глядя куда-то в раскрытое окно.
— И вы хотите этот парк восстановить?
— Да. Вы только не смейтесь. Представьте, огромный старинный парк с двумя прудами, с катальной горкой, со спортивными площадками. Деревья разные-преразные, мне из Ботанического сада семена обещали. Мы бы этот парк назвали «Пионерский» и сами бы в нем работали. Разве плохо?.. Но что же вы мне ничего про свой поход не рассказываете? — Она посмотрела в окно. — Вон опять ваши мучители идут. Не надоели?
— Знаете что, Нина, — Левашов прикоснулся к руке девушки. — Не обижайтесь, тут дело серьезное. Мне надо поговорить с ребятами: они несут мне какую-то папку.
— Знаю, знаю, — Нина усмехнулась, — все у них секретно и сверхсекретно. Но народ хороший! Жаль, я не могу побыть сейчас с вами. Ведь за директора осталась. Слышите — стучат? У котелка трубы меняют. А еще в районо вызывают. Хорошо, председатель обещал на «Ниве» подбросить… Ну идите, идите к своим полководцам.
8
— Так где же ваша папка? — спросил Виктор Петрович, усаживаясь за директорский стол. — Вот она какая!.. Располагайтесь. Итак, это ваш следопытский поиск? Правильно?
— Правильно. Понимаете, мы давно уже хотели узнать фамилии тех, кто погиб под нашей деревней, на Медвежьем болоте. Только у нас сейчас все остановилось.
— Посмотрим, посмотрим!
Левашов, подвинув к себе белую папку с криво нарисованным на ее крышке танком, развязал шнурочки и принялся читать ее содержимое.
Первым по порядку лежало письмо.
«Уважаемые товарищи!
Обращаются к вам пионеры-следопыты Староборской восьмилетней школы. Около нашей деревни, на болоте, которое называют Медвежьим, мы нашли танк. В лесу есть еще несколько танков и много оружия. Мы узнали, что за бои были тут: наша армия освободила окруженных фашистами партизан. Погибших бойцов похоронили в братской могиле, но на обелиске, который поставили над ней, очень мало фамилий. Мы решили узнать фамилии погибших бойцов. Если вы что-нибудь знаете о боях под нашей деревней, напишите нам, будем очень благодарны. Никто не забыт и ничто не забыто!
Пионеры Староборской школы».
— Та-ак, — сказал Виктор Петрович, кладя на место листок. — И кому вы послали такие письма?
— В газеты.
— На радио.
— В другие школы.
— И ничего в ответ не получили?
— Нет.
— Конечно. Прежде чем посылать, надо было узнать, как это делается. А что было потом?
— Потом мы рассказали все Нине.
— И она посоветовала вам связаться с ветеранами?
— Да.
— Узнать, что за часть вела бои в Староборье?
— Ага.
— И потом запросить военный архив?
— Ну.
— Вот вам и ну… И только тогда к вам пошли ответы. Смотрим теперь их… Письмо из Совета ветеранов 215-й Краснознаменной дивизии.
«Дорогие красные следопыты!
На ваш запрос Совет ветеранов может сообщить, что бои в районе Старого Бора зимой 1941–42 годов вел 114-й полк нашей дивизии, в составе которого было несколько танковых подразделений. Как вы правильно пишете, целью боев было деблокирование окруженных в лесу нескольких партизанских отрядов. Вы пишете, что нашли в лесу танк. Командирами танковых взводов, как мы установили, были старшие лейтенанты Собко Гаврила Карпович, Михайлов Владимир Кузьмич, Хазбулаев Федор Александрович и лейтенант Цирульников Петр Игоревич. К сожалению, к концу войны произошла полная смена танковых подразделений, и в нашем Совете ветеранов нет лиц, воевавших под Старым Бором на боевых машинах. По вашей просьбе воспоминаниями о встрече с партизанами делится фронтовик, офицер нашей дивизии Арцимович М. М….»
— А где письмо фронтовика?
— Оно в музее, под стеклом. Мы его туда положили.
— А в нем фамилии бойцов есть?
— Есть. Только они наступали не от Старого Бора. Мы все равно запросы и на них посылали. Вот ответы.
— Вижу. Но эти люди к наступлению со стороны вашей деревни отношения не имеют… Давайте внимательно прочитаем то, что должно интересовать нас больше всего. Ответы Военного архива о судьбе танкистов. Так… «Лейтенант Цирульников Петр Игоревич. Погиб в боях под Варшавой в сентябре 1944 года… Старший лейтенант Михайлов Владимир Кузьмич. Пропал без вести. 1942 год, февраль… Старший лейтенант Собко Гаврила Карпович. Погиб в боях под Минском. Июль, 1944 год… Старший лейтенант Хазбулаев Фильдрус Ахлямович. Майор запаса. В настоящее время проживает в поселке Лесогорск Л-ской области по адресу улица Сержанту Павлова дом 3 кв. 2». Ну, это понятно: Федором Александровичем его, татарина, друзья называли на русский манер, отсюда небольшая путаница… Но дальше, я вижу конверт, который не мог вас не огорчить. Ваше письмо в Лесогорск вернули со штампом «По указанному адресу не проживает». И больше ничего по поиску Хазбулаева вы не предпринимали?
— А что делать?
— Надо было написать еще раз, туда же.
— Так ведь сказано: не проживает.
— Ну да… — Виктор Петрович вздохнул.
Перебирая оставшиеся письма, он наткнулся и на такое:
«Дорогие ребята!
Еще раз подумал о вашей просьбе и о поручении, которое дал мне Совет ветеранов дивизии. Поручение я выполнил и мое письмо, в котором я рассказываю о том, как мы прорвались к окруженным партизанам, вы уже, наверное, получили. Но уже отослав его, подумал и понял, что о самой-то вашей деревне и о боях под ней написал очень мало. Мало знаю. Однако, перебрав в памяти все, что относится к тем дням, нашел на донышке две фамилии. Эти люди, быть может, смогут вам помочь: старший лейтенант Хазбулаев Федор Александрович (он вышел после войны на пенсию) и сержант (или старшина?) Петухов, который был водителем танка у старшего лейтенанта Михайлова. О втором знаю только, что он тоже жив и что лет десять тому назад просил помочь вдове Михайлова в каком-то запутанном и тяжелом для нее деле. Мужа ее обвинили в предательстве…»
— Ага, — сказал Левашов, — опять Хазбулаев и появляется еще одна фамилия — Петухов. Не вижу конверта от этого письма. А?
— Потеряли, — вздохнул Андрей.
— Раз уж взялись за такое важное дело, терять ничего нельзя… Так вот какая вырисовывается картина: погибшие танки, что-то очень похожее на предательство, кое-кто из участников боев жив. Вывод — надо искать дальше!
Коля кивнул:
— Мы Макарыча спрашивали, он сказал: «Тут такое было!» А он знает, молчит.
— Рассказал что-нибудь?
— Обещал.
В кабинете воцарилась тишина, слышно было, как на втором этаже в учительской тихо играет радио.
Левашов аккуратно сложил бумаги в папку.
— Завтра я, ребята, уезжаю, но, как понял сегодня, моя командировка к вам только начинается. Будем искать вместе.
9
— Да, да, Нина, я так им и сказал: «Командировка моя к вам только начинается». Ведь танк погиб как-то странно, словно нарочно пришел к тому месту, где у немцев стояла противотанковая батарея…
Они сидели на школьном крыльце. В Старый Бор входил вечер. Розовая пыль текла навстречу заходящему солнцу, солнце опускалось, и синие зубчики сосен все глубже вонзались в багровый приплюснутый диск.
— Танков было несколько, — сказала Нина, — кажется, три.
— Да. Значит, на засаду нарвался танковый взвод. Ходят слухи, и о том же пишут ветераны, что тут была измена. Известна даже фамилия подозреваемого — Михайлов. Дальше — больше: меня беспокоит землянка, где кто-то хранит незаконно добытые шкуры. Браконьеры!
— Человек с ружьем, которого вы встретили в лесу, Карабанов, — сказала Нина. — Их два брата: Семен и Дмитрий. Младший живет в городе. Зачем-то наезжает сюда каждый месяц.
— Итак, повторяю, я вернусь. Дней через пять-семь. Позвоните в райком, попросите прислать за мной газик. Ладно? И закажите билет на самолет. Кстати, ведь вам тоже надо в районо?
— Нет уж, я поеду с председателем, как уговорились. Все равно мне с ним хозяйственные дела решать… Я ему и про землянку расскажу и мы с ним в милицию сходим. Все сделаем, как надо.
— А у нас в эти дни заканчиваются белые ночи, — вдруг сказал Левашов. — Знаете, откуда я больше всего люблю их смотреть? С крыши. Еще год назад я жил в мансарде. Крохотная комнатенка, крыша и стены покрыты железом. Летом как в духовке, зимой как в холодильнике. Зато — красота! Откроешь окно — вокруг горбатые красные и зеленые крыши, словно много-много черепах. Устали и прилегли отдохнуть.
— Никогда настоящей черепахи не видела, — вздохнула Нина, — я ведь в лесу выросла. И училась здесь — в Энске.
— А я горожанин. Не поверите — в лес, в болото, на целый день попал впервые. Волк, лиса — это для меня все звери с экрана телевизора… Вы уже торопитесь?
— Мама ждет.
— Тогда и я пошел — собирать чемодан. Потащу его обратно.
— Такое страшилище? — Нина засмеялась. — Вы же вернетесь. Возьмите мой портфель.
Так получилось, что уже на следующий день Виктор Петрович прямо с дороги, завернув в райком на минуту, с тем же Мишей проехал на аэродром и только очутившись в воздухе, в самолете, потрогал портфель, где лежали и бритва, и портсигар, потрогал газетный сверток с винтовочным стволом из музея и, покрутив головой, сказал сам себе:
— Ничего себе темпы — уже лечу!
10
Ночь медленно входила в Старый Бор. Словно работник сцены в театре одной рукой задергивает темный занавес, а второй бережно тянет за собой большой фонарь — луну. Вот он подтянул луну повыше и оставил ее так — сиять над Староборьем, над Медвежьим болотом, над Ужовкой, над темным, скрывающим землянку лесом…
Луне, так же как и спутникам, сверху было видно многое. И как захлопнулась в доме Антонышевых за Колькой дверь, и сразу же в окошке заметались две тени — мать выговаривала за опоздание и пыталась дать ему подзатыльник…
Видела луна и Андрея, который так и не вошел в свой темный и уснувший дом (родители уехали на покос), а все сидел, глубоко задумавшись, на крыльце… И как на другом конце улицы показались две тени и два пятна — светлое, Танино плывущее по воздуху платье, и серое пятно, перебегающее то и дело дорогу, — Акбар.
Почуяв знакомого человека, пес в несколько скачков был у крыльца, обнюхал и лизнул мальчику руку, вернулся и легким повизгиванием сообщил хозяйке, что этот человек — Андрюха Головин и что тут же присутствует запах Кольки Антонышева, но самого Кольки почему-то нет…
— Все гуляешь? — сказал Андрей, подвинулся; Таня потрогала рукой — чисто? — расправила платье и села. Акбар внимательно посмотрел на них и, поняв, что тут предстоит серьезный разговор, отбежал на другую сторону улицы, вскочил на лавку у забора, на которой в солнечные дни всегда сидели старухи, и там разлегся.
— Слушай, — Таня подняла ладони, сжала виски, и Андрей понял, что она чем-то обеспокоена… — Сколько дней, как Виктор Петрович уехал?
— Пять. А что?
— Я сегодня в лес ходила…
— Договорились же: в одиночку теперь не ходить.
— Я с Акбаром. С ним я никого не боюсь. Я за клюквой… Мама попросила. Ты, говорит, Танька, посмотри: где в этом году клюква будет лучше.
— И?
— Нашла, хотела обратно идти… А потом думаю: время не позднее, где-то землянка должна быть рядом. Смотрю, тропка та самая. На болоте сейчас подсохло. И пошли мы с Акбаром. С километр отшагали, вдруг Акбар забеспокоился, почуял кого-то… «Молчи», — говорю. Это чтобы он голос не подал. И тут смотрю: следы свежие, вода в них сочится — впереди нас в сапогах кто-то прошел. Акбар носом, носом и — в сторону: нашел окурок. Вот он, смотри…
— Ого! У нас вроде бы такие никто не курит. Из города… А кто курил-то? Видела?
— Дальше слушай… До землянки совсем близко. Вижу: человек идет. Сам в дождевике, капюшон на глаза нахлобучен — не разобрать кто. За спиной — вещмешок, вроде солдатского. Пустой… Идет этот человек — хрум! хрум! У меня сердце так заколотилось, так заколотилось!
— С ружьем?
— Без ружья… Вот и землянка… Он туда… Залегли мы с Акбаром. Я боюсь — страсть! Вспотела. Минут десять лежали — платье на животе промокло. Потом слышу: дверь в землянку — бух, и этот, в капюшоне, — обратно…
— Да кто это был? Кто?
— Не видно! Он еще пригнулся — мешок-то теперь на плече тащит… Ну, думаю, ладно, мы тебя с Акбаром еще догоним, не уйдешь… И к землянке. Там даже дверь камнем плохо привалена. Спешил, видно. Вошли мы в землянку. Я — дрожу! Вдруг, думаю, там еще кто есть… Никого. Пусто… На столе — представляешь? — бутылка, стакан, блюдце… Чай из жестянки рассыпан… Я к тайнику.
— Неужели шкурки унес?
— Унес… Мы с Акбаром назад… По тропе — за ним… Чтобы проследить хотя бы до села, а там видно будет: главное — в какой дом он войдет…
— Ну?
— Слушай… «Ну»… А он в село не пошел, вот в чем дело… От большого стога сена — что на лугу, знаешь, стоит? — повернул назад на Ужовку.
— Зачем?..
— И по ней прямиком к старой мельнице… Мимо омута… А тут темнеть начало…
— И куда он делся?
— В мельнице. Там скрылся.
— У нее же двери заколочены. Мы сверху, с плотины, сколько раз по крыше лазали…
— Нет. Представляешь — он в дверь вошел! Значит, заколочено только для виду было… Или ключ у него есть… Подобрались мы с Акбаром поближе — там кусты кругом, да и темнеть начало… И вдруг выходит этот человек, мешок у него уже в руке, сразу видно — опять пустой. Вышел с мельницы, капюшон — еще ниже.
— Да не тяни ты — кто это был?
— Если бы я знала. Он по открытому месту дальше пошел. Я побоялась. Все темнее, темнее… Я домой. И прямо не могу сидеть. Пошла к тебе.
— Виктор Петрович скоро приедет.
— Нина Михайловна говорила — он на неделю. Значит, еще два дня.
— Надо завтра ей все рассказать.
— А ты как думал? Расскажу… Акбар, пора домой!
Пес уже спрыгнул со скамейки, перебежал дорогу и, виляя хвостом, стоял перед хозяйкой.
— Андрей, что это, смотри!
Таня схватила Андрея за руку: в одном из окон школы, на втором этаже, горел огонь. Красноватый, неверный, он порой затмевался, словно кто-то по комнате ходил.
Андрей почувствовал, как холодок испуга пробежал у него между лопатками.
— Это же в музее! Ну, что ты стоишь?
— Я не знаю… Что делать? Кто там? Никого там быть не может. Да?
Акбар зарычал.
— Ключ от музея у тебя?
— У меня. А может, там Нина?
— Думаешь, что говоришь? Ночью, зачем она туда пойдет? Я потому тебя про ключ и спросила. Бежим к ней!
Через четверть часа ребята, задыхаясь от быстрого бега и едва поспевая за широко, уверенно шагавшей Ниной, уже приближались к школе.
— Где вы видите огонь? Никакого огня нет, — Нина остановилась. — Показалось. Только зря меня подняли.
— Нина Михайловна, честное пионерское! Слово даем. Мы же оба, с Танькой… Мы не сразу к вам побежали. И Акбар видел — он даже рычать начал.
— Тоже, нашли свидетеля… Ну, хорошо, идемте внутрь, посмотрим.
Она открыла ключом входную дверь, на ощупь нашла в темноте рубильник, включила свет; загорелась тусклая лампочка в вестибюле, осветила желтым светом коридор и ряды вешалок у входа.
— Нина Михайловна, там кто-то ходит! — прошептала Таня.
Она вцепилась Нине в руку — в глубине коридора слышалось осторожное поскрипывание половиц, кто-то уходил вглубь здания.
— Кто там? — крикнула Нина.