ЛИЗА И КУБУЛА, Кузнецовы мальчики с Кубой Кубикулой и Барбухой в обществе подружившейся с ними маленькой собачки, проделывали на льду такие ловкие штуки, что у зрителей дух захватывало от удовольствия. Началось с обычных салок, но прежде чем все переводили по очереди, Лизанька начала всякие выдумки будто из рукава вытряхивать, балясы точить. Остальные делали то, что она говорила, и получался настоящий театр, где ни на грош смысла, зато полно смеха.
Похоже, что кто-то дал стражнику на чай. Или, может, это сказочная русалка заставила его изменить свой взгляд и с этой минуты хорошо относиться к детям и медведям? Как по-вашему?
Так или иначе, кто видел, до чего он переменился и стал сам на себя не похож, те подумали, что просто он всю прелесть малышей — человеческих и звериных — понял.
Мальчики колют его под ребро и в заднюю часть, а он хохочет! В другое время им так досталось бы, не дай бог! А теперь видите, тут и староста присутствует, и вся деревня на него глазеет, а стражник, голубчик, пальцем не пошевелит, сам даже всякие шутки отпускает.
Видно, Лизанька выбрала старую-престарую пьесу. Будто медведь Кубула — заколдованная принцесса, стражник — то злой волшебник, то дракон, потому что, ей-богу, дети не так бедны духовно, чтоб не знать, что мелкие несообразности не имеют значения, когда хочешь играть.
Для Барбухи не нашлось подходящей роли, и ему пришлось изображать беднягу нищего в тех случаях, когда по ходу действия привидения не было нужно. Кузнецовы мальчики играли рыцарей, и эта роль очень подходила им, потому что у них были сабли и потому что они растратили лишь малую толику своего азарта.
Лизанька подсказывала всем, кому что говорить. Ах, у этой девочки славно язычок был подвешен! Зато медведь и мальчики оказались из рук вон плохими актёрами. Еле языком ворочают!
Но чем больше в представлении было недостатков, чем мальчики были медвежеватей, а Кубула — мальчиковатей, тем больше оно нравилось зрителям. Ржали без умолку! Поварёшковские папаши клали головы на плечи горшковским. Те и другие перемешались, как горох в корзинке у Золушки, — жмут друг другу руки, сидят в обнимку, друг друга подталкивают, замечаниями перебрасываются.
— Экая чушь старина! — говорит один.
— Твоя правда, — отвечает второй, вытирая заиндевевшие усы и бороду. — Твоя правда, да получается-то у них больно здорово.
— Честное слово, не видал такого: посмотрите, как Ли-занька красиво ротик раскрывает. А косички, а эти пальчики красные!..
В таких разговорах бежало время.
СТАЛО СМЕРКАТЬСЯ. Все, кто только был на пруду, хохотали. Один староста мялся и жался, ему было ещё не по себе, он не был доволен таким малым выкупом: взамен суда — щепотка веселья.
К нему подошли двое богатых и двое бедных крестьян, две старухи и две молодые девушки, два пахаря, и два лавочника, один трактирщик да ещё от духовенства пономарь, и повели эти люди к нему речь, полную простодушной мудрости.
— Милый староста, — сказали они, — видим мы, что ты хмуришься, смеяться не хочешь. Известно, страшно трудная это наука — старостой быть, тут без строгости не обойдёшься, но — господи боже — на этот раз обойди её стороной! Оставь права свои, оставь свою важность, стащи с себя всё это, и мы из этих бесценных свойств чучел наделаем, или сечки нарубим, или гусаков ими накормим. Мы над тобой, братец, смеялись, а ты, добрак такой, и не замечал. Папаша, папаша, Горшки и Поварёшки всегда друг с другом столкуются. Ты к нам на удочку попался. Расхаживал по мосту нам на потеху. Ох, мы в Горшках ведь только прикидывались, будто жалеем, когда ты от нашего берега удалялся, а когда отходил от Поварёшек, там повторяли то, что перед тем делали мы. Славные были полдни, у нас до сих пор от смеха живот болит. Но не обижайся, папаша. Мы теперь заживём как надо, опять хорошо будет! Этот окаянный мост вниз скинули ребята, а ты возьми да кинь свою старостову шапку туда же, на лёд. Дай медвежатнику на чай, а Кубуле — кролика. Честное слово, они парни хоть куда и не сделали ничего плохого.
Услышав это, староста вспыхнул как маков цвет, и стало ему так стыдно, что он не знал куда глаза девать. Стоит весь красный, а тут к нему детишки его подошли, с маленькой Марьянкой на руках.
Марьянка в ручонках цепочку держала, а к цепочке был привязан Кубула, а с Кубулой за руку шагала Лизанька, а за Лизанькой шёл Барбуха, а за Барбухой — двадцать мальчишек и двадцать три девчонки, и столько же дедушек, и столько же бабушек. Марьянка тянулась ручками и к медведю и к отцу. Что было делать старосте? Он покобенился маленько, но в конце концов сказал:
— Ну, в пору посмеялись, в пору и образумились. Я — вместе с вами. Хо-хо-хо, хи-хи-хи, долго ж вы меня за нос водили. Но теперь кончено. Я теперь за вами следить буду, жулики вы этакие!
В эту торжественную минуту появилась старостиха. За это его обещание и за то, что он всех простил, она крепко его поцеловала.
ЭТО БЫЛО ПРЕКРАСНО, вот именно как надо, но вдруг ни с того ни с сего Лизанька заплакала; и плачет, и плачет, убивается. Вроде как если б вдруг в полночь петух запел, либо, ежели вам больше нравится, как если б среди бела дня филин заухал. Бедняжка Лиза вспомнила, что пришла в Горшки-Поварёшки за покупками, и спохватилась насчёт денег. Увы, четвертак пропал. Кто стоял поближе к ней, брали девчушку за руку, утирали ей слёзки.
— Не плачь, миленькая, перестань. А то смотри — носик набок свернёшь!
Надавали ей кучу добрых советов. Один разумный человек, подумав, сказал:
— Какой толк во всех советах этих? Тебе ведь четвертак нужен? Вот он! Я его отдаю, потому что мне без него легче обойтись, чем тебе.
С этими словами он пустился бежать и чуть совсем не удрал. Да Кубула бросился вдогонку, нагнал его, вспрыгнул ему на спину и, опираясь на пуговицы над фалдами, взобрался на шею. И, дорогие вы мои, сколько же тут было благодарности и облизывания. Кубула влеплял крестьянину поцелуй за поцелуем. Крестьянину это скоро надоело, и он стряхнул медведя на землю.
Ну, хоть и скинул, а хороший пример был дан, и вот уже Куба Кубикула вынимает чашку. Может, ещё кто раскошелится.
Не скупитесь, почтенные, тряхните мошной, бросьте какой-нибудь там четвертак либо двугривенный, а то все тридцать, а то — ну хоть пирожок, господи боже мой!
Ну, да народ подобрался сговорчивый. Который посолидней, каждый почешется и давай шарить — глядишь, и достал из мешочка медяк. Вот уж набралось их — да воздаст вам господь сторицею! — полна чашка, а староста ещё две серебряных подбросил. Денег пропасть, а Лиза всё плачет, хочет свой четвертак.
— Что ваше, — говорит, — то себе оставьте, а мне помогите то, что я потеряла, отыскать.
ГОСПОДИ ИИСУСЕ, за игрой, да за слезами, да всякими тары-барами — глядь, уж и вечер наступил!
Мамаши встревожились, папаши на часы смотрят! Скорей домой, скорей ужинать, а не то с метлой придут!
Вот уж тронулись, вот уж и Грибы-Грибочки, вот уж пруд.
Нашему повествованию только о кузнеце с кузнечихой заботиться надо. Давай его сюда! Где он там?
Стоит на плотине, постёгивая себе прутиком по голенищам. Увидал Кубу Кубикулу, медведя и плачущую Лизу, расспрашивает, что да как, подходит к ним.
— Милые соседи, — говорит он, обращаясь к дядям и тётям, — возьмите-ка вы свои денежки назад. Мы не такие гордые, чтоб не принять на рождество либо на свои именины подарочек какой. Но зачем детям деньги давать? Этого не нужно.
— Ладно, ладно, — ответил староста. — Мы не давали Лизе ни гроша. Чашка Кубулова!
Кузнец поклонился — дескать, всё в порядке — и хотел Лизу домой увести. Да маленькая задержка вышла. Заметил Кубула и кинулся девочке на шею. Вихрем налетел и опрокинул чашку с деньгами. Старосте, стражнику и Кузнецовым мальчикам похлопотать пришлось, прежде чем они их собрали. Стражник ворчал, но никто не обращал внимания. Все смотрели на детей, на медведя и на страшилище, и было им немножко жалко, что вся эта история так грустно кончается. После одной разлуки — новая! Вот что их печалило.
Кубула плакал навзрыд, Барбуха пищал, Лиза обнимала медведя, Марьянка чуть не задушила страшилище, — объятия были одно горячей другого.
Трогательные сцены многим не так по душе, как веселье да смех, и соседи стали расходиться. Иные говорили, чтоцеловаться со зверями вредно для здоровья и это, мол, уже слишком. Может, они и правы, но детям было бы куда приятней, если бы Куба Кубикула вернулся с медведем в Грибы-Грибочки.
И вышло по-ихнему! Сам староста завёл речь об этом.
— Послушай, — сказал он кузнецу, — зачем ты их разлучаешь? Что тебе от этого? Из медведя — придёт время — порядочный человек получится. Он говорит как по-писаному, и в лапках у него такая чувствительность, что через час какой-нибудь сможет у портного нитку в иголку вдевать. Отдай его в школу! Пусть делу обучается!
— А куда Кубу денем? — спросил мастер.
— Кубе, — ответил староста, — самая пора теперь овладеть каким-нибудь полезным ремеслом, а то он так и прокиснет в бродяжничестве, живя на случайные подачки, и помрёт с цепью в руке, как его отец.
Все старосты по самой природе своей точат зуб на бродяг. Вы уж простите жителю Горшков-Поварёшек, что он так дурно отозвался о занятии, которое детям гораздо милей, чем занятия торгового агента или чиновника. Простите и послушайте, что он ещё сказал:
— Купим ему пару сапог хороших, а из одёжи он может донашивать кое-что после твоих ребят, а кое-что после нашего Гбнзы. Господи боже, какие-нибудь там заплатки — беда небольшая. Ну, разве я неправ?
— Правы, правы, — ответил кузнец. — А только на Кубу Кубикулу такие штаны не налезут. Ему, сударь мой, восемнадцать лет.
— Э, — возразил староста, — кто говорит о Кубе? Разве я через каждые два слова не повторяю «Кубула»?
Экая история! У этих двух малых такие похожие имена, что сам чёрт одно от другого не отличит! Но в конце концов почтенные папаши друг друга поняли. Куба Кубикула будет учиться кузнечному ремеслу, а Кубула — ходить в школу. Вот и всё.
А ТЕПЕРЬ, ДЕТИ, ДОМОЙ!
Мастер взял медведя и дочку свою за руку и хотел идти. Но шагу сделать не успел, как Барбуха — в слёзы, и медведь с медвежатником объявили, что без него не пойдут.
— Мастер и староста, — промолвило медвежье страшилище, — я появился на свет на скорую руку. Приятели мои сделали меня кое-как — тяп-ляп — из страха и воображения. Это не жизнь. Поглядите на эти ноги, на мою дымовую шёрстку! Ну, могу я так ходить? Прошу вас, пошлите меня в какую нивудь больницу либо в школу для страшилищ: пускай я тоже чем-нибудь приличным стану.
— Смотрите пожалуйста! — воскликнул Куба Кубикула.
Ах ты свинтус неблагодарный! Мы тебя выдумали, а ты с нами не хочешь дела иметь?
— Я не хочу с устрашением дела иметь. Кто нынче пошлёт сына обучаться такому ремеслу? Что это за занятие? Сто лет пройдёт, а дети всё будут надо мной смеяться.
Барбуха так долго просил, чтоб его переиначили, что пришлось позвать Бурдабурдеру, о котором шёл слух, будто он колдовать немножко умеет. Бурдабурдера сказал, что постарается. Староста дал ему за это серебряную монету. Потом все с Барбухой простились и помогли увязать его в носовой платок. Марьянка ревела благим матом.
Что нам остаётся делать, когда печаль одолеет? Пустим в ход шумовой оркестр, и под эту музыку отляжет от сердца. Валяй, валяй, Марьянка!
НАШИ ДРУЗЬЯ ДОШЛИ до Грибов-Грибочков уже в сумерки, беседуя о предметах более приятных, чем сказки о страшилищах. Им было очень хорошо вместе.
Кубула поступил в школу и получил штаны, но сперва его умыли, выкупали, выскребли щёткой, выпарили и вымыли с мылом, блох с него обобрали и вычесали его. Сущее мученье! Лизаньке пришлось завязать себе уши: Кубу-ловы рыданья заставляли её плакать в один голос с ним.
На другой день кузнечный ученик Куба Кубикула пришёл в Горшки-Поварёшки делать обмер для моста.
Жители решили поставить что-нибудь посолидней, не развалюху какую-нибудь, которую любой мальчишка своротит, а всем мостам мост, прочный, железный! Во какой!
Да, тут мастеру будет работка, тут ему, конечно, помощник понадобится.
Пришёл Куба на реку Уточку и сейчас же за работу. Стал мерять и, обмеривши, увидел, что сооружение будет в девяносто один локоть, семь стоп, три пальца и девять волосков длиной.
Он очень обрадовался, что так точно узнал, и начал твердить эти числа, чтоб не забыть. Но вдруг что-то зашуршало у его ноги и быстро-быстро забормотало:
— Бар, бар, бар!
Батюшки, никак Барбуха. Так и есть: Барбуха, ставший благодаря искусству говорунов и колдунов собачкой пуделем.
УЧЕНИК КУЗНЕЦА НЕ СРАЗУ его узнал, потому что Барбуха был первой собакой этой породы. До него никто беса лысого о пуделях не знал, и не удивительно, что Куба немножко испугался. Испугался и забыл, сколько намерил локтей, сколько волосков.
Но свидание было очень радостное. Барбуха сразу пустился рассказывать, выкладывать, что и как. Говорил он или тявкал? Ах, милые мои, если б вы знали, что это был за рассказ! Куба Кубикула понимал с пятого на десятое.
Только когда они вернулись вдвоём в Грибы-Грибочки и Лиза посадила Барбуху себе на колени, только тогда узнали они, что произошло со страшилищем. Да, узнали, как бы не так! Разве половину, да и того нет — частицу одну, так, самую малость. Никто Барбуху как следует не понимал, одни только дети малые — они, болтушки, сами мелют не поймёшь что.
Будто Бурдабурдера велел страшилищу дышать в мешочек из-под муки и, когда мешочек раздулся от страшили-щева дыхания, как воздушный шарик, Бурдабурдера сжёг его на огне. Потом будто бы воткнул Барбухе в середину лба собачью шерстинку.
Иные Фомы неверные утверждают, что это — дело очень трудное, и даже невозможное. Но Лиза верила. Почему бы нет?
Возьмите в одну руку звериный волосок, а в другую — булавку за самоё острие. Теперь найдите точно середину лба. Если вы всё это проделаете аккуратно, то нет ничего легче, как, поколачивая булавочной головкой по верхнему концу волоска, вбить его в лоб. Таким способом вы легко превратите кошку в собачку или кобылку в ослика. Для этого нужно только иметь под рукой волосок того зверька, в которого вы хотите превратить другого, и делать так, как делал Бурдабурдера.
Но Барбуха и в новом обличье сохранил прежние свои привычки. Бегал за Лизой, за Кубой, за Марьянкой, за Ку-булой. Бедняга никогда не знал покоя. То в Грибы-Грибочки помчится, то в Горшки-Поварёшки. Чуть вовсе ног не лишился. Лучшие сидел бы на месте! Оттого-то все пудели, чьё племя и порода от него пошли, — бродяги.
Вот и конец сказки о выдуманном страшилище.
— Нет-нет-нет, ещё не совсем!
А как Кубула учился?
Да неважно — у него тройка по чистописанию.
А чем кончилась история с Мишей, потерявшим свою шёрстку? Ах, это страшный вздор, бросьте, кто этому поверит?
О ТОМ, КТО ПРИДУМАЛ ЭТУ СКАЗКУ
Пушкин сказал о своём друге — великом польском поэте Мицкевиче, что он «одарён свыше и свысока взирал на жизнь».
Тот, кто придумал сказку про Кубулу и Кубу Кубикулу, тоже «свысока взирал на жизнь».
Вот что написал он об одном своём герое:
«… он осмотрелся вокруг и увидел милый Петршинский холм и ниже, между холмом и рекой, костёлик Святого Иоанна на Броде, и ещё дальше группу строений вышеградских. Они показались ему прекрасными. Он угадывал мысли, или порывы, или чувства, выгнувшие сводом их потолки, угадывал горе и радость тех, кто преклонял колени перед их алтарями, познавал, что эти люди, и мысли, и дела, как дети единого духа, и показалось ему, что пражский Град с каменными валами своими „и все эти строения“ стоят здесь испокон веков в ласковом созвучии времён, плывущем как песнь».