— А ну-ка, герой, поди сюда! — поманил он Борьку. Борька подошел, машинально комкая в кармане красный галстук.
— Ты что это в церкви делал?
— К мощам прикладывался, — выдавил из себя Борька, густо покраснев.
— К мощам? — взвился Аркадий Викентьевич. — А знаешь ты, как это называется? Знаешь, что в бога веруют только враги Советской власти, контры всякие? Где твой галстук? Какой ты пионер после этого? Мало тебе футбола было? Сегодня футбол, завтра церковь, а послезавтра что?
— Не знаю, что послезавтра… — вздохнул Борька.
— Зато я знаю! Я попрошу вожатого пионеров собрать. Тогда обо всем и поговорим. И о футболе, и о мощах, и о галстуке, который пионер Ваткин ни во что ставит!
На сборе разговор сначала шел совсем не о Борьке.
— Вы, пионеры, не любите вашу школу! — заявил вожатый.
— Неправда! Неправда! — закричали ребята.
— Ах, неправда! — прищурил глаз Коля Плодухин.
— Конечно, неправда!
— А я зашел в вашу пятую «Б» и что же увидел? Голые грязные стены, на которых висит старая стенгазета Романа Смыкунова.
— Почему только Ромкина?
— Конечно, моя! — завопил Ромка. — Кто, кроме меня, пишет заметки? Все только обещают! Я один за всех работаю. И стихи мои. И рисунки мои.
Возразить было нечего. Газета «Пионерский костер. Орган пятой группы „Б“ под редакцией и руководством Романа Смыкунова» целиком делалась Ромкой. Заметки были подписаны:
Рома Смыкунов, Роман Смыкунов, Михайлович, Р. С, С. Р., Р. М. С, С. Р. М. Наблюлатель, Глаз, Пикор.
— И рисовать я не умею! — продолжал вопить Ромка. — Я рисую аэроплан, а все думают, что это пистолет. И нечего смеяться! Нельзя во всех вопросах быть гением! А Косилова не допросишься!
— А на что похож ваш класс? Ни одного портрета на стене, — говорил вожатый, — просто стыдно. На учительском столе старая бумага. Неужели вы и дома живете так неуютно? Неужели у вас нет занавесок на окнах? Так как же после этого вы можете уверять меня, что любите вашу школу?
Ребята опустили головы.
— Теперь о Ваткине.
Борька вздрогнул.
— Что от того, что мы его выругаем? Ровным счетом ничего. Завтра в Новом клубе большой антирелигиозный вечер. Я договорился с пионерской клубной ячейкой. Они приглашают всех нас к себе в гости. Весь сбор от постановки пойдет в фонд детей бастующих горняков Англии. Пусть Ваткин туда сходит. Очень полезное дело.
— Не пойду я, там бога будут хулить. Не пойду! — тихо сказал Борька из своего угла.
— Видали какой! — обрадовался Аркадий Викентьевич.
Вожатый позвонил в колокольчик.
Влас поднялся с места и гневно крикнул Борьке:
— Ты что же, детям бастующих горняков не хочешь помочь? Значит, ты против мирового пролетариата?
— Ничего я не против пролетариата. Что ты из меня дурачка делаешь! Вечер антирелигиозный. И идти мне на него грех!
Аркадий Викентьевич зло расхохотался.
— Слушай, Ваткин… — хитро глянул в Борькину сторону вожатый и невинно спросил: — Слушай, Ваткин… А бог грехи прощает?
— А что? — насторожился Борька.
— Нет, ты ответь. Бог грехи прощает? Замолить грех молено?
— Можно…
— Вот ты ради пионеров возьми грех на душу, а потом замоли!
Борьке пришлось согласиться. Аркадий Викентьевич рассмеялся ещё громче. Влас не выдержал:
— Что Аркадий Викентьевич все время смеется? Надо же понять… Человек рос без отца, без матери. Голодал, холодал. Да, Борька верил в бога, ну и что? Почему верил? Втемяшили ему с детства в башку его темную, чтобы боженьку слушался, вот он, дурак, и верил!
— И сейчас верю, и буду верить! — озлобился вдруг Борька и добавил: — Во веки веков. Вот!
— Видали какой? — обрадовался Аркадий Викентьевич. — Ай да пионер!
Все зашумели.
— Можно спросить Ваткина? — обратилась к вожатому Нина.
— Спрашивай!
— Неужели ты веришь, что по небу бог со святыми летает?
— Конечно, летает. А как же! И рай там есть.
— Так почему ни с одного цеппелина, ни с одного аэроплана их не видно? — не выдержал Влас.
— А они ещё выше, совсем на небесах, — не моргнув глазом, ответил Борька.
— А чем же они дышат там, на твоих небесах, дурак ты дурак, если там воздуха нет?
— Во-первых, ты не ругайся, а во-вторых, святым дышать совсем не обязательно, на то они и святые. А потом, может, там и воздух есть. Откуда ты знаешь, что там нет воздуха? Ты что, там был, что ли?
Влассплюнул.
— А на землю святые спускаются? — улыбнулся Коля.
— Заходят, конечно, — ответил Борька.
— Ты что же, их видел?
— Сам не видел, люди видели.
— А почему же до сих пор их никто не снял? — вмешался Валька Кадулин.
— А как ты их с небес снимешь? — возмутился Борька. — Так они тебе и дадутся!
— Почему, если святых видели, их до сих пор никто не сфотографировал? Почему ни одной карточки нет? — пристал Валька.
— А ты откуда знаешь, что нет? Может, у кого и есть! А потом, душу-то ведь не снимешь. Её и не видать вовсе!
— Вот видишь, Ваткин, совсем ты запутался, — сказал вожатый. — И ни одного святого ты сам не видел.
Борька надулся, засопел:
— Нет, видел! Сквозь прорезь! — Голос у него задрожал, в горле защекотало, но он выкрикнул: — Мощи нетленные Симеона Столпника! Вот!
И Борька горько заплакал.
Слово взял Аркадий Викентьевич. Он откашлялся и, протянув руку в сторону Борьки, сказал:
— Слезы, между прочим, есть соленая водичка. А соль нынче дешевая! И учти, что существует такая поговорка: «Москва слезам не верит!» У нас, правда, не Москва, а Пореченск, но и сибиряков слезой не прошибешь, не разжалобишь! Особенно пионеров!
— А Борька никого и не жалобит! — крикнул Влас.
— Ещё один выкрик, Шкапа, ещё одна выходка, и ты будешь удален отсюда! — пригрозил Аркадий Викентьевич. — Удален, как зуб!
Ребята зашумели. Вожатый сказал:
— Успокойтесь, ребята, мы во всем разберемся!
— Расцениваю такое поведение пионера Шкапа как желание сорвать ваш сбор, — продолжал возмущаться Аркадий Викентьевич. — Сорвать по-ли-ти-чес-кое мероприятие! Всех шумящих и мешающих следует расценивать как сообщников виновного! Куда вы, товарищ Плодухин, смотрите?
Ребята снова зашумели. Вожатый поморщился и зазвонил в колокольчик:
— Тихо!
— Пусть Ваткин ответит на вопрос, — сказал Аркадий Викентьевич. — Только на один вопрос. Ответит прямо, при всех!
Ребята насторожились.
— Ответь, Ваткин, — продолжал учитель, — ответь, что тебе дороже: крестик или галстук?
Стало очень тихо. Слышно было только, как скрипнул стул, с которого поднялся Борька, как застучали по полу тяжелые его башмаки. Борька медленно подошел к столу, молча снял с шеи галстук и положил его на стол.
— Что ты делаешь? — ахнула Нина.
— С ума сошел, Борька! — крикнул Влас.
— Подожди, Ваткин! — попытался остановить его Коля.
Но было поздно. Борька рванулся с места и опрометью бросился из дверей.
Борька бежал быстро. Миновав площадь, он перемахнул через забор и оказался в городском саду.
Борька заплакал и сел на скамью. Он просидел долго. Солнце спряталось за косматыми тучами. Подул ветер. На этой скамье и нашли его Влас, Нина и Александр Иванович.
— Ну что, все цирк ждешь? — ласково спросил Александр Иванович, присаживаясь рядом с Борькой.
Борька кивнул, глотая слезы. Помолчали.
— Ты понимаешь, Борис, что ты был неправ? — начал Александр Иванович.
— А что, Аркадий Викентьевич прав?
— Тоже неправ. Коля с ним из-за тебя, скажу по секрету, насмерть разругался. Но ты не имел права так поступать. Поэтому сам на себя пеняй!
— И на бога своего идиотского! — добавил Влас. Борька промолчал. Александр Иванович привстал со скамьи и оперся на палочку.
— Уверен я, настанет день, когда Борис сам от бога откажется. Поймёт. Меня сейчас другое волнует, ребята. Досадно, что забыл он торжественное обещание, забыл, что такое галстук пионерский.
— И ничего я не забыл! Красный галстук — это часть революционного красного знамени! — отчеканил Борька.
— А если помнишь, так ещё хуже! Как же ты мог галстук на стол швырнуть?
Борька насупился.
— Значит, часть знамени, говоришь?
— Часть знамени…
Учитель задумался. Потом спросил: — Твой отец воевал?
— Воевал.
— А где воевал, знаешь?
— С антоновцами.
— В средней полосе России, значит. Ну, это не столь важно, где… Когда мы воевать начинали, никаких орденов и в помине ещё не было. Даже герба своего не имела наша молодая республика. Высшей наградой в нашей стране считалось знамя. Сам ВЦИК знаменем награждал. Сам Ленин… Когда присягу принимали, на колено вставали, целовали знамя в край. Святее его ничего на свете не было и нет… Так вот, как ты думаешь: отец твой допустил бы, чтобы знамя на землю швырнули?
— Ни за что! — с жаром ответил Борька.
— И я так думаю. А за галстук осудил бы тебя? Борька понурил голову.
— Можно тебя одну вещь спросить? — обратилась к Борьке молчавшая до сих пор Нина. — Правду скажешь?
— Скажу!
— Тогда объясни вот что. Человек ты вроде неплохой. Заводилой можешь быть. Товарищ настоящий. И футболист. И акробат. И насчет скелета придумал очень здорово. Человек как человек. Даже хороший, можно сказать. Но почему в бога веруешь?
— А разве в бога только плохие люди веруют?
— Нет, конечно. Но почему ты веруешь? Может, чудо какое видел?
— То-то и оно, что видел!
Чудо, которое он видел, потрясло его, укрепило веру в могущество бога…
«Выведи меня на крылечко, Боренька», — не раз просил его сосед по квартире, в которой когда-то покойные мать и отец снимали комнатенку. Сосед опирался на Борькино плечо, и оба медленно шли к крыльцу. Там Борька подставлял под его омертвевшую ногу скамеечку. Сосед разговаривал, шутил и вдруг ни с того ни с сего на землю падал, закатывал глаза, начинал корчиться. Кричал. А изо рта у него пена. Страшно глядеть.
Всякие средства пользовал сосед. Лечился у врачей. Ходил к знахарям. Пил какие-то чудодейственные травки. И все без толку… Так и не вылечился бы никогда, если бы не послушался Борькиной матери. Она посоветовала ему молебен отслужить и приложиться к мощам.
Отвели соседа в церковь. Как только он вошел, затрясся весь, упал. Закричал. И с ним приключился точно такой припадок, как всегда. А вокруг тропарь в честь Симеона пели. И Борька вместе со всеми шептал.
Подбежал дьяк к лампаде негасимой, что над ракой Симеона висела, отлил из неё в кружку масла, святой водицы добавил, размешал и соседу поднес. Чуть не захлебнулся сосед, но пришел в чувство. Многие заплакали.
Страшно стало Борьке. Уцепился он за материну юбку да так заорал, что пришлось его вынести на паперть…
Хоть и поцеловал сосед чудотворца в руку сквозь прорезь, а чуда не свершилось. Домой все возвращались мрачные.
И вдруг среди ночи — истошный крик. Бросились все, как были полуодетые, в комнату к соседу: «Помирает, что ли?» А сосед… пляшет! Пляшет, и по его лицу катятся слезы… Мать красивым грудным голосом величание затянула: «Ублажаем тя, преподобе отче Симеоне, и чтем святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов…» Свершилось чудо. Вылечился сосед. Навсегда вылечился.
— Вы, Александр Иванович, сомневаетесь, конечно, что так было, и они не верят, видите, как Влас хохочет, — с грустью закончил Борька, — а только все это — истинная правда! Был человек порченый, стал нормальный.
— Я тебе верю, — к удивлению всех, сказал учитель. — И верю, что сосед твой не шарлатан. Внезапные исцеления бывают. Только мощи тут совсем ни при чем. Нервные болезни иногда происходят от самовнушения. Самовнушением и излечиваются. Самовнушением, а вовсе не мощами. И у твоего соседа была нервная болезнь. Я вот какой случай припоминаю. У нас в госпитале один раненый лишился дара речи. А потом речь к нему вернулась. А было это так. Раненому становилось все хуже. Парализовало руку и ногу. Еле-еле двигался на костылях. А однажды сидел он на завалинке и увидел, как с высокой крыши падает мальчишка-голубятник. Это настолько потрясло раненого, что к нему вернулся дар речи, он отшвырнул в сторону костыли и бросился к упавшему мальчишке.
— А Павлик про такой случай рассказывал, — вмешалась Нина. — У его отца друг есть, зубной врач. Очень вспыльчивый. Приходит к нему пациент, стонет, а до больного зуба дотронуться не дает. Совсем врача замучил. Тот не выдержал, рассвирепел да ка-ак даст ему в скулу! Зуб сразу болеть перестал. Не знал потом пациент, как врача отблагодарить за такое лечение…
Все засмеялись. Даже Борька улыбнулся. «Хоть бы Аркадия Викентьевича кто так вылечил…» — подумал он.
— А насчет мощей, — продолжал Александр Иванович, — я тебе вот что скажу. Если условия для гниения благоприятны, то святой сгниет в могиле, как обыкновенный грешник. И, наоборот, бывали случаи, когда находили нетленными тела известных пьяниц, гуляк, скандалистов и даже, представь себе, безбожников! Как это объяснить? Как объяснить, что сохранились нетленные тела крыс, лягушек, мышей и других животных? Ведь не будешь же ты утверждать, что они тоже свято жили?
Борька молчал.
— А священнослужители частенько верующих обманывали. Вместо мощей подделки всякие клали. В девятнадцатом году во многих монастырях и церквах по просьбе самих верующих делали ревизию мощам. По всей России. В одной гробнице в Архангельске нашли обыкновенный уголь, битые кирпичи, щебень, в другом городе в раке обнаружили матерчатую куклу, в третьей не было ничего, кроме ваты…
— А что нашли в гробнице у нашего Симеона? — спросила Нина.
— В нашей церкви раку, может, и не обследовали. Я не знаю, — ответил Александр Иванович. — Ну, ребята, пора домой! Мать волнуется…
— А что решили насчет футбола? — спросил дорогой Борька.
— Ничего не решили, — ответил Влас. — Коля сказал, что футбол — не буржуазная игра, а настоящая физкультурная. А я сказал, — сверкнул глазами Влас, — что лучше играть во все буржуазные игры сразу, чем слушать фискалов…
Александр Иванович вдруг остановился около телеграфного столба.
— Смотри-ка, Борис! Интересное объявление!
На небольшой бумажке, прилепленной к столбу черным хлебным мякишем, было написано фиолетовыми чернилами:
Вернувшись домой, Александр Иванович хитро глянул на Борьку и снял трубку телефона:
— Алло! Двадцать три шестнадцать! Я по объявлению!
— Да, да, слушаю… — услышал Борька голос из трубки.
— Вам комната нужна?
— А в каком районе?
— В центре. Вы не можете сказать, когда точно приедет цирк?
— Дня через два-три… Так какой адрес, я записываю.
— Сейчас я перезвоню. Что-то плохо слышно, — сказал Александр Иванович, подмигнул Борьке и положил трубку на рычаг. — Вот видишь, совсем немного ждать осталось! Ну как, идем завтра в клуб?
— Идемте… — вздохнул Борька.