Повесть о Демидке и медной копейке - Куликов Геомар Георгиевич 8 стр.


— От фальшивых монетчиков народу разорение, государевой казне убыток. Поди прочь!

На Фролку глядеть — у Демидки сердце разрывается. Обхватил боярские ноги:

— Не будет больше!

Илья Данилович оттолкнул сердито:

— Вон пошёл!

Закричал Демидка в беспамятстве:

— Отпусти! Не то тебе хуже будет!

Стукнул боярин посохом об каменный пол:

— Аггей, забери щенка!

Бьётся Демидка в Аггеевых руках, кричит:

— А про тебя знаешь что по всей Москве говорят! Сам же вчера…

Не успел выговорить. Последнее, что увидел, — Аггеев волосатый кулак.

Очнулся — руки скручены назад. В голове, словно колокол церковный, гудит. Шеей не двинуть — больно.

Скосил глаза — напротив стена бревенчатая. На ней конская сбруя, хомуты развешаны. Признал — то ж каморка на боярской конюшне.

Плакать — слёз нет. Лежит Демидка и думает: отчего так получается? Вовсе ни за что тятька его пропал. Фролкина вина — смертью ему, видать, обернётся. А боярину Милославскому те же дела с рук сходят.

Вздохнул: царь того не знает. Кабы сказать — худо пришлось вору-боярину.

Стал мечтать Демидка.

Пойдёт он к царю Алексею Михайловичу. Мимо бояр, что к царю народ не допускают, мышью прошмыгнёт.

Выслушает его царь, велит: «Позвать сюда тотчас боярина Милославского на мой суд за такие его преступные дела…»

Недоглядел Демидка расправы над вороватым и жестоким боярином. Не успел: загремел засов, которым была заперта дверь каморки.

Сжался Демидка в комок.

Горой над ним — боярин Илья Данилович. За ним — Аггеева красная рожа.

Ткнул боярин Демидку посохом:

— О спасении души молись, гадёныш! — Приказал Аггею: — Исполняй!

И вышел.

Пусто и тоскливо сделалось разом у Демидки на душе. В Аггеевых глазах увидел — не выйти отсюда живым.

— Дождался, собачий сын!

Свистнул тонко кнут — поплыл у Демидки перед глазами красный туман. Сноровистая рука у Аггея, привычная. Здоровых мужиков запарывал насмерть…

Демидка, чтоб не кричать, губы закусил. Второго удара ждёт.

Скрипнула дверь, знакомый голос сказал:.

— Погоди, Аггей!

Поднял Демидка голову — бабка Анфиса на пороге.

Аггей зубы оскалил:

— Плетей захотелось?!

У бабки Анфисы лицо твёрдое, чужое. Глаза смотрят строго.

— Не пугай! Стара я, чтоб смерти бояться. Слушай-ка лучше моё слово…

Выбраниться хотел Аггей, бабка Анфиса руку подняла, остановила:

— Мальчонку пальцем больше не тронешь. Положишь в мешок и вынесешь с боярского двора, куда велю. Боярину, вернёшься, скажешь: сделал всё, как велено было…

Красное лицо Аггеево свекольным цветом залилось:

— Спятила, мне такое предлагаешь?!

— Гляди, чай, у тебя тоже не две головы. Мальчонку загубишь — будет известно боярину про твои дела.

— Про мои дела боярин не хуже тебя знает.

— Не про все. А как про иные догадается — висеть тебе с братьями на одном суку. Боярин, вишь ты, других обмануть не прочь. А когда его добро воруют — страсть ему это не по нраву…

Опустил голову Аггей. Подумал. Плеть в угол швырнул.

— Придёт пора, сочтёмся…

Душно Демидке в мешке, неудобно. От Аггеевой спины едким потом пахнет. Однако и не то претерпел бы безропотно.

От неминучей погибели вызволила его бабка Анфиса.

— Здесь! — услышал её голос.

Стукнулся Демидка об землю — скинул Аггей со спины мешок.

— Развязывай!

Щурится Демидка на ярком солнце. Трёт глаза.

Бабка Анфиса — строго Аггею:

— Забирай мешок. Возвращайся с богом.

Ушёл Аггей, слова не сказал.

Бабка Анфиса Демидку перекрестила. Узелок с едой сунула в руки:

— И ты иди! Не без добрых людей свет. Сама определила бы к кому — да хуже, боярин скорее дознается.

Ткнулся Демидка губами неловко в старухину руку.

— Спаси тебя бог!

И бегом, подалее скорей от палат Ильи Даниловича Милославского.

Медный бунт

Проснулся Демидка — спал подле чужой бани на соломе, — гудят московские колокола тревожно, часто. Не слышал никогда такого звона. Через плетень перемахнул — мужики бегут, бабы, ребятишки малые.

Пустился Демидка вместе со всеми. У мальчишки-погодка спросил:

— Что стряслось?

— Тятька говорит, ночью листы по Москве развесили. Про боярскую измену, про воровство и обман в денежных делах… Айда быстрее!..

— Айда…

Добежали до Лубянки. Народу там — видимо-невидимо!

Петька, новый Демидкин знакомый, — промеж людей ужом. Демидка за ним. Где толкнут, где и по затылку треснут, а пробрались вперёд.

На столбе, и верно, белый лист приклеен. Возле листа — мужик в стрелецком кафтане, лицо красное, разгорячённое.

— Ух ты! — Петька в бок Демидку толкнул. — Дядька Кузьма Нагаев…

— «Бояре Милославский да другие, гость Василий Шорин медными деньгами обогатели…» — вычитывал громким голосом стрелец.

Заволновалась вдруг толпа, зашумела. Глянул Демидка, куда все глядят, — врезались в толпу верхом на лошадях люди: видать, важные.

— Эва, — кто-то заметил, — дворянин Ларионов да дьяк Башмаков пожаловали!

— Разойдись! Пропусти! — покрикивают царёвы слуги.

Расступился народ — того гляди, лошадиными копытами затопчут.

Ладно всё было сделано. Мужики рты пораскрывали, а лист у царёвых слуг уже в руках, и повернули они обратно.

Первым Кузёмка Нагаев опомнился:

— Куда?!

Через плечо ему Ларионов бросил:

— К государю, он рассудит!

— Стой! — закричал что есть мочи Кузёмка. — Люди добрые! Народ православный! Обманут вас! Отдадут тот лист боярину Илье Даниловичу Милославскому, и тем дело изойдёт! Толку не будет!

Схватили чьи-то руки Ларионову лошадь за узду, другие руки к седоку потянулись. Под Башмаковым лошадь взвилась, чуть дьяка наземь не сбросила.

— Стой! — закричал что есть мочи Кузёмка. — Люди добрые! Народ православный! Обманут вас!

Вырвал кто-то заветный лист.

Закричали, заулюлюкали мужики. Кинулись за царёвыми слугами. Едва укрылись те за Спасскими кремлёвскими воротами.

— Будет бумажки читать! — рявкнул во всё горло кряжистый мужик. — Пошли с ненавистными людьми посчитаемся — двор-то Васьки Шорина, чай, недалече!

Знакомо Демидке имя купца Василия Шорина. Богат был, а как стал денежными сборами ведать — ещё богаче сделался. Невзлюбил его народ московский за алчность и бессердечие.

Подхватили многие голоса:

— Пошли!

— Разочтёмся за всё разом!

Понесло Демидку людской волной, потерял недолгого своего приятеля Петьку.

Крепок, добротен дом знатного купца. Ворота и забор дубовые.

Кряжистый мужик, впереди других шедший, крикнул:

— Ломай, чего глядеть!

Затрещали ворота. Подались нехотя.

Ввалилась толпа во двор. Мужик перепуганную бабу остановил:

— Где хозяин?!

— Дома нету… Куда делся, не знаем…

— Ищи, братцы! Может, и найдётся! — крикнул мужик. — Да Васькиного добра, нажитого, делами тёмными, не жалей!

Возле дома кипит водоворот людской. Много добра накопил Василий Шорин — всё мужики из кладовых да чуланов повыкидывали. Кто кафтан нарядный примеряет. Кто шубу соболью на плечи накинул. А иной мешок муки тащит, детишкам для прокормления.

Один из Шориновых слуг вступился было за хозяйское добро, сказали ему наставительно:

— Всё это — пот наш и наша кровь… Своё берём… Отойди от греха!

Точно ураган на улице бушует. Бегут люди. Неподалёку ещё чьи-то ворота трещат. Колокола набатом трезвонят.

Жутко и весело Демидке!

Два мужика скорым шагом прошли. Поймал Демидка обрывок разговора.

— …нешто не в Кремле царь?

— Нет, в селе своём подмосковном Коломенском.

— Успеем? Говорят, спозаранку народ туда пошёл.

— Коли не мешкать, авось в пору попадём…

У Демидки дух захватило. Вот оно! Самый случай выходит. Может, и ему удастся сказать царю своё слово. И про тятьку, что безвинно пострадал. И про Фролку. И про боярина Милославского, который ему, Демидке, в своих делах фальшивомонетных, почитай, прямо признался…

Шагает Демидка за мужиками. Чем дальше, тем народу вокруг больше. С разных сторон словно ручейки в одну реку сливаются. Идут торговцы, что победней, и ремесленники. Рядом с ними солдаты с оружием. Им бы против мятежников быть, да нет никакой мочи жить на государево жалованье. То здесь, то там стрелецкий кафтан мелькнёт. Жизнь тоже нелёгкая у стрельцов. Холопы тут же, крестьяне, другой московский люд.

Иной мужик прикрикнет на Демидку:

— А ну, живо домой!

Демидка шнырь в толпу — поминай как звали! Чуть было на дядьку Михайлу не налетел. Обрадовался, да тут же сообразил: первым делом станет дядька Михайла про Фролку-кузнеца расспрашивать, а Демидке про то вспоминать — нож острый.

Другой знакомец Демидкин сам от него отказался.

Завидел Демидка мужика, которого прежде будто встречал. Поначалу подумал: мало ли кто возле лавки на Пожаре толкался. А потом вспомнил, подбежал:

— Дяденька атаман! А дяденька атаман!

Шагает мужик, словно не его кличут.

Забежал Демидка вперёд: не ошибся ли? Нет, точно он, вожак лесных разбойников.

«Может, плохо слышать стал?» — подумал. Закричал что есть силы:

— Дяденька атаман! А ведь я признал тебя!

Все, кто поблизости шли, обернулись. Мужик оглядел Демидку неприветливо.

— Обознался, малый!

— Нет! — горячо возразил Демидка. — Я тебя хорошо запомнил. Ты у нас с тятькой в лесу лошадь отобрал да съестное всё…

Засмеялись вокруг:

— Эва, какого приятеля встретил!

А мужик вовсе сердито:

— Портки спущу сейчас…

Обиделся Демидка.

Отстал.

На обочину дороги вышел. Глядь, впереди словно жёлтый дым стелется. Присмотрелся, навстречу, видать из Коломенского, — толпа.

Смешались два потока.

Те, что из Коломенского, рассказывают:

— Царь листы и челобитную взял. Обещал решение по нашим жалобам принять…

А те, что из Москвы:

— Вы и поверили? Нешто не помните, что про Морозова царь сулил? Мы дворы купцов Шорина и Задорина погромили в Москве да и многие другие тоже. Сына Василия Шорина поймали — бежать хотел… Разом кончать надо. Пускай царь Милославских да иных выдаст…

Уговаривать долго не пришлось — двинулись тоже в Коломенское.

Расправа

В садах, словно в зелёном море, купается село Коломенское. Дивным строением высится церковь на берегу реки. Между церковью и воротами царского двора — площадь.

Толчея великая на той площади. И вьются стрельцы да воины иноземные все возле бородатого человека в дорогой одежде. Стал человек на коня садиться — десять рук помогают.

Мужики к тому человеку:

— С голоду помираем, государь!

— Налогами задавили!

— Милославский, Шорин и другие на медных деньгах богатеют, а нам чистая погибель!

Понял Демидка — царь перед ним!

От мужицких слов лицо царя Алексей Михайловича потемнело гневно.

— Сказал, разберу жалобы! Чего ж ещё?!

Загудели угрожающе мужики. К царю, слуг его оттесняя, придвинулись. Стрелецкого начальника, не в меру ретивого, за грудки схватили.

Попятился испуганно царь.

А толпа наступает:

— Терпенья нет! Выдавай бояр ненавистных! Не то силой возьмём!

Махнул царь плетью:

— Рубить и сечь бунтовщиков без пощады!

Распахнулись ворота царской усадьбы, и мужикам навстречу — вооружённые стрельцы да солдаты.

Попятилась толпа было назад — а там тоже царёвы слуги с секирами и саблями. Заметались люди. А стрельцы слово государево точно исполняют. Не жалеют ни старого, ни малого, ни своего брата стрельца, коль в мятеже замешан.

Валятся в пыль порубанные люди, топчут ещё живых кони.

На дядьку Михайлу налетел скуластый стрелец с бешеными глазами.

— Эх! — как мясник выдохнул.

Пал на землю дядька Михайла, раскинув руки, на лице застыло удивление.

Скуластый — за Демидкой. Закричал дико Демидка:

— Дяденька, родненький, не надо…

А стрелец:

— Подыхай, щенок!

Саблю над Демидкиной головой занёс.

И вдруг чей-то кулак стрельцу прямо меж глаз.

Взвыл тот от боли.

Мужик ещё раз кулак поднял, покатился замертво скуластый стрелец, оскалив зубы.

— К реке беги! — обернулся мужик к Демидке.

Обмер Демидка — атаман перед ним. Лицо кровью залито.

— Столбом-то не стой, засекут!..

Атаман к реке — Демидка за ним. Скатились с крутого берега. Глядит Демидка, у атамана левая рука плетью висит.

Плавать умел Демидка. И не худо. Возле речки стояла отцова кузница — как не научиться.

Отмахивает Демидка сажёнками споро, а с атаманом неладное делается: то вынырнет, то под водой скроется.

Догнал его Демидка, отфыркиваясь, выговорил:

— За меня держись!

Повернул атаман почерневшее от боли лицо, головой мотнул: нет, дескать.

— Хватайся! — крикнул Демидка. — Потонешь!

Положил атаман перешибленную руку на Демидкино плечо — перетрухнул Демидка. Словно двухпудовая гиря легла. Так на дно и потянуло.

— Тяжело? — спросил атаман.

— Не… — еле выговорил Демидка.

Через середину реки перебрались, чувствует Демидка — нету сил больше. Всё тело чугуном налилось. Атаман, будто узнал, снял руку:

— Отдохни…

Поплыли малость рядом, атаман опять стал под воду уходить, дышит тяжело, хрипло.

Как доплыли — Демидка и не помнил толком.

Выбрались на берег — атаман головой в песок.

— Дяденька атаман, пошли… — трясёт его Демидка. — Конные царёвы слуги переплывают через речку.

Атаман не отвечает.

Ухватил Демидка его за правую руку, поволок от берега. Тяжела ноша, задыхается Демидка. И уж не вода, пот заливает лицо.

До кустов добрался, передохнул малость — и дальше. Вот-вот царёвы слуги покажутся на этом берегу…

Тащит Демидка атамана, озирается по сторонам. Далеко всё одно не уйти. Надо искать укрытие.

Завидел стог сена — обрадовался. Туда повернул.

Сено свежее, душистое.

Принялся нору копать в сене — стон за спиной. Обернулся — атаман, на локти поднялся, оглядывается.

— Ты, что ли, меня сюда…

— Ага!

До смерти обрадовался, что атаман в себя пришёл.

— Выходит, кормить бы мне без тебя раков…

Засмеялся Демидка:

— Кабы не ты, меня стрелец засек бы…

— Стало быть, квиты?

— Вроде бы так…

— Ну и ладно. А теперь беги отсюда со всех ног! Незваные гости, того гляди, пожалуют. Со мной поймают — худо придётся.

Заупрямился Демидка.

— Не пойду. Пропадать, так вместе.

— Не перечь! — рассердился атаман. — Не хочу греха на душу брать, чтоб через меня ты погибнул.

Сказал и насторожился. Прислушался Демидка. Со стороны реки конский топот и голоса.

— Беги! — приказал атаман.

— Куда ж бежать? Поздно! Я вон нору в сене сделал. Полезай. Я за тобой…

Покрутил головой атаман. С Демидкиной помощью в стог забрался. Демидка охапкой сена изнутри дыру закрыл. Топот и голоса всё ближе.

— Гляди! Стог сена стоит! Разметать бы надо, может, кто спрятался…

— Хлопотно больно. И так проверим.

Слышит Демидка, спрыгнул кто-то с лошади и к стогу подходит.

— Эй, кто есть, выходи! Саблями всё одно поколем!

Зашуршало что-то сбоку, сверху, сзади. Почувствовал Демидка, будто его кто-то по щеке холодным языком лизнул. Скосил глаза в зелёной полутьме и обмер. Язык-то стальной, сабля с чёрными следами крови…

— Нету никого, едем дальше!

Затих конский топот, а Демидка с атаманом так и просидели до самой ночи в укрытии.

Демидка спросил только:

— Ты и вправду меня тогда, на дороге, не узнал?

— Не с руки было. Неужто не понимаешь? Кругом народ разный, а ты во всю глотку: «Здравствуй, дяденька атаман, помнишь, как лошадь у нас с тятькой отнял…»

Демидка смущённо засопел.

— Лошадь-то, помнится, вернул вам…

— Я про то и хотел сказать, не успел…

— Ш-ш-ш… — остановил атаман. — Слышишь?

Назад Дальше