ты замечаешь, что твой брат больше всего смеется, когда ты говоришь гадость, и тогда ты лелеешь надежду, что он умрет от смеха.
Не знаю, расскажу ли я моей сите Эспе о последней протечке, потому что на втором
занятии с ней, у меня хватило времени только на то, чтобы прочитать ей первую тетрадь.
Пока я читал, у меня сложилось такое чувство, что несколько раз сита Эспе клевала носом,
как это делает дедуля после обеда, из-за своего простатита. Я спросил ситу, не было ли у нее простатита, раз она клюет носом. Сита Эспе ответила, что не дремлет (хотя известно, что дремлет), и что у нее нет простатита, поскольку у женщин не бывает простатита. А потом добавила, что прошел уже час, и мне нет никакой нужды приходить к ней снова. Сита Эспе не обнаружила у меня никаких травм. Думаю, она плохо меня разглядела. Она сказала маме, что я всего лишь хочу поговорить, очень-очень хочу, что, если бы я не разговаривал, то умер бы. Это желание поболтать больше, чем просто болезнь, это – чрезмерность. Она как тяжесть в животе. Ну что еще за дурацкий диагноз! Я тоже ставлю диагноз, не злись.
Сита Эспе сказала маме, все, что мне необходимо, это, чтобы дома меня выслушивали.
- Что, еще больше? – воскликнула мама.
Джихад высказал мне, что сита Эспе избавилась от моей противной двухчасовой
недельной болтовни. Он выделывается, потому что его она не прогнала, а только меня. Прогнала только меня. Если бы у меня не было очков, я бы точно с ним подрался. А так мне надоело получать с двух сторон – от Джихада и от матери, когда она видит сломанные очки.
Я из сторонников подставлять другую щеку. Мой отец говорит: “Если тебя бьют, ты
должен давать сдачу”. Чтобы снова получить? Ага, ща, держи карман шире!
Ладно, это дело с сеньоритой Эспе мне жутко не понравилось, правда. Только представь,
ты сдаешь анализ мочи, получаешь результат и читаешь “вы - дерьмо”, и подпись: доктор Мартинес.
Ну и разочарование! Матери все это, должно быть, тоже не понравилось, потому что она
ворчит:
- И эта тетка будет мне говорить, что я не слушаю ребенка. Да ведь он даже не дает мне
включить стиральную машину.
В конце концов, я был вынужден заплакать. Ты сделал бы то же самое. Мама сказала, что
сегодня вечером все будут меня слушать, чтобы никто из посторонних потом не говорил, что в доме меня никто не слушает.
Вскоре все пришли в мою комнату.
Я был даже немного смущен, правда. Дедуля прилег на соседней кровати, мама – присела
на мою в обнимку с Дуралеем, а отец просто разлегся на ней. Все в один голос сказали:
- Говори.
Вот черт, мне не нравится импровизировать, поэтому я схватил две свои тетрадки и начал
читать. Когда я перешел ко второй, меня прервал храп отца. Он храпел, как морж. Потом я не знал, что делать, потому что мою кровать заняли, и я не мог лечь. В общем, я пошел в кровать родителей и свернулся на ней клубочком. Ах, да, я выключил им свет, радио и накрыл их дедовым пледом. Абсолютно точно, что завтра утром, мама проснется и скажет, что у нее болят все кости. Ага, пусть почувствует. Это им за то, что не дослушали историю моей жизни до конца. Я начал подумывать, что мои тетрадки нагонят скуку даже на овец.
Утром, наверное, мне дадут нагоняй, не знаю за что, но, точно, дадут. Я предчувствую это
так же, как и неуд на экзамене. Сусана говорит, что, когда человека отовсюду выгнали, его ведут к психологу, а раньше его отвозили на необитаемые острова. Если бы мне пришлось выбирать между ситой Эспе и необитаемым островом, я выбрал бы… родительскую кровать. Эта необитаемая кровать самая большая из тех, что я видел в своей жизни, и она только для любящих супругов.
Хотя, по мнению матери, любящие супруги – это только слова.
Сита – сокр. от сеньорита
Глава 4. Капитан Хек
Несколько дней я не ходил в школу, потому что мы с отцом проводили время у окулиста
по вине одного малолетнего хулигана, которому закон не писан, некоего капитана Хека. Это были несколько ужасных, наполненных насилием, дней в моей жизни.
Хотел бы я, чтобы Рэмбо побывал в таких ужасных переделках, в каких оказался я. Этот
дядька живо поджал бы свой хвост. Но, я расскажу все с самого начала. На днях я пребывал в полном спокойствии в парке Дерева Висельника. Мы называем так парк потому, что в нем есть одно дерево, на вид очень удобное для того, чтобы на нем вешаться, дерево дикого Запада. Я был там с Ушастиком Лопесом. Мы играли в кровожадного волчка – чей волчок сильнее, когда неожиданно приперся хамло Джихад, наступил своей лапой на волчок, хорошо, что не на мой, и сказал мне: “ Теперь мы будем играть в то, что я был капитаном Америка” – после этого решительного приказа наглец указал на Ушастика и добавил: “Вот этот был девчонкой, а Манолито – гнусный предатель, и я дрался с ним не на жизнь, а на смерть. Я остался с девчонкой, а Манолито свалился на землю с пробитой башкой”. Такой вот Джихад, ему нравится, если основы игр становятся понятными с самого начала. По правде говоря, я понял, что отметелит он меня по полной и сказал:
- Да, ладно, еще чего! Я сам хочу быть девчонкой.
Этот грязный подлец Ушастик был рад принять роль, которую отвел ему Джихад:
- Ну, нет, девчонку сыграю я, потому что у меня здорово получится сыграть ее. Я сыграю
ее так, как играл бы, чтобы заполучить Оскара в Голливуде в номинации лучшая актриса второго плана.
Я посмотрел на него глазами полными ненависти, но меня осенило, и я спросил: “А
почему бы нам не отложить эту игру до завтра? Дело в том, что мне нужно психологически настроиться”.
Куда там, этот забияка Джихад ответил: “Сейчас!”
Ушастик заверещал, изображая принцессу, на которую напали. Он вопил, как заведенный.
Я же помчался прочь, словно был чемпионом в гладком забеге на стометровку.
Я из того класса ребят, которым нравится драться в смысле отступать. Но в этой жизни
люди подразделяются на две большие группы: те, кто в беге побеждает, и те, кто проигрывает. Я отношусь ко вторым. Этот задира Джихад, схватил меня за капюшон моего, уже знакомого всем, пальто и с вызовом сказал:
- Защищайся, Очкарик. У тебя есть возможность подраться с самым крутым парнем в
классе, со мной.
Что ж тут попишешь, такова, видать, была моя судьба. Должен признаться, что если тебя
заставил целовать землю Пиолин, это не то же самое, что тебе навесил фонарь под глазом Рэмбо, этим хвастаться не станешь.
Я не мог защищаться руками, потому что все мое тело было парализовано из-за
нахлынувших чувств в этот напряженный, критический момент моей жизни. Так что я вынужден был защищать себя ртом. Он единственный откликался на мои призывы, когда я, обездвиженный, находился на пороге смерти. Когда я говорю, что защищался ртом, то не имею в виду то, что кусался, я не зверь, я хочу сказать, что убеждал:
- Дело в том, что я король, а короля никто не может бить, потому что это запрещено
Конституцией, так что, если ты меня ударишь, твои кости сгниют в тюрьме, и весь испанский народ будет против тебя. Ты должен признать, что, если бы на земле проводился всемирный конкурс болтовни, то моя болтовня была бы, по меньшей мере, финалистом. Но, на Джихада громкие слова не производят впечатления, он – крепкий орешек, типичный грубиян.
- Шиш тебе! Еще чего, будешь ты королем, как же. Короли не могут носить очки, а, если
они рождаются с очками, их отправляют за границу, и назначают королем другого.
Этого я, конечно, не ожидал. Отец рассказывал, что он не служил в армии из-за очков, но
я не знал, что из-за очков ты не можешь стать королем. Король – это профессия, о которой я, конечно же, никогда не думал, но в этот самый переломный момент мне казалось, что это единственная профессия, заслуживающая внимания в этом мире, ведь она избавила бы меня от столь опасного типа, как Джихад.
Однажды по телеку я видел мужика, который рассказывал о том, что один раз он
преспокойно летел себе на самолете, как вдруг приходит пилот и объявляет по громкоговорителю, что отказали двигатели, и они должны совершить вынужденную посадку. Этот дядька – американец, но он не был актером. Так вот он рассказывал, что пока самолет, пикируя, падал, он подумал: “Это самые последние мгновения моей жизни”. И тогда все, что он сделал с момента рождения, начало мысленно прокручиваться у него в голове, как фильм. Так вот со мной произошло то же самое, только наоборот. В те минуты, что эта тупая скотина Джихад крепко держал меня за куртку, и я был на волосок от того, чтобы свалиться на землю с пробитой башкой, моя жизнь прокрутилась, как фильм, только не назад, а вперед. Я увидел свое будущее. Мысленно я увидел все свои дни, но они проносились в моем мозгу с такой гигантской скоростью, что я почти ничего и не помню. Помню лишь две вещи. Я был королем и поздно вечером, после новостей, выступал по телевидению со своей семьей. Точь-в-точь так же, как выступают испанские короли сейчас. На фотографии я был в центре, в типичной королевской мантии и слегка сдвинутой набок короне. Мне нравится носить короны именно так, слегка сдвинутыми набок. Сбоку от меня восседал дедуля в парадно-выгребной одежде и стояли отец с Дуралеем, которого обнимала мать.
Все мы улыбались. Звучал гимн Испании: “Чунда, чунда, Тачунда, чунда, чунда,
Татачундачун, Тачунда, чунда, чун… ” Но Джихад еще крепче вцепился в мою шею, и мои мысли тут же вынуждены были вернуться к реальности.
Джихад говорил, что короли не могли носить очки. Хорошо еще, что в мозгу у меня
прояснилось, и я дерзко, с вызовом ему ответил:
- Вранье, посмотри на короля Бодуэна, – это был, что называется, удар ниже пояса. Я
вспомнил короля Бодуэна, поскольку моя соседка Луиса говорит, что она плакала, когда умер Бодуэн, бельгийский король.
Она проводила летом отпуск в Мотриле, как Его Величество. Она говорит, что Величество
был отличным человеком, потому что женился на испанке, которую звали, как актрису, Фабиола. Только эта бедняжка Фабиола была из тех испанок, что не отличаются особой красотой.
Луиса говорит, что в Мотриле они жили по соседству дверь в дверь. Мама всегда вслед за
ней шепчет себе под нос: “ Да уж, дверь в дверь. Подумать только, у нее нет никакого воображения”.
Джихаду осточертел король Бодуэн с его очками и он спросил:
- Ты все еще хочешь быть королем, Очкарик?
Каждый раз он называл меня очкариком. Я ответил, что хочу, и это был мой самый
большой просчет.
Без предупреждения он ударил кулаком прямо по стеклам моих очков, повернулся, и,
уходя, сказал:
- Миссия завершена.
Встречаются ребята, которые считают своей миссией стукнуть меня кулаком в парке
Висельника. В этот решающий момент моей жизни я увидел приближающегося деда, подумал, что мои тылы под надежной защитой и проорал наглецу Джихаду:
- Ты никогда не будешь капитаном Америкой! Единственным, кем ты можешь быть в
своей жизни – это капитаном Хеком! Все на свете узнают, что ты капитан Хек, рыбий капитан!
Дело в том, что в нашей забегаловке, баре “Тропезон”, все называют его отца Хек, и не
случайно, а потому что он был рыбаком.
Мои слова, должно быть, причинили Джихаду такую же боль, какую его кулак мне. Он
вернулся раньше, чем подошел дед, снял с меня очки и так метко пульнул их, что они повисли на дереве Висельника.
Дед не мог побежать следом за Джихадом, потому что у него простатит, да за Джихадом
и не угонишься, поди ищи-свищи ветра в поле.
Очки висели так высоко, что мы с дедом вынуждены были бросать в них камни, чтобы
они упали.
Мы с дедом вернулись домой. Когда мама увидела фингал под глазом, она сначала обняла
меня, а потом дала затрещину, заметив, в каком виде находятся мои очки. Дед вступился за меня, закричав:
- Не бей его, на сегодня он и так получил достаточно!
Короче, вечером все уже утешали меня, пересказывая фильмы, потому что без очков я ни
фига не вижу.
Вдруг мой отец без всякого предупреждения закатал рукава рубашки и заговорил:
- Вот что, Манолито, я научу тебя фирменному удару Гарсиа, чтобы ни сынок Хека, ни
чей-либо еще, не заставили тебя снова жрать землю.
Фирменный удар Гарсиа потрясающий. Я говорю это не потому, что его показал мне отец.
Сначала он преподал мне теорию:
- Ты должен сделать так, чтобы противник подумал, что ты ударишь слева, а когда он
станет защищать свой левый фланг, ты сильно ударишь его справа.
Это был самый лучший удар, который я когда-либо видел в своей жизни. Мы провели
всего три теоретических урока, а на четвертом отец сказал:
- А теперь, Манолито, покажи, на что способен сын Маноло Гарсиа.
Это был первый мастерский удар.
Я разбил отцу очки. Понятия не имею, как мне удалось разбить два стекла одновременно.
Чудеса, да и только. Мне не пришло в голову ничего другого, как спросить:
- Ну как, получилось?
Отец сдавленным голосом прошептал:
- Иди в кровать, Манолито, пока у меня не появилось желание дать тебе сдачи. Я быстро
лег в кровать, накрылся с головой одеялом и подумал: “Вот бы я проснулся спустя хотя бы пару месяцев после этого проклятого дня”. Но мои уши работали по-прежнему, и я мог слышать, как мать в коридоре выговаривала отцу: “Не иначе, как вы решили сделать миллионером мастера по изготовлению очков!”
Сегодня вечером я сказал деду, что хотел бы спать с ним всю ночь напролет. Дело в том,
что я боюсь спать без очков. Когда день проходит неудачно, все у меня идет наперекосяк, даже во сне. Со мной такое случалось не раз. Когда я уже лежал в постели, у меня начало зудеть все тело. У меня всегда так бывает, когда я взвинчен, и я должен чесаться и чесаться, как шелудивый, чесоточный пес, брошенный посреди автострады.
- Если ты будешь продолжать чесаться, то расчешешься до крови.
- Я не могу заснуть. По вине Джихада я должен спать без очков, из-за него я разбил очки
отцу, а кроме того, когда я вернусь в школу, то вынужден буду снова встретиться с Джихадом, и снова попаду в его когти. Он разобьет мне следующие очки, и следующие, и следующие, потому что он охотится за мной, дедуля.
- Когда ты завтра вернешься от окулиста, мы сведем с Джихадом счеты.
- Если ты отлупишь его, чтобы защитить меня, то они станут дразнить меня божьей
коровкой и девчонкой.
- Я не стану его лупить, я выступлю посредником.
- А кто такой этот посредник?
- Это тот, Манолито, кто должен участвовать во всех грандиозных сражениях и войнах.
Посредник словами добивается того, чего не могут добиться кулаки и бомбы.
Хотел бы я поглядеть на деда и Джихада, у которого слова в одно ухо влетают, а в другое
вылетают. Джихаду наплевать на все. Он не придает значения ни словам училки, ни словам своей матери, которая вечно его ругает. И на слова комиксов ему тоже чихать (он смотрит только рисунки), да и на слова других ребят, как я, тоже. Он хочет лишь отлупить тебя, во что-нибудь играя. Иногда это версия “капитан Америка”, в другой раз версия “Бэтмэн”, но результат всегда один и тот же – отлупить тебя, а лучше сказать, отдубасить меня.
На следующий день мы с отцом направились к окулисту.
А поскольку мы оба видели очень плохо, то взяли такси. Очень редко в учебные дни по
утрам отец ходит со мной куда-нибудь. Почти всегда повсюду меня сопровождает мама. В этот раз мы потрясно прогулялись. Ходить к окулисту – офигительно здорово. Мне нравится, что дядька спрашивает тебя, что ты там видишь, а ты смотришь и отвечаешь “П, а теперь Ж, а сейчас К”. Это единственный момент в твоей жизни, когда тебя что-то спрашивают и не ругают за неправильный ответ.
После окулиста мы пошли позавтракать в кафешку. Я сказал отцу, что хотел бы сесть на
один из стульев у стойки бара, ну те, которые крутятся.