И мальчишки и девочки радостно улыбаются. И все дружным хором приветствуют Брамапутру:
— Здрасьте! Доброе утро!
Он видит улыбающиеся приветливые лица и сразу как будто молодеет от дружеской встречи.
Наверное, он раньше приходил в школу таким же отутюженным и сияющим, как Пафнутий, но сейчас ему трудно следить за собою. Брамапутра так стар, что ему и пуговицы не пришить самому, и помятого галстука не прогладить. Девочки старших классов заходят по очереди к нему на квартиру, как будто в гости, но, конечно, для того только, чтобы навести порядок, что-нибудь починить, погладить, пришить пуговицы.
Кто-то из ребят сказал однажды, будто Брамапутру «выживают из школы», будто другие учителя хотят, чтобы он ушёл на пенсию. Но куда пойдёт он, если, кроме нас и школы, у него нет никого и ничего на свете. Да и жалко было бы нам расстаться с ним, потерять такого учителя, уроки которого для нас настоящий праздник.
Иногда Брамапутра засыпает в классе. Тогда мы встаём у дверей и сторожим его сон. Ведь если учителя узнают, что он спит на уроках, — тогда его непременно переведут на пенсию.
Да, мы все его любим, но вся наша любовь похожа больше на жалость и на благодарность за чудесные уроки.
Я сказала Пыжику, что можно любить не уважая и уважать не любя. Он, не подумав, стал спорить. Тогда я сказала:
— Вот тебе пример: я очень люблю своих подшефных ребят в детском садике. Но как ты думаешь, могу я уважать их?
Пыжик посмотрел на меня с удивлением:
— А знаешь, я думал, что только у меня появляются в голове разные такие же вопросы… Но, кажется, в нашем возрасте все уже начинают думать по-настоящему!
Но вот директора можно лишь уважать. Даже не так я хотела сказать. Его не «можно уважать», а нельзя относиться к нему без уважения. Мы уважаем его за то, что он знает нас не хуже, чем мы сами знаем друг друга. А уж такому никто не скажет: «Простите, я не знала, что этого нельзя делать. Я больше не буду!»
Нет, ничего такого ему не говорят. Да и сам он не говорит разных жалких слов: «Это нехорошо, это неприлично!»
Он просто смотрит, смотрит и смотрит на тебя, потом прищурит глаз и спросит:
— Как же это тебя так угораздило?
И тогда приходится рассказывать всё по порядку.
Он молча выслушает и спросит:
— Ну, а ты-то как относишься к своему поступку? Одобряешь? Осуждаешь? Н-да, — побарабанит он пальцами по столу, — ты, конечно, скажешь сейчас, что осуждаешь свой поступок. Раскаиваешься! И, наверное, думаешь, что взрослые только для того и существуют, чтобы им можно было говорить о раскаянии. Но я хотел бы научить вас всех думать и понимать одну самую простую истину. Какую? А вот какую: когда тебе захочется сделать какую-нибудь гадость другому, подумай: понравилось бы тебе, если бы другой поступил бы так же, как поступаешь ты?
Вот какой у нас директор.
И когда он пришёл в класс и сказал, что может предложить классу кое-что весёлое, интересное, мы вытянули шеи, как гуси.
Директор сказал:
— Талантов у вас — хоть пруд пруди! И художники! И поэты! И прозаики, конечно, найдутся! А вот классная газета у вас такая беззубая, такая неинтересная, что можно подумать, будто в классе нет зубастых, нет интересных ребят. Что это такое? Лень одолевает вас? Времени не хватает? Нет желания?
Славка сказал:
— Это всё от названия! Она от названия скучная… Называется «За учёбу», ну… а это… В такой газете чего напишешь? За учёбу только и писать надо, не правда разве? А за учёбу уже… За учёбу нам учителя пишут! В дневниках! Двойки!
Все захохотали. Пафнутий сделал удивлённое лицо:
— Двойки за учёбу? Ой, за учёбу ли двойки пишут?
Птицын вскочил и начал объяснять, за что ставят двойки, но Пафнутий посадил его и сказал:
— Насчёт двоек, по-моему, всем и всё ясно без объяснений! А вот вопрос с газетой «За учёбу» нужно уточнить, обсудить, обдумать. Стало быть, по вашему мнению, название газеты мешает ей быть интересной, боевой газетой… Допустим! Так, так… А что если переменить название? Пойдёт дело на лад?
— Пойдёт! — крикнули разом мальчишки.
— Тогда в чём же дело? Привязали вас к этому названию, что ли? Не годится оно? Мешает? Тогда долой его!
— А можно, мы сами придумаем? — спросил Пыжик.
— Не только можно, но и должно! Кстати, неудачное название «За учёбу» никто за вас и не придумывал. Вспомните получше! Разве не вы сами когда-то решили назвать свою газету именно так, как называется она сейчас? Кто там хотел предложить другое название? Давайте!
— Халла-балла! — крикнул Пыжик.
Ребята захохотали.
— Что это? — спросил директор. — Боевой клич старьёвщиков или название газеты?
— Нет, я же серьёзно! — сказал Пыжик и, встав, пригладил обеими руками волосы на голове. — Ничего смешного не вижу. Ведь есть же у нас дела разные. Серьёзные! А есть просто халла-балла! И люди тоже! Одни — настоящие, а другие халла-балла. Трепачи! Вот я и думаю… и предлагаю… Пусть будет газета «Халла-Балла», и пусть в ней пишут против тех, кто не настоящий, и против того, что настоящая халла-балла… Критику!
Весь класс закричал:
— Правильно!
— Даёшь «Халла-Балла!»
— Хороший заголовок!
Директор почесал бровь и, подумав, сказал:
— Дело, конечно, ваше; но вам не кажется, что название это чем-то похоже на рахат-лукум, на хундры-мундры, на шашлык-машлык? Впрочем, вы ещё подумаете, надеюсь. Вероятно, будут и другие предложения! Ладно, потом мне скажете.
Когда директор ушёл, в классе сразу на всех партах началось оживлённое обсуждение названия газеты. Многим ребятам понравилось название «Халла-Балла», но никому не понравились слова Пафнутия о том, что наша газета будет чем-то похожей на какие-то «хундры-мундры».
Нина закричала:
— Не надо халла-балла! Другие классы скажут, что газету выпускают у нас старьёвщики. Я против.
— Тогда, — сказала Таня Жигалова, — я тоже присоединяюсь к Нине! Предлагаю назвать газету «Горчичник»!
— «Нокаут»! — крикнул Чи-лень-чи-пень.
— «Товарищ»! — предложила Лена.
И сразу со всех сторон посыпались разные названия:
— «Шило в бок»!
— «Спутник»! — закричала пронзительно Дюймовочка.
— «С лёгким паром»!
— «Спичка в нос»!
— «Розги»! — взвизгнула Лийка под общий хохот.
— «Папина машина»! — закричал Пыжик, вызвав тоже весёлый смех.
— «Четыре бороды»! — всхлипнула радостно Лийка.
— «Школьная гусыня»!
И тут уж начали выкрикивать разные глупости. Ребята так развеселились, что кричали только такие названия, которые могли насмешить всех. В классе поднялся невообразимый шум. Тогда на парту вскочила Дюймовочка и, ужасно волнуясь, запищала:
— Ну, ребята! Ну, что это вы? Мы первоклашки или шестой класс? Давайте же серьёзно! Очень же хорошее название «Спутник», а вы дурачитесь. — Она обвела руками вокруг себя. — Это же наш спутник? Так? И спутник Земли? Верно? И спутник школы! Скажете — нет? И спутник дружбы и товарищества… Лучшего названия всё равно не придумать. Вот сами увидите!
Чтобы было «всё хорошо», Дюймовочка предложила проголосовать и действовала так энергично, что ребята и опомниться не успели, как она уже организовала голосование, и мы, проголосовав быстро, утвердили единогласно название газеты «СПУТНИК», а заодно уж и выбрали редколлегию, в которую вошли Пыжик, Лийка, Марго, Бомба и я. Чудесное название мы придумали для газеты. Редколлегию выбрали тоже не плохую, но «Спутник» наш так и не вышел на орбиту шестого класса.
За окнами уже бродили школьные каникулы. Они как бы вздыхали под окнами, томились в ожидании, спрашивая неслышно: «Ну, скоро ли? Ой, когда же кончатся занятия? Когда же, наконец, можно будет купаться, загорать, собирать грибы и ягоды, не учить уроки?»
Приближалось лето, и все школьные дела вдруг потускнели, стали неинтересными, а мы так надоели друг другу, что только и ждали того часа, когда целое лето уже не будем встречаться ни с двойками, ни с товарищами по классу, когда не нужно будет вставать по утрам и торопиться (ой, как бы не опоздать в школу!) и когда можно просыпаться и, потягиваясь, жмуриться от удовольствия: «Весь день сегодня мой, и я могу делать всё, что только захочу сама!»
14 сентября 1959 года
Ура!
Попали!
Вымпел в самую Луну влепили!
По коридорам, по всем классам перекатываются восторженные крики:
— Ур-р-ра! Мы на Луне!
Все сияют, как начищенные. У всех радостно блестят глаза. Даже учителя радуются с нами. У них в учительской тоже кричали «ура». Директор бегает по школе, как именинник. Наскочив на Бомбу, который делал стойку в коридоре, он только и сказал на бегу:
— Вот, вот, именно так и ходят лунатики!
Как празднично сегодня! И как это хорошо, когда все рады и все довольны. Я думаю, при коммунизме вот такой и будет жизнь. Вся из праздников. Из одних только праздников!
Одно меня огорчает — болезнь Марго. Она теперь всё чаще и чаще болеет. Но лечиться так и не собирается. Я спросила Марго, что сказала ей Софья Михайловна. Оказывается, мать Марго и не подумала даже пойти к Софье Михайловне.
— Мы с мамой в монастырь поедем, — сказала Марго. — Там есть чудотворная икона, которая уже многим помогла вылечиться.
Когда я услышала такую глупость, я побежала к Софье Михайловне и рассказала ей, как мать Марго собирается лечить её иконой.
— Знаю, — сказала Софья Михайловна. — Сама ходила к ним. — Махнув рукой, она вздохнула. — Глупая женщина! Погубит она ребёнка.
— Но разве нельзя заставить её лечить Марго?
— В том-то и дело, что такие болезни насильно не лечат! У Маши больное сердце. Ей нужно сделать операцию сердца. Очень серьёзную операцию. А без согласия родителей врачи не имеют права оперировать детей.
Что же делать?
Противная Марго! Мне и жалко её, и в то же время хотелось бы побить за упрямство. Уж, кажется, кто только не старается воспитывать Марго! И я сама! И другие ребята! И учителя! И даже директор. Но она держится за своего бога, как слепой за палку. Никого не хочет слушать. Сколько мы ни бьёмся с ней, она по-прежнему верит и в своих чертей и в своего бога!
Да и ребята тоже хороши.
Вот Пыжик, например! Обещал помочь перевоспитать Марго, но, кроме обещания, так и не дождались мы от него ничего больше.
Сегодня сказала ему:
— Ты же самая настоящая халла-балла! Говоришь одно, а делаешь что? Ничего ты не делаешь, чтобы спасти Марго! Нашего товарища! Чтобы помочь ей жить! Чтоб она не лечилась молитвами!
Пыжик вздохнул.
— Ты права! — сказал он. — Я трепач! Самый настоящий трепач! Натрепался, а ничего не сделал. Забыл! Понимаешь? Но я сейчас подумаю, что можно сделать. Не мешай! Чапаев будет думать!
Пыжик долго думал, противно посвистывал, потом потёр лоб и сказал в раздумье:
— А что, если мы попробуем… м-м… такой номер?.. Может, получится, а? Попробовать разве?
— Что попробовать?
Не отвечая мне, Пыжик вскочил и принялся бегать по комнате, бормоча под нос:
— Да, да! Это идея! Это здорово может получиться!
Он остановился, скрестил на груди руки и произнёс важно:
— Есть идея! После уроков приходи вместе с Марго ко мне домой. Прихвати кого-нибудь ещё… Из наших! Но, — погрозил он пальцем, — Марго не должна знать, что я буду её воспитывать!
Во время уроков я ломала голову, стараясь догадаться, как же он будет воспитывать Марго. Ну, а вот сейчас, когда уже знаю, что за идея появилась в голове Пыжика, мне кажется, у него ничего не получится. А не получится потому, что вместо воспитания Марго мы все увлеклись в этот вечер новой игрой, которую придумали, воспитывая Марго.
Но расскажу по порядку.
Когда мы пришли к Пыжику, он подмигнул мне, Вале, Нине и, улыбаясь, сказал, что совершенно случайно прочитал сегодня одну забавную историю про монахов.
— Ну, — сказал Пыжик, — и посмеёмся же мы сейчас вместе! Лопнуть можно от смеха! История про монахов. Знаете, что такое монах?
Марго и я кивнули головами, но Валя спросила:
— Это царь? Да?
— Царь — монарх! А это — монах! Вроде попа! Не совсем как поп, но тоже всех дурачит и тоже ничего не делает. Хотите послушать?
Марго сказала:
— Священники молятся богу. И монахи молятся.
— Ну и что? Это работа, по-твоему? Вот сейчас услышишь, как они работают! — сказал Пыжик, снимая с полки книгу.
Мы уселись поудобнее. Пыжик откашлялся и начал читать про хитрого, жадного монаха. Этот монах был самый отвратительный пьянчужка. Он всё время пьянствовал, а чтобы достать деньги на пол-литра, обманывал верующих людей. Монах-пьяница жил в средние века, когда все ещё верили в бога, поэтому он свободно торговал разной немыслимой ерундой. Сострижёт свои ногти, положит их в коробочку и ходит по базару да кричит: «Покупайте ногти Иисуса Христа! Самые свежие ногти! Получены после вознесенья Христа на небо». Потом отрежет у собаки волосы с хвоста и орёт на весь базар: «А вот святые локоны Ангела Гавриила!» А то нальёт в крошечные пузырьки воду из грязной лужи и орёт: «Только у меня можно купить слёзы святой девы Марии и последние капли с чела господа бога, когда закончил он творить в шесть дней небо и землю». Хитрюга монах продавал не только слёзы и пот, но даже звон колоколов храма Соломона. Вынесет на рынок пустые бутылки, запечатанные сургучом, и предлагает тёмным людям настоящий звон колоколов святого храма, который избавляет от всех болезней.
Тут я не выдержала и спросила:
— Неужели его не могли разоблачить? Просто не верится даже, что люди могли быть такими глупыми.
— Ну, не совсем глупыми они были, а просто тёмными, — пояснил Пыжик. — Да и кто же мог разоблачить его? Газеты ведь тогда не выходили. Учти!
— Ну, тёмных и сейчас немало! — сказала Нина. — Верят же некоторые в бога. Марго, например!
Марго вспыхнула.
— Ты всегда стараешься унизить меня! — сказала она со злостью.
— Не обращай внимания, Марго! — заступился Пыжик. — Когда я был маленьким, я сам два раза был в церкви. С бабушкой. Она как-то предложила пойти в церковь. Ну я и пошёл. Думал, церковь — это вроде цирка. — А там такая скучища. Я даже заплакал.
Потом Пыжик прочитал ещё одну историю про монахов. Эти монахи завернули в шёлковый платок хвост осла и тем, кто платил деньги, разрешали целовать ослиный хвост. «Это хвост того священного осла, — врали они, — на котором Иисус Христос приехал в Иерусалим».
Вот какие жулики!
Я слушала и незаметно посматривала на Марго. Интересно всё-таки, как же действуют на неё такие истории? Но ничего особенного не заметила. Марго хохотала вместе с нами и, может быть, даже громче всех. Пожалуй, ей не мешает слушать такие рассказы почаще. Я уже хотела попросить Пыжика почитать ещё что-нибудь такое, но Пыжик вдруг подпрыгнул и со всего размаху шлёпнул себя ладошкою по лбу.
— Ребята! — закричал он. — Идея! Можно организовать интересную игру. Нет, честное слово, это будет здорово. Значит, так: давайте делать такие же ценности, как у монахов!
Мы сначала не поняли Пыжика. Я подумала, что он собирается продавать на рынке слёзы и пот господа бога или что-нибудь вроде звона колоколов.
Пыжик обиделся:
— Да нет! Ты не поняла! Я же не предлагаю обманывать людей. Просто мы организуем новую игру. Будем играть в коллекцию редкостей. Ну вот, например! — он вытащил из письменного стола крошечную коробочку, кусок ваты, потом сбегал на кухню и принёс обглоданную косточку. — Внимание! С помощью рук и собственной фантазии я превращаю на глазах уважаемой публики обыкновенные отбросы в сказочную драгоценность. Алле-гоп!
Он ловко обернул косточку прозрачной папиросной бумагой и бережно положил её в коробочку, на вату.
— Ну? — показал он коробочку. — Угадайте, что это может быть?
— Кости ангелов! — засмеялась Нина.
— Косточка чёрта, с которым дружит Марго! — сказала я.
Марго обиделась.
— Уж очень ты о себе воображаешь! — сказала она. — А по-моему, это кости твоего воображения!
Пыжик встал между нами, потому что моя рука потянулась к Марго (чтобы немного одёрнуть ее), и сказал спокойно:
— Давайте не спорить! Это кости вещего Олега! Остатки, по-научному!