И всё же экспедиция не стала цепью сплошных разочарований. Имелись и победы: маленькие достижения и открытия, полный отчёт о которых он тщательно записывал в походном журнале, заполняя страницы мелким аккуратным почерком и снабжая текст детально прорисованными иллюстрациями и диаграммами.
Четверо суток подряд Плут не слезал с вершины соседнего летучего дерева, неустанно ведя наблюдение, но толстолапы так и не появились. На утро пятого дня он снялся с места и с тяжёлым сердцем отправился дальше. В тот вечер, повесив на ветки походную печку и гамак и привязав «Буревестника», он очинил ветку свинцового дерева и внёс очередную запись в походный журнал:
Но толстолапы снова обманули его ожидания. Как только занялось утро и солнце озарило небосклон, Плут продолжил путь.
Шёл день за днём, сливаясь в памяти в бесконечное однообразие, неделя за неделей, месяц за месяцем, но нигде не встречал он этих робких, застенчивых созданий. Плут похудел, однако мускулы его окрепли, а зрение и слух обострились. Он все лучше понимал Дремучие Леса, их вечно меняющееся настроение, капризный и взбалмошный характер. Он узнавал растения, деревья и обитателей леса, которые скрывались в таинственном мраке. Он понимал, что годится в пищу, а к чему опасно даже притрагиваться. Он изучил все лесные звуки, все запахи. А по ночам он садился делать записи в дневнике, описывая флору и фауну, которая встречалась ему на пути.
Плут отложил затупившуюся ветку свинцового дерева. Он сидел скрестив ноги на высокой ветке колыбельного дерева. Походная печка жарко пылала; влажный воздух был тих и спокоен, даже гамак не раскачивался из-за полного безветрия. Светила луна, озаряя заострившееся, озабоченное лицо мальчика. Ежеобраз напомнил Плуту о товарище.
— Где ты, Стоб? — прошептал он. — Всё ли с тобой в порядке? Нашёл ли ты медные деревья? Начал ли уже работать над диссертацией? Или. — Слова замерли у него на языке. Чувства захлестнули его, и в горле встал комок.
В эту секунду Плут услышал какое-то царапанье. Он обернулся. Слева от него, спрятанное под шишковатым наростом на внутренней стороне толстой горизонтальной ветки, висело что-то отдалённо напоминающее гроздь ананасового винограда. Только цвет у этой кисти был другой — пергаментнобурый, а не пурпурный. Настойчивое шуршание усилилось.
Плут продолжал наблюдение: один из круглых стручков раскрылся, расколовшись пополам, и из похожей на бумагу скорлупки на свет появилось крохотное мокрое насекомое. Оно поползло до конца ветки, затем отряхнуло крылышки под лунным светом.
В тёплом воздухе сбившийся мех обсох и распушился, и насекомое замахало окрепшими крылышками.
— Лесной мотылёк, — прошептал Плут. — Сначала ежеобраз, а теперь — мотылёк! — Он улыбнулся: воспоминания о Магде чередой пронеслись у него в памяти.
Вскоре к первому мотыльку присоединились остальные: стручки лопались один за другим, и из них вылупливались крохотные создания. Наконец последний из них добрался до края ветки и отряхнул крылышки. И тут вся летучая армада взмыла в воздух и устремилась ввысь, озаряемая потоками лунного света.
Боясь моргнуть, Плут как зачарованный смотрел на странный танец лесных мотыльков — они то падали вниз, кружась, подобно осенним листьям на ветру, то взлетали вверх, помахивая радужными крылышками, горевшими, как драгоценные камни, в серебристом сиянии ночного светила.
«Как жаль, что Магда не видит этого, — подумал Плут, улыбаясь. — А может быть, она уже видела этот танец. Может, она уже написала свою диссертацию». — Он нахмурился. Ему самому ещё только предстояло начать исследование.
Плут ужасно мучился от жажды. Фляга была пуста, и, кроме нескольких капель сока, которые он высосал из плотной мякоти древесной груши, двое суток он не пил ничего. В висках у него стучало, в глазах темнело, а внимание рассеивалось.
— Ах ты, растяпа! — крикнул он сам себе, когда нижний парус «Буревестника» зацепился за острую ветку копьевидного куста и небоход потерял равновесие. В ужасе от своей беспечности, Плут поправил паруса и поднял противовесы. Чудом избежав падения, небесный кораблик целым и невредимым взмыл над лесными кронами. Но Плут понимал, что на этот раз ему сильно повезло. Ему необходимо найти воду прежде, чем сознание у него помутится.
Солнце палило невыносимо, и Плут, снова нырнув под лесную сень, продолжал путь низко над землёй, петляя меж деревьев, горевших яркими красками. Ему было известно, что серебристые ивы простирают свои жемчужные разлапые ветви над водой и что над подземными озёрами роем кружится мошкара, но ни одна из примет ему не попадалась на глаза.
В какой-то миг ему показалось, что разум у него меркнет, как вдруг — ошибиться было невозможно — он услышал шум журчащей воды. С внезапным приливом энергии Плут искусно развернул небоход, описал в воздухе круг и обогнул рощицу высоких колыбельных деревьев.
И там, на дальней стороне небольшой песчаной площадки, где буйно разрослась растительность, Плут обнаружил родник. Вода, булькая, стекала с вершины горы по склону, а дальше ручей, перекатываясь по острым камням, впадал в глубокое изумрудное озеро.
— Благодарение Земле и Небесам, — прошептал Плут, пригнувшись к «Буревестнику». — Ну наконец-то.
И всё же он не решался приземлиться. Он медлил. Прекрасный, гостеприимный оазис мог оказаться гибельным местом — такие уголки привлекали самых опасных хищников, обитавших в Дремучих Лесах: саблезубых лесных котов, белогривых волков и, конечно, вжик-вжиков, которые сами никогда не пили воду, но частенько навещали подобные урочища, охотясь на животных, пришедших на водопой.
Плут примостил свой небоход на суку векового колыбельного дерева. Приставив к глазу подзорную трубу, он стал внимательно изучать местность вокруг ручья, стараясь не обращать внимания на пересохший от жажды рот и раскалённый от жары лоб.
Спустя некоторое время из леса, соседствующего с журчащим ручейком, вышло несколько животных на водопой: небольшое стадо пятнистых тильдеров, семейство лесных курочек, одинокий вепрь с длинными загнутыми клыками и крохотными недоверчивыми глазками. Не касаясь поверхности воды, над водоёмом проплыл Реющий Червь: он изящно наклонил голову и несколько раз всосал воду. Пока он пил, воздуховоды, расположенные вдоль его брюха, тихо шипя, выпускали струи сжатого воздуха.
Наконец терпение у Плута лопнуло. Он надёжно привязал свой небоход, спустился на землю по мощному шишковатому стволу колыбельного дерева и, оглядываясь по сторонам, пополз к бурлящему ручью.
Добравшись до воды, он встал на колени и, сложив ладошки, пил, пил и пил холодную воду, набирая горсть за горстью. Он чувствовал, как вода орошает воспалённое горло, течёт по пищеводу, наполняя желудок. В висках сразу же перестало стучать, и взгляд снова стал ясным. Он поспешно схватил наполненную флягу, собираясь вернуться к «Буревестнику» и продолжить путь, как вдруг что-то привлекло его внимание.
След.
Плут открыл рот, с трудом веря в удачу. Он склонился над отпечатком, чтобы получше разглядеть глубокую вмятину на мягком сыром песке у кромки воды. Хотя ямка показалась ему меньше, чем та, которую он заметил рядом с тыкводубом, однако форма ступни и пальцев была такой же. Сомнений быть не могло! Это след толстолапа! Кроме того, отпечаток был очень чёткий, значит, толстолап совсем недавно навещал эти места.
Плута буквально распирало от радости. Вскочив на ноги, он обшарил весь участок вокруг ручья. Он нашёл ещё много таких следов — явно сюда приходил на водопой толстолап. Некоторые отпечатки были полустёртыми и уже едва заметными, другие оказались свежими, такими же как у кромки воды, значит, за последние несколько дней толстолап не раз утолял здесь жажду.
Изучив отпечатки, он вернулся к колыбельному дереву и влез на ветку.
— Я нашёл такое место! — доверительно шепнул он «Буревестнику». — Теперь будем сидеть и ждать, пока не появится толстолап, на это времени не жалко.
Плут бодрствовал всю ночь. Ночные голоса оживляли тишину леса. Кашляли лягвожоры, попискивали чеханчики, щебетали бритвошипы. Когда на небе появилась луна, её серебряные лучи озарили деревья и лесную траву. Веки у мальчика слипались, и он чуть не заснул, как вдруг, перед самым рассветом, он услышал хруст сломанной ветки. Звук шёл из глубокой тени, где-то по соседству с ним. «Как кто-то мог пройти мимо и не заметить меня?» — недоумевал Плут. Он направил подзорную трубу на то место, откуда слышались шорохи, и подкрутил линзы, наведя прибор на фокус, пока не стала видна каждая прожилка на листе. Внезапно дрогнув, ветки раздвинулись, и из мрака, степенно выступая, показалась высокая плотная фигура.
Это был толстолап! Плут замер на месте, затаив дыхание. Наконец-то он увидел дикого толстолапа!
Это был великолепный экземпляр, с живыми яркими глазами, острыми белыми клыками и длинными сверкающими когтями. Хотя он был меньше ростом, чем толстолапы, которых он видел на Опушке Литейщиков, он был корпулентным, имел внушительный вид и солидный вес. По красоте его даже сравнивать нельзя было с полуживыми от голода порабощёнными существами той же породы. Ломая ветки, он двигался по направлению к бурлящему ручью, и его блестящая коричневато-зеленая шёрстка переливалась в лунном свете.
Плут наблюдал, как зверь подошёл к кромке воды, нагнулся и начал лакать воду. Мальчик так увлёкся, что дыхание у него прерывалось от волнения. Руки у него дрожали, коленки подгибались: он с трудом наводил на фокус свою подзорную трубу.
Внезапно в траве что-то зашуршало. Толстолап поднял голову и прислушался, его нежные ушки затрепетали. Быть может, это был всего лишь лягвожор, пробиравшийся сквозь листву, или спросонья встрепенулась сидевшая на яйцах лесная курочка, но толстолап не стал ждать. Пока Плут как зачарованный любовался невиданным зрелищем, толстолап исчез, словно растаяв в тёмном лесу.
— Вот это да! — прошептал Плут, складывая подзорную трубу и засовывая в карман лётной формы. — Сегодняшнего дня я ждал вело жизнь!
Толстолап возвращался к ручью много раз. День за днём Плут внимательно наблюдал за ним, делая подробные записи о его поведении в дневнике. Он регистрировал время суток, когда толстолап появлялся и сколько минут проводил у источника. Он тщательно фиксировал каждое движение зверя, каждый жест, каждое выражение его физиономии, каждую царапину, оставленную острым когтем. Кроме того, Плут рисовал картинки — десятки набросков, — пытаясь уловить индивидуальные характеристики этого существа: изгиб клыков и бровей, пятнистые сероватые полосы на плечах.
После нескольких дней неусыпной слежки Плут решился наконец полететь вслед за толстолапом. Когда зверь, переваливаясь, углубился в лес, Плут отвязал «Буревестника» и, держась от толстолапа на почтительном расстоянии, отправился за ним. Мальчик удивился, как быстро передвигалось это существо. Зависнув в воздухе над ним, он внимательно наблюдал, как зверь остановился около громадного развесистого дерева и стал жадно поглощать истекающие соком чёрно-синие плоды, свисавшие с ветвей. Насытившись, зверь отправился дальше.
Плута озарила идея. Он облетел дерево и, приблизившись к кроне, нарвал полные горсти зрелых плодов. Затем, вернувшись к ручью, он выложил фрукты горкой около воды.
Весь остаток дня Плут, смастерив рогатку, отгонял от приманки непрошеных гостей, чтобы кучка фруктов оставалась нетронутой к приходу толстолапа. Когда наконец через несколько часов толстолап появился у водопоя и заметил разложенные плоды, он с подозрением принюхался и навострил уши. Потом принюхался ещё раз.
— Ну давай же! — нетерпеливо прошептал Плут. В следующую секунду губы мальчика растянулись в радостной улыбке: толстолап аккуратно подцепил сочный плод острыми когтями и вонзил в него зубы. Сверкающие капли густого красного сока потекли у него по морде, и Плут заметил, как у толстолапа на физиономии появилось блаженное выражение: челюсть у него отвисла, а глаза закатились от полного счастья.
Когда с первым плодом было покончено, толстолап принялся уплетать следующий и не прерывался, пока не слопал все до последнего кусочка.
На следующий день Плут собрал фруктов побольше. На этот раз он решил наблюдать за пришедшим на угощение толстолапом, присев на корточки и спрятавшись за колыбельным деревом. Оказавшись так близко от зверя, Плут поразился, какой тот огромный. Хотя это была ещё очень молодая особь, она оказалась вдвое выше его ростом и, наверное, раз в десять тяжелее, чем Плут. Судя по коротким клыкам и гриве, это была самка.
Только на пятые сутки Плут решился сделать следующий шаг. Толстолапиха вернулась к ручью в полночь — проверить, не оставлено ли для неё угощение. Ничего не обнаружив, она явно была разочарована. Издав утробный, недовольный вопль, она отправилась к источнику на водопой.
Замирая от страха, Плут высунул нос из-за дерева. Дрожащей рукой он протянул толстолапихе мясистый плод. Толстолапиха резко обернулась, широко раскрыв глаза и подрагивая тонкими ушками. У Плута сердце ушло в пятки: в голове у него промелькнула мысль, что молодая самка вот-вот бросится наутёк, испугавшись соперника, посягнувшего на её ручей, и уже никогда больше не вернётся к водопою.