- Что пряла моя мама? - спросил я.
Бабуля напряглась:
- Что она пряла? А что обычно прядут люди? Почему...? А ты уже...? - Она перевела взгляд с прялки на меня. Я видел, как она борется сама с собой, пытаясь решить, что мне сказать.
- Твоя мать пряла одни неприятности, - сказала она, - а потом оставила тебя у меня на руках.
- Так вот ты какого обо мне мнения? - спросил я. - Что я - оставленные неприятности?
- О, дитя.
- Румп! - прокричал я. - Меня зовут Румп!
Глаза бабули блестели от слез:
- Ты мой внук, Румп. Я всегда тебя любила. Я всегда старалась тебя защитить и сделаю для этого все от меня зависящее. Не думай о своей матери или ее прялке. Это принесет тебе только горе.
Больше вопросов я не задавал. У меня было такое странное чувство, что вещи движутся вокруг меня, когда я не смотрю на них, но я не знаю, что это значит.
Той ночью мне снились странные вещи. У камина сидела за прялкой женщина. У нее были длинные черные волосы и зеленые глаза. Как у меня. Я никогда не видел эту женщину прежде, но знал, что это моя мама. Она пряла из соломы золото.
Поначалу она улыбалась, а сверкающие мотки громоздились у ее ног. Но ее улыбка погасла, когда ворох вырос. Она продолжала прясть, несмотря на то, что прялка замедлилась, и ей стало труднее ее крутить. Куча все росла, росла и росла, расползаясь вширь и поднимаясь вверх. Когда золото добралось до маминого подбородка, она выглядела испуганной, словно она погружалась в воду, не умея плавать. Когда куча добралась до ее глаз, они были наполнены ужасом. В конце концов, золото скрыло ее полностью с головой, и я больше ее не видел. Но куча золота продолжала расти.
Когда она добралась до потолка, я проснулся.
Золото Найдено, Сокровище Утеряно.
Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.
Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.
У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.
Ненавижу зиму.
Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.
Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.
Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.
Озябли пальцы рук и ног
Золото, где ты, ответь?
Сшей шляпу ты, спряди носок.
Никто не знает тех мест.
А ты пушистую кошку свяжи,
Спряди крылатую мышь.
А потом рагу ты их всех преврати.
Золото, где ты? Услышь.
Мне нравилось, как это звучит!
Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:
- Нет золота - нет еды, - в глазах его светилась жадность. Он знал.
Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.
Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.
- Бабуля?
Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.
- Бабушка! С тобой всё в порядке? - я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.
Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.
Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.
- Румп? - выглянула Краснушка.
- Моя бабуля... с ней что-то не так... пожалуйста…
Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:
- Идем, - сказала она.
Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.
Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.
- Элсбит, - она тихонько коснулась бабушкиного лба. - Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.
Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.
- Что с ней такое? - спросил я.
- Она старенькая, - ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.
- Но, что с ней?
- Дитя моё, - теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. - Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.
Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!
- Вы можете ей помочь? Она поправится?
- Остается только ждать, - она печально улыбнулась. - Всё будет хорошо, - сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.
Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.
- Она должна проспать до утра, - сказала мама Краснушки. Она взяла свою накидку и направилась к двери. - Я вернусь утром, пойдем, Краснушка!
- Я сейчас!
Мама Краснушки кивнула и закрыла дверь снаружи.
Краснушка помедлила всего несколько секунд, а потом, как я и предполагал, начала меня поучать.
- Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, но даже не смей!
- Как ты можешь знать, о чем я думаю? Я же дурачок, не забыла? Я вообще мало думаю.
- Я не думаю, что ты дурачок, Румп, - глаза Краснушки стали грустными.
- Ну, тогда ты одна такая, кто так не думает.
Точно, я был дурачком. Ну, зачем надо было прясть золото из соломы? Надо было послушаться бабушку. Но, может, если обменять золото на еду, бабушка поправится?
- Румп, не обменивай золото.
- С чего ты взяла, что я собираюсь? - я посмотрел на Краснушку, она немного попятилась. Краснушка попятилась от меня!
- Всё будет хорошо, - сказала она, - но не обменивай золото, это небезопасно.
Я сел у огня, поднял несколько соломинок и бросил их в пламя:
- Просто уйди.
- Румп...
- Оставь меня в покое! - закричал я.
Краснушка резко вздохнула и открыла дверь. Я содрогнулся от ворвавшегося порыва ветра.
- Беру свои слова обратно. Ты - дурачок! - она с силой хлопнула дверью.
Я сидел перед камином, пока угли не остыли.
Я не спал всю ночь. Когда зазвонил деревенский колокол, обозначая начало дня, я никуда не пошел. Я остался возле бабушки и покормил её супом. Она всё ещё ничего не говорила и не смотрела на меня, но я наливал суп ей в рот и она глотала.
Ей нужна была ещё еда. Она не могла поправиться без еды.
Когда бабуля уснула, я подошел к своей кровати и достал три мотка золота. Я завернул их в грязную тряпку и запрятал в куртку. Затем я вышел и направился к мельнице.
Говорим «золото» - подразумеваем еду.
Дверь открыла Опаль. Она уставилась на меня, не выражая никаких эмоций.
- Мне нужно увидеть мельника, - сказал я.
Она облизнула губы:
- Зачем ещё? - спросила она. Я впервые услышал её голос; казалось, она была раздражена.
- У меня для него кое-что есть. То, что он захочет обменять.
- День раздачи пайка был вчера. В другие дни отец не меняет.
- Сейчас он захочет поменяться, поверь мне, - ответил я.
Она снова высунула язык:
- Приходи, когда будет следующий день раздачи.
Она начала закрывать дверь, как вдруг позади неё раздался громкий голос:
- С кем ты разговариваешь, Опаль?
Она отпрыгнула от дверного проема, и мельник Освальд полностью закрыл его своим огромным телом. В ширину он был почти такой же огромный, как и в длину. Ремень его был застегнут на последнюю дырочку.
- А, это ты, не так ли? Для тебя пайка нет, все мы затягиваем пояса потуже. Убирайся.
Я попытался заговорить, но язык во рту стал таким тяжелым, будто он распух и затвердел. Я сообразил, что то, что я принес, несомненно, прозвучит гораздо громче слов, поэтому я достал сверток из куртки и показал золото.
Мельник быстро сделал шаг вперед, загораживая золото от Опаль. Он посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг никого не было, затем опустил свой носище в мой узелок. Его жирное лицо расширилось, и в его жадном взгляде заблестело золото.
Он потянулся за одним из мотков, но я отшатнулся. Я подумал о том, что мог потребовать у него: о еде! Я попросил бы его отвести меня на склад и позволить мне выбрать столько, сколько я захочу: мед, пшеница, яблоки, лук, морковь. Он бы перемолол пшеницу в муку высочайшего качества. Но мой язык отяжелел, и я не мог произнести ни слова.
- Что вы мне дадите? - мой голос был сдавлен. - Что вы мне за это дадите?
Мельник улыбнулся, словно ощущая мою внутреннюю борьбу.
- Хитрый малый! - сказал он. - Опаль, иди и принеси мешок муки и мешок пшеницы, каждого по десять фунтов.
Я хотел сказать, что это было несправедливо. У меня же было три мотка золота, а это стоило куда больше двадцати фунтов еды. Мне причитались соль, мед, хотя бы немного мяса, но я не мог ничего сказать. Ощущение было такое, как будто золото затыкало мне рот.
Когда Опаль вернулась с продуктами, она поставила всё к моим ногам. Она посмотрела сначала на отца, потом на меня. Затем уставилась на сверток в моих руках, он был завязан.
- Оставь нас, Опаль, - сказал Освальд.
Она облизнула губы и поспешила прочь.
Я держал сверток с золотом, как бессловесный болванчик, мельник выхватил его из моих рук:
- Какой смышленый мальчик, - сказал он, добавляя сладости своему масленому голоску, хотя вместо этого в нем ощущалась тухлятина.
Я взвалил провизию на плечо и отнес всё это домой. Я сварил жидкую кашу из пшена, зачерпнул полную ложку и поднес её ко рту бабушки. Она дернулась, когда ложка коснулась её губ и отвернулась.
- Бабуля, это еда. Тебе нужно поесть.
- Откуда... - она не смогла закончить фразу.
- Тише, просто поешь, - я покормил её с ложечки, в надежде, что ей станет лучше.
Следующие три дня у бабушки не спадала температура. Я приготовил пшенную кашу, печенье, размоченный в молоке хлеб, но она ничего не ела. Она так похудела, что, казалось, вот-вот сольется с матрасом. Если так и дальше пойдет, она превратится в соломинку.
Я всё время вслух разговаривал с бабулей, прижимая прохладную тряпочку к её лбу, в надежде, что она ответит мне. Изо дня в день я рассказывал ей истории, все те истории, которые она рассказывала мне: про ведьм, про троллей, про орков и волков. Я рассказывал их до самой ночи, пока не пересказал все, какие знал, по несколько раз. И вот сегодня я рассказал ей правдивую историю. Историю обо мне. Я рассказал ей точно так же, как она когда-то поведала мне о том, как я родился, и про моё имя и про мою неизвестную судьбу.
- А теперь у меня есть прялка, - рассказывал я, подбираясь к концу истории. - Эта прялка досталась мне от моей матери. И я могу прясть золото. Могу из соломы спрясть золото, как и мама. Она показывала тебе золото? Рассказывала тебе о своем даре? Это дар перешел ко мне.
Внезапно до меня дошло, каким бы всё было, если бы мама была жива. Всё, что сейчас шло не так, было бы устроено по-другому. Я бы знал своё полное имя и понимал бы, какая мне уготована судьба.
Глаза бабушки расширились, и она крепко схватила меня за руку. Голос её забулькал, она попыталась заговорить.
У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди: неужели бабушке становилось лучше?!
- Бабуля, что?!
Прилагая неимоверные усилия, она сказала:
- Ма... а... мальчик мой.
- Да, бабуля, я здесь,- я держал её тонкие, грубые руки, которые впивались в мои.
Глаза бабули были неподвижны и наполнились слезами, которые стекали по её морщинистым щекам.
- Ты продолжай прясть, - она медленно подняла дрожащую руку и положила её мне на грудь, прямо на сердце. - Пряди золото здесь, - она легонько постучала по моей груди. - Золото... здесь, - она закрыла глаза, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».
Я попытался ещё её покормить, но она отказывалась от еды, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».
Вскоре она снова уснула.
Утром она больше не проснулась.
Несправедливые Сделки
Зазвонил колокол, и по всей деревне побежали гномы, крича:
- Элсбит, бабушка Румпа, покинула землю!
Гномы извещали о смерти ровно так же, как и обо всем остальном, с визгливым восторгом. И этим утром я презирал этих низкорослых пухлых созданий, передвигающихся вразвалочку, как никогда. Я вышел на улицу и стал кидать снежки в каждого пробегающего мимо гнома, но ни в одного не попал.
Более подходящего времени для слез не было, но я не мог плакать. Всё внутри меня высохло и опустело, я был как засохшее дерево. Я не заплакал, когда понял, что бабуля не проснется. Я не плакал, когда пришли гномы, накрыли её и забрали. Я не плакал и тогда, когда её опустили в твердую, замерзшую землю. Я не заплакал, когда мама Краснушки дотронулась до моего плеча и вложила ломоть ещё теплого хлеба мне в руки.
Когда я вернулся домой, он был похож на курятник, в котором только что побывала лиса. Повсюду валялись перья и косточки. Пшено и мука были рассыпаны по всему полу. Солома, грязь, посуда, тряпки, кучи растаявшего снега стекали по земле, образуя маленькие грязные реки. Всё выглядело ровно так же, как я себя чувствовал: разорванным на клочки.
Постель бабули была пуста, а матрас всё ещё сохранял отпечаток её маленького тельца.
В тот самый момент я расплакался. Я рыдал с такой силой, пока все слёзы не вытекли из моих глаз и все эмоции не покинули меня, я был полностью опустошен. Бабули больше не было. Она больше никогда не подарит мне приветствие в стихах и не утешит меня, когда я почувствую себя маленьким. Она никогда больше не будет сидеть у огня, рассказывая мне свои истории.
Я сидел посреди этого беспорядка. В руке я до сих пор держал ломоть того хлеба, который дала мне мама Краснушки. Пребывая в растерянности, я отрывал большие куски и ел, глотая не прожевав. Я ел, ел и ел. Я разделался с целым ломтем, но по-прежнему был опустошен.
Рядом с выгоревшим камином стояла прялка. Колесо, будто гигантский глаз смотрело на меня. Я подошел к кровати и распорол матрас, из которого на пол посыпалось золото, жестоко и ледяно поблескивая.
Я ненавидел это золото, я не хотел даже рядом с ним находиться, поэтому выгреб всё до последнего мотка и отнес его на мельницу. На этот раз мельник уже поджидал меня.