Минька вздрогнул, а Павлику сразу стало жарко и у него пересохло во рту.
— Нам… мне… Вовка Курганов говорил… — начал он и запнулся.
— Какой Курганов? Что говорил? — наморщил директор переносицу и от этого стал ещё строже.
— Уйдём, Павлик, — шепнул Минька.
Директор услышал их шёпот и немножко подобрел.
— Ну, ну, смелей. В чём дело? — поднялся он из-за стола, и Павлику показалось, что директор даже улыбнулся. — Вы кто такие? Откуда?
Не прошло и минуты, как директор, узнав, зачем они пришли, усадил их в большие кресла, засмеялся, а вовсе не стал ругаться или прогонять.
— А читать-то вы умеете? — спросил он.
Павлик переглянулся с Минькой и ответил:
— Короткие слова я умею. А Минька — нет. Мы ещё не учимся в школе. Вы покажете нам книгу? Она правда, что золотая?
— Правда, — сказал директор, — потому что в ней — имена золотых людей.
— А сама книга?
— А сама книга обыкновенная, бумажная, но в хорошем переплёте, — сказал директор и направился к большому шкафу, стоявшему в простенке между окон.
— Бумажная, — разочарованно протянул Павлик.
А чего ж Вовка врал?
Минька подавал ему знаки, — сидеть тихо, помалкивать, и Павлик засопел носом, сразу наполовину потеряв интерес к какой-то обыкновенной бумажной книге.
— Ну, давайте посмотрим, — сказал директор, держа в руке большую, похожую на альбом книгу в коричневом переплёте с какими-то золотыми буквами. — Как фамилия твоего папы и кем он работает? — обратился он к Павлику.
— Шофёром работает. А фамилия — Лобанов.
— Говори точнее, — сказал директор. — Шофёров на стройке много. Он в какой автоколонне?
Этого Павлик не знал.
— Так как же мы будем искать? — недоумевал директор. — Тут фамилии по строительным участкам указаны.
Павлик и Минька встали на свои кресла коленками и подались ближе к столу, чтобы лучше рассмотреть книгу.
— А вы моего папу найдите, — сказал Минька, видя, что с отцом Павлика происходит заминка. — Его фамилия Иванов.
— Так, — кивнул головой директор. — А он кем работает?
— Сварщиком.
Но строительного участка Минька тоже не знал, и директор с явным сомнением покачал головой.
— У-у, брат, а Ивановых на стройке, наверно, ещё больше, чем шофёров.
Но он всё же раскрыл книгу и пробежал глазами по первым листам.
— Вот есть Иванов, — сказал он, и Минька обрадовался, а Павлик завистливо посмотрел на него. — Иванов, — ещё раз прочитал директор. — Яков Савельевич, крановщик.
Нет, не он. Минькиного отца звали Фёдором Ильичом и крановщиком он никогда не работал.
— Это у Шурика отец крановщик, — вспомнил Павлик.
— А фамилия его Иванов? — поинтересовался директор.
Но ребята не знали фамилию Шурика. Зачем она им?
Шурик — и всё. А может, он — Иванов, и это его отец записан хотя и не в золотой, но всё равно почётной книге.
— А тут самые лучшие записаны? — спросил Павлик.,
— Самые лучшие, — ответил директор. — Эти люди небывалую гидростанцию строили, судоходные шлюзы сделали, создали целое море. Вот они какие богатыри, — верно ведь?
Павлик и Минька в один голос ответили:
— Верно.
Конечно, самые настоящие богатыри — это люди. Это они управляют всеми машинами, которых так много на стройке. В кабине портального крана сидит крановщик, на земснаряде находится машинист, на экскаваторе — экскаваторщик… Если шофёр не сядет за руль, машина ведь сама не двинется с места. Хорошо быть богатырём, да ещё таким, которого записывают в почётную книгу!
Павлик вздохнул, а директор, прищурив глаза, внимательно посмотрел на него.
— А тебе очень хочется свою фамилию прочитать? — спросил он.
Павлик утвердительно кивнул головой.
— Лобанов… Лобанов… — припоминал вслух директор. — В одной книге, я знаю, Лобанов есть. — И он взял лежавшую на этом же столе ещё одну книгу. Правда, она была поменьше и не такая красивая. Даже немножко потрёпана. Директор полистал её и указал пальцем Павлику. — Ну-ка, читай вот тут.
Павлик пристально вглядывался в буквы и шевелил губами.
— Л-об… Лоб… — прочитал он.
— Дальше, дальше давай. Молодец! — подбадривал его директор. — Лоб… а потом ещё — а. Что получится?
Павлик подумал и сложил буквы сначала про себя, а потом вслух.
— Лоба… — а дальше было совсем просто, потому что оставался коротенький хвостик слова. И Павлик прочитал: — нов…
Он даже сам удивился, как это у него получилось: Лобанов.
Он повернул книжку, чтобы посмотреть на переплёт, и спросил:
— А она тоже почётная?
— Тоже.
— А почему на ней телефон нарисован?
Директор немного смутился и отвёл глаза в сторону.
— Ну… так… чтобы было красиво.
— Это телефонная книжка, — сказал Минька. — Я видел, мой папа держал такую, когда мы с ним на почту ходили, чтобы на пристань звонить.
Павлик смутился, не зная, радоваться ли ему, что он прочитал свою фамилию в какой-то телефонной книжке. Конечно, она хуже, чем почётная. А потом подумал-подумал и решил: ну и пусть телефонная! Всё равно хорошо. И ещё был доволен Павлик тем, что он сумел прочитать хотя и не такое уж длинное, но всё же и не короткое слово — «Лобанов». Оно было таким близким и понятным ему.
— А вы посмотрите теперь тут Лобанова, — сказал он директору, указывая на большую книгу. И — как тут случилось, никто не мог понять: должно быть, он зацепил чернильницу локтем, и она опрокинулась. Хорошо, что золотая книга лежала в стороне и чернильная лужа не подтекла под неё. А то была бы беда!
— Да, с вами наберёшься хлопот, — сказал директор. Он снова стал строгим и спрятал книгу в шкаф.
— Он не нарочно, — сказал Минька, защищая Павлика.
Директор молча вытирал газетой чернила, и Павлик подтолкнул Миньку к выходу.
Что же им оставалось делать? Только уйти поскорее.
В тот же день Павлик увидел Шурика и сказал ему:
— Шурик, если твой папа Иванов, то он в золотой книге записан. Мы видели. Нам эту книгу показывали.
— Ничего он не Иванов, — сказал Шурик, — а Васильев.
10. ЗВЕРИНЕЦ
Когда были холодные дождливые дни, Павлику приходилось сидеть дома. Он рассматривал картинки в отрывном календаре и дожидался прихода зимы. Несколько раз собиралась она лечь на землю пухлым белым снегом, но снег таял и на улице опять была сырость и грязь.
А как-то вечером пришёл с работы отец и принёс с собой бумажный кулёчек. Павлик думал, что в нём мятные пряники, которые он любил, но ошибся. В кулёчке сверху лежали два плотно сбитых холодных снежка, а под ними — тоже очень похожие на настоящие — снежки из зефира.
— Ну, какие лучше? — смеясь, спрашивал отец.
В этот вечер сразу нападало много снега и пришла зима. А ночью, когда Павлик спал, мороз разрисовал окна красивыми искристыми цветами.
Зима… Хорошо было лететь на санках с заснеженного косогора прямо к новому морю, покрытому крепким льдом. Зимой дни были короткие, и пролетали они незаметно, а когда стали прибывать, то полетели ещё быстрее, потому что у Павлика, кроме катанья с горы, прибавилось много других интересных дел.
Один раз вечером отец взял карандаш и подсчитал, какой путь сделал Павлик на своих санках. Вышло, что он за зиму больше ста километров проехал, если считать, что только по двадцать раз в день спускался с косогора. В тот же вечер отец рассказал, что строители гидроузла хотят на пришлюзовых участках посадить весной деревья, создать на побережье нового моря парк, сделать цветочные клумбы. А в столярной мастерской левобережного строительного участка комсомольцы скворечники делают. Пусть птицы приживаются к новым местам.
На следующий день Павлик с нетерпением ждал, когда Вовка вернётся из школы. Под крыльцом, где они собирались открыть мастерскую по изготовлению газетных кораблей, лежали раздобытые Павликом обломки досок и фанеры.
— Видал? — показал он Вовке свои запасы строительного материала. — Мы тоже скворечницу сделаем. Знаешь, как скворцы будут петь!
Вовка небрежно ковырнул ногой обломок доски и пренебрежительно оттопырил нижнюю губу.
— Подумаешь, — скворцы! Мы, если захотим, мы, знаешь, что сделаем?..
— Что? — не терпелось Павлику.
Но Вовка ещё и сам не знал, что бы такое придумать. Не хотелось ему сразу выразить свою восторженность перед замыслом Павлика. Что это в самом деле — всё Павлик и Павлик!. То одно придумает, то другое. Будто умнее всех.
Вовка посмотрел на большую сосну, стоявшую около дома, и сказал:
— У нас белка будет тут жить.
— Где?
— Вот тут, на сосне. Мы для неё дупло, дырку сделаем. Нам учительница рассказывала, что можно всяких зверей приручить. Даже тигров. Слонов даже и львов. А уж волков или медведей — сколько хочешь. У нас при школе будет звериный уголок. Кролики станут жить и ежи, — торопливо добавил Вовка.
Павлик смотрел на него не отрывая глаз, боясь пропустить хоть одно слово.
— А где мы её достанем, белку-то?
— Где?! — вызывающе переспросил Вовка, как будто этот вопрос не стоил никакого внимания. — Возьмём где-нибудь и поймаем. Подумаешь!
— И у нас свой зверинец будет. Ага? — заключил Павлик.
— Ага, — подтвердил Вовка, довольный, что первенство в новой интересной затее осталось за ним.
Юрка, Минька и Алик согласились с Вовкой: что толку сделать скворечник? Ну, прилетят скворцы, поживут, а потом снова ведь улетят. Лучше сделать клетки для зверей, устроить настоящий зверинец. И на первых порах Минька подобрал где-то щенка.
Была зима — морозная, ослепительно-яркая от белого снега, и вдруг снег постарел, стал жёстким и серым, а из-под него один за другим побежали весёлые ручейки. Если присесть над таким ручейком, то будет слышно, как он звенит, а отойдёшь немного в сторону, — умолкает. Но всё равно так же быстро бежит и бежит.
У Павлика в руках были щепки. Одну за другой он пускал их в ручей и наблюдал, как, подхваченные водой, они стремительно уносились к самому морю.
— А я сейчас поеду оспу прививать, — хвастливо сказал подошедший к нему Минька.
Он был одет по-праздничному. На ногах — новые, ярко поблёскивающие галоши, на шее — голубой шарфик.
— А с кем поедешь? — спросил Павлик.
— С кем… Известно с кем. С бабушкой. А мама будет мне сама прививать.
Павлику тоже захотелось прививать оспу. Он бросил оставшиеся щепки и побежал домой. Минькина бабушка как раз была у них: зашла, чтобы оставить ключи. Павлик прямо с разбегу кинулся к матери, обхватил её ноги руками и заныл:
— И я… И я хочу оспу…
Всё произошло так быстро и хорошо, что он даже удивился. Не надо было выжимать из глаз слёзы и добиваться согласия матери плачем. Минькина бабушка засмеялась и потормошила шапку на его голове.
— Миленький, оспу захотел… Пусти его, мать… Им с Минькой веселей вдвоём будет.
И мать отпустила Павлика, только заставила чистую рубашку надеть.
Прививать оспу они поехали на автобусе. Ехать надо было в Шлюзовой посёлок. Там, в поликлинике, Минькина мама работала медицинской сестрой.
Павлик сидел у окна и смотрел, как мимо него проносились новые дома, уже успевшие занять всё побережье. Автобус огибал море, и вдали, как высокий мост, показалась водосливная плотина гидростанции.
На Волге был ледоход. По одну сторону плотины, там, откуда начиналось море, вода стояла высоко. Изломанные льдины подплывали к пролётам плотины и с огромной высоты рушились вниз вместе с вздувшимся валом воды. А внизу, за плотиной, Волга теснилась в своих прежних берегах.
— Смотрите, смотрите! — крикнул кто-то из пассажиров. — Что это?!
По набережной бежали люди, что-то крича и размахивая руками. Шофёр затормозил, и автобус остановился. Все пассажиры смотрели в окна. Павлик тоже приплюснулся носом к стеклу. Перед ним был широкий волжский разлив, по которому плыли большие и малые льдины. Павлик беспокойно оглядывал берег, воду, не понимая, в чём дело, и вдруг увидел, как на одной большой льдине, прижавшись друг к другу, стояли то ли лошади, то ли коровы.
— Лоси! — крикнул шофёр и отчаянно замахал руками. — Куда вы?.. Куда?!.
Но лоси, конечно, не могли услышать его, и шофёр безнадёжно опустил словно сразу уставшие руки.
— Эх, пропадут ни за что, — с горечью вздохнул он. — Что же делать-то, а?.. Что делать?..
Он выскочил из кабины, а кондуктор и все пассажиры тоже заволновались и кинулись к открывшимся дверям. Павлик и Минька мигом очутились на набережной.
— Шуметь надо… Спугнуть… Чтобы они в сторону кинулись! — больше всех беспокоился шофёр. — Сигналь! — крикнул он, пробегая мимо остановившегося грузовика.
И грузовик загудел, засигналил. Его тревожные, громкие гудки подхватили другие машины, послышался чей-то зычный посвист, кто-то неистово заколотил палкой по железу. Павлик и Минька изо всех сил визжали и махали руками, стараясь спугнуть лосей со льдины. А льдина всё так же плыла и плыла, и только ещё плотнее сбились на ней перепуганные лоси. Но вот один из них подошёл к краю льдины, нагнул голову, а потом, стремительно закинув за спину большие ветвистые рога, кинулся в воду. За ним бросились в воду и остальные лоси.
Это всех очень обрадовало. Люди стали ещё громче кричать, свистеть и хлопать в ладоши. Многие побежали, чтобы встретить приближавшихся к берегу лосей. Павлику с Минькой тоже не терпелось стоять на месте.
— Лоси!.. Лоси!.. — кричали они.
— Минька, к нам бы их, к нам в зверинец, — задыхался от волнения Павлик.
Страшна была лосям ненадёжная льдина, пугала поднявшаяся вдали громада плотины, и они, словно поняв, какой путь спасения указывали им люди, поплыли к берегу. Плыть им было недалеко. Куда ближе, чем к противоположному берегу. Может быть, они так бы и вышли прямо сюда, на дорогу, если бы очень уж громкий шум не смутил вожака. Он вдруг круто повернул в сторону, устремляясь к середине Волги, и за ним послушно повернуло всё стадо.
— Раз, два, три… — считал кто-то. — Шесть, семь, восемь…
Лосей было двенадцать. Они уплывали, стараясь перс сечь Волгу, но быстрое течение сносило их к плотине, и преодолеть его они не могли. Уже минопала пролёт и рухнула вниз та льдина, на которой они недавно стояли; всё упорнее сопротивлялся вожак, стараясь выше задрать приподнятую над водой голову с кустом запрокинутых рогов, но его то крутило на месте, то снова неудержимо влекло к плотине.
У Павлика защемило дыхание. Минька стоял с широко раскрытыми испуганными глазами, боясь шевельнуться. И такая вдруг удивительная тишина сковала всё. Павлик хотел зажмурить глаза, чтобы не видеть ничего, и в то же время боялся упустить эту страшную минуту, когда свершится неотвратимое. Одного за другим лосей будто засасывали пролёты плотины, чтобы с высокого гребня швырнуть вниз вместе с непрерывающимся обвалом грозно шумящей воды.
— Ой!.. — громко вырвалось у Миньки.
И налетевший вдруг с Заволжья ветер зароптал, зашумел в чёрных сучьях прибрежных деревьев.
— Внучок, Минька… Оспа-то… — крикнула стоявшая у автобуса бабушка.
— Не нужна твоя оспа. Оспу каждый-день прививать можно, а лоси… — не досказал Минька в ответ и, не чуя ног под собой, побежал, чтобы увидеть, не покажутся ли лоси в кипящем пенистом потоке, падавшем с высокой плотины. Павлик побежал вместе с ним.
Их обгоняли другие люди, а они в свою очередь тоже обгоняли кого-то из менее расторопных. Заглушая все голоса, внизу за плотиной ревела вода, захлёбываясь в своей ярости. Пронизанные солнцем, пенистые потоки её стремительно уносились вперёд. А вода с плотины всё падала и падала почти отвесной стеной.
Автобусный шофёр, оказавшийся впереди ребят, что-то выкрикивал, указывая на волжскую даль, но его слов нельзя было разобрать за шумом воды. Ухватившись за его руку и поднявшись на носки ботинок, Павлик увидел, как далеко-далеко, уже на успокоенной глади реки показалась чёрная точка. Потом другая, третья, четвёртая… Уменьшенные расстоянием, маленькие, как козлята, лоси через две— три минуты поднялись на крутые уступы правобережья и сразу же скрылись в лесу.