— Граф идет! — испуганно вскрикнула колдунья, мигом оседлала свое помело и взвилась ввысь.
— Ну, погоди, доберусь я до тебя, проклятая! — пригрозил ей граф плетью. — Думаешь, долго я твои шутки терпеть буду?.. А ты что здесь делаешь? — накинулся он на Яноша.
— Ничего, господин граф. Я к твоей милости шел, в батраки наниматься…
Смерил его граф взглядом с головы до ног. Видит, парень крепкий, выносливый.
«За троих работать будет», — подумал, а сам ворчит: — В батраки, в батраки! Все вы у меня служить метите. Ну, ладно! Ступай к старшему слуге, скажи, чтоб тебя на работу поставил…
И стал Янош батраком у толстого графа. Познакомился он со всеми распорядками на барском дворе. А надо сказать, что этот барин был никчемный человек. Только и делал, что ел. Каждый день с зарей начиналась в усадьбе страшная суматоха. Повара, ключники, лакеи метались по двору, спешили ублажить ненасытную утробу чванного своего хозяина. Скоро и Янош стал различать, кто из слуг к чему приставлен, и кто самый старший. Вокруг старших слуг роились десятки подсобных, по роду службы и по умению. Так, например, один из слуг заведовал графскими жилетками, и под его началом работало девять жилетников, которые только и делали, что заботились о жилетках графа, заполнявших девяносто девять шкафов. Жилетники подбирали жилетки по цвету, чистили их от пыли и от моли и время от времени проветривали на солнце, чтобы жилетки не пахли лежалым. Под рукой старшего меховщика работали девять помощников, которые ухаживали за бесчисленными шубами и шапками графа. Янош попал в подручные к старшему конюху. В графских конюшнях стояли дорогие кони и девять конюхов чистили их до блеска щетками, кормили, поили и вываживали. В первый же день Янош облюбовал одного вороного жеребца и решил обскакать на нем графское имение. Жеребец мчался как ветер, а парень так лихо гикал, будто весь мир принадлежал ему одному. Вдруг навстречу ему выезжает графская коляска, а в ней граф, развалясь на подушках. Он объезжал свои владения. Увидел граф Яноша верхом на своем вороном жеребце.
— Стой! — кричит.
Янош снял шапку и остановил жеребца у графской коляски. Тут граф поднял плетку и вдруг изо всех сил огрел лошадь. Граф по Яношу метил, да тот вовремя нагнулся, вот удар и пришелся по лошади. Всхрапнул жеребец, да как ударит задними ногами, коляску-то с графом и опрокинул.
Крики и проклятия графа были слышны за добрую версту. Напрасно бился он, красный, как рак, под опрокинутой коляской и старался вылезти из-под нее. Кучер спрыгнул на землю, а помочь не помогает — стоит, усмехается, на несчастного графа глядит. А потом подмигнул Яношу, да и говорит:
— Убирайся отсюда, парень, подобру-поздорову. Как выберется барин из-под коляски, не миновать тебе трепки.
Янош умчался на лошади, а кучер помог графу выбраться из-под коляски, на ноги встать.
— Где же этот мерзавец, этот бродяга? — были первые слова графа.
— Не знаю, ваша светлость! Сбежал, поди, пока я тут с коляской возился.
Ох, и ругался же граф! Гремел, грозил, а вернувшись в поместье, приказал подать себе в три раза больше еды, чем обычно. Стали повара ему на стол гусей и свиней подавать, а граф все ел да ел, просто страшно за него становилось. Наевшись досыта, приказал он позвать к себе Яноша. Только вошел парень, а граф как швырнет него золоченым подносом!
— Как ты смел, негодник, мне перечить? — кричит.
— А нельзя ли повежливее? — попросил Янош. — И что это у вас за привычка подносами швыряться?
Граф только рот разинул, сразу даже не нашелся, что сказать. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь так ему отвечать осмеливался.
А придя в себя, позвал приказчика и велел Яноша в подвал запереть.
Пошел граф в свою спальню, встал перед камином и зовет:
— Где ты, ведьма?
Послышался шум и гул, и появилась из трубы — верхом на помеле Колдунья-Железный-Нос… Стоит, дрожит, на графа взглянуть не смеет.
— Слушай, ведьма! — начал граф. — С некоторых пор, вижу я, ты только глупостями занимаешься, ничего дельного не делаешь. Слышно, крестьяне меня обкрадывают, дрова из лесу вывозят, а ты и не думаешь их пугнуть.
— Прости меня, батюшка-граф! — заныла ведьма. — Уж больно я одряхлела! Теперь разве только ребята, глядя на меня, пугаются…
— Смотри, подтянись!! — неумолимо продолжал граф. — Не сумеешь крестьян в страхе держать, не будет тебе житья на белом свете!
— Делаю, что могу, ваша светлость! — захныкала колдунья, и нос ее печально повис над подбородком.
Ругал ее граф, ругал, а потом вдруг и говорит:
— Я там, в подвал одного смутьяна, батрака, запер, Яношем зовется. Ступай-ка, поучи его уму-разуму!
— Яноша?! — крикнула в испуге колдунья. — Приказывай, что угодно, батюшка, — все выполню, только бы с Яношем дела не иметь! Он меня не боится, над моим колдовством смеется… Ох, до чего я, бедная, дожила!
Нахмурился граф.
— Так, говоришь, он ничего не боится? Ну, тогда мы ему голову снимем, чтобы другим неповадно было!
А между тем слуги отвели Яноша в глубокий подвал и заперли в темной, сырой каморке, куда дневной свет проникал лишь сквозь узкую отдушину. Когда глаза немного попривыкли к темноте, стал Янош осматриваться. Видит — в углу что-то чернеется, каменных стен темнее. Подошел Янош, глядит, растет в том углу высокая, черная, как смоль, трава. Янош-то голоден был. Сорвал он листочек и принялся жевать. Стоит у отдушины, глядит на далекое небо и думает:
— Отчего я не муха? Вылетел бы отсюда через отдушину! Только он это подумал, побежали у него мурашки по всему телу, и не успел парень глазом моргнуть, как превратился в муху. Вылетел он в отдушину из своей сырой темницы и полетел над лугами, над полями. «Ну, вот я и на воле! — обрадовался Янош. — Как бы мне опять стать человеком?» Только подумал, как опять почувствовал, будто мурашки по телу забегали. И стал человеком, как прежде.
Вспомнился Яношу тот старик, с которым он повстречался на дороге, и понял Янош, что, сам того не ведая, нашел волшебную черную траву, ту, с которой человек во что хочет превратиться может. «Так вот оно что! — подумал Янош. — Ну, теперь, держись, ваша светлость!»
Еле-еле дождался он, пока стемнело. А когда взошла луна, обернулся Янош снова мухой и влетел в графскую спальню. Сидит и ждет. Вошел граф, разделся и улегся в кровать. А Янош подождал немного, и, как только в комнате раздался громкий храп графа, обернулся медведем.
И пошел медведь графа мять, с лапы на лапу перекидывать, со спины на брюхо перекатывать. А граф обмер со страху, увидев над собой оскаленную морду свирепого зверя. Когда медведь принялся его тискать и валять, граф стал так орать, что и мертвых на погосте поднял. А медведь знай его тискает да тузит, и ухом не ведет!
Сбежались слуги, у двери в спальню столпились, а войти не смеют: дверь-то на замке была. Стоят и из-за двери спрашивают:
— Что с вами, ваша светлость? Что случилось?
— Медведь! Медведь! — кричит граф. Переглянулись слуги, а один старый лакей и говорит: — Это ему снится! Столько всего за ужином съел!.. Немудрено, если ему привиделось, будто медведь у него на брюхе пляшет.
Засмеялись слуги, стали кто-куда расходиться, а граф уж и голос потерял, кричать не может. Видит медведь, что граф еле дышит, обернулся мухой и вылетел в открытое окно. А немного спустя, Янош, как ни в чем не бывало, уже храпел в графском саду, под деревом.
Удивились слуги, когда на утро нашли дверь в графскую спальню запертой. Стоят, у двери топчутся. Прислушались, а за дверью стоны слышны.
— Господин граф! — несмело позвал кто-то из слуг.
— Каторжники! О-ох! Разбейте дверь! — послышался хриплый голос графа.
Мнутся слуги, не смеют дверь разбить. Между собой совет держат, как им быть, кому дверь ломать, графа спасать. И слышат они снова, кричит граф, да так сердито кричит:
— Разбейте дверь, слышите?.. Хотите, чтобы я вам тыквы поразбивал, что у вас на плечах вместо голов растут?!
Стали слуги в дверь ломиться. Поналегли они, соскочил замок, и открылась дверь. Как вошли они в графскую спальню, ахнули: все-то в ней вверх дном, будто здесь всю ночь буря бушевала. Стулья и столы вверх ногами по полу разбросаны, ковры и занавеси все как есть на клочки порваны, полог у кровати, будто знамя боевое, — в клочья изодран, а на ковре осколки стекла лежат. А на полу граф валяется, рубаха на нем — одни клочья, а сам — одни шишки да синяки!
Позвали к нему фельдшера и аптекаря. Принялись те его лечить, разными мазями растирать, примочками обкладывать. А граф лежит, то стонет и охает, а то орать примется:
— Проклятые! Собаки! Поймать мне медведя! Подать мне сюда его шкуру! Не поймаете — с вас шкуры спущу!
— Видно, граф-то наш того, — покрутил фельдшер пальцами у головы, — рехнулся! — Но никто так и не мог понять, что за разгром был в графской спальне.
Дворовые люди шептались по углам, и каждый думал по-своему. Все они были рады, что нашелся кто-то и ненавистного графа так отделал, но что и как там произошло, этого они никак дознаться не могли.
Один только графский кучер стоит, слушает и смекает про себя: «Здесь дело нечистое!» Вспомнил он о запертом в подвале Яноше и подумал, что бедняга уже второй день не евши взаперти сидит. «Отнесу-ка я ему краюху хлеба, — думает. — У него, наверно, кишки от голода к спине прилипли! С каких пор человек взаперти сидит!»
Подошел он к отдушине, через которую в темницу свет падал, и зовет:
— Янош, а Янош! Янош!
Только, как мог Янош ему ответить, когда он в саду под деревом спал?!
«Вот я и говорю, нечистое тут дело!» — снова подумал кучер.
И начал он Яноша повсюду искать — и в подвале, и в сарае, и в амбарах, везде, где тот спрятаться мог. Нет Яноша, да и только! Проискал его кучер все утро и только после полудня нашел, наконец, в саду. Янош только-только глаза открыл.
— Так вот ты где, брат!
— Ага! — говорит Янош, а сам улыбается.
— Это ты графа-то отделал? Говори правду! — подмигнул кучер. Вспомнил Янош, что кучер его спас, когда графская коляска перевернулась, поднял голову, взглянул тому в глаза смело:
— Я! — говорит. — А тебе что?
— А ничего! — засмеялся кучер. — Вот это дело, так дело! Посмеялись они оба, а Янош и говорит:
— Ты, видать, человек честный. Хочешь мне побратимом быть? Как тебя звать-то?
— Меня — Ионом.
Обнялись Янош и Ион. Тут Ион Яноша бороться зовет:
— Вот ты, Янош, графа побил, а теперь давай мы с тобой силами померяемся.
Стали они бороться. Боролись, боролись, не могут друг друга осилить. Стали из лука стрелять. Обе стрелы в одном дереве застряли: одна в другую ударила! Давай второй раз стрелять. То же самое! Стали они тогда наперегонки бегать — оба враз, голова в голову, к цели пришли.
— Слышишь, парень, мы с тобой и вправду ровно братья от одного отца, от одной матери, — смеется Ион.
Посмеялся и Янош. А потом стали побратимы совет держать. Рассказал Янош Иону, как было дело с черной травой.
— Давай, я медвежьей шкурой скинусь, — говорит Янош, — а ты отнесешь ее графу, Скажи, что ты, мол, зверя убил. Он тебе денег отсыплет, а я, когда время придет, от него удеру.
Сказано-сделано. Понес Ион медвежью шкуру на барский двор, стал с нею по лестнице подниматься. Как услышал граф, что кучер ему медвежью шкуру принес, себя от радости не помнит.
— Подайте его сюда! — орет. — Пусть войдет!
Положил Ион шкуру на кровать. Начал граф медвежью шкуру бить, кулаками тузить. Того и гляди искромсает ее, в куски изорвет. Устал, повернулся к Иону да и говорит:
— Чем тебя отблагодарить? Говори, не бойся!
— Как вам угодно будет, ваша светлость!..
— Ступай на кухню, скажи, чтоб тебе стаканчик водки дали.
— Вроде бы маловато, ваша светлость! — осмелился сказать Ион.
— Что! Разговаривать? Может тебе…
Но так и не закончил граф своей угрозы: медвежья шкура на постели вдруг ожила, зашевелилась.
— Караул! — завопил граф. — Спасите! Помогите!
Только кому же его спасать было? Как взял его медведь в оборот, даже Ион и тот испугался страшного зверя, хоть и знал, что это никто иной, как его побратим Янош. Кричит граф что есть мочи. На крик его сбежались люди. Стоят, друг друга спрашивают, что опять стряслось.
Вбежали в спальню, а на кровати лежит медвежья шкура, та самая, которую Ион принес. И ни следа страшного медведя!
— Медведь! Медведь! — орет граф.
— Где медведь? Какой медведь, ваша светлость? — спрашивает Ион. — Да ведь это только шкура медвежья!.. Видать, бедняга совсем с ума спятил, — зашептал Ион слугам и покачал головой.
— Никакого здесь медведя нет! Одна шкура! — хором повторили слуги.
— Что-о! Да что ж я, по-вашему, из ума выжил? Ион, видел медведя?
— Какого медведя, ваша светлость? Может, привиделось вам…
Задумался граф. Поднял шкуру, и так и сяк ее в руках вертит.
И сам уже готов поверить, что все это ему привиделось. Ничего больше не сказал. А Ион ушел. Когда граф заснул, Янош снова мухой обернулся и вылетел из комнаты.
Встретились опять побратимы в саду, стали думать, как им от графа уйти.
— Только мы с тобой отсюда с пустыми руками не уйдем! — говорит Ион. — Сколько лет я здесь служу. Кабы он что мне причитается выплатил, я бы теперь человеком был…
Повел Янош Иона в подвал, дал ему листочек черной травы пожевать. Обернулся Ион стариком, а Янош арабским скакуном, да таким горячим, так пламя из ноздрей и пышет! Взял старик скакуна под уздцы и повел графу показывать.
— Ваша светлость, — говорит. — Есть у меня жеребец на продажу.
Увидел граф коня, и словно тот очаровал его. Такого скакуна и у короля нет.
— Сколько за него, старик, хочешь? — спрашивает.
— Да тысячу червонцев.
Стал было граф торговаться, — старик на своем стоит, не уступает. А граф с коня глаз свести не может. Видит, что со стариком ничего не поделаешь, отсчитал ему тысячу червонцев. Ушел старик.
Только он вышел за ворота, — исчез, как в воду канул. Поднялся тут жеребец на дыбы, заржал, помчался по двору да прямо в колодец.
Никто и не заметил, как из колодца вылетела муха и полетела, полетела над полями, над лугами…
А граф себя от огорчения по голове кулаками колотит. Заболел даже. Опять лекари, опять лекарства… Долго ли, коротко ли, выздоровел граф, стал опять за один присест по два гуся и по два поросенка уписывать. Вот заявился как-то к нему купец — продает алмаз. Как увидел граф алмаз, чуть с ума не спятил. Алмаз величиной с яблоко, а сверкает, как тысяча факелов ночью.
— Сколько за него хочешь?
Но купец и сам не знал цены. Созвал тогда граф купцов из города, и все они в один голос сказали, что такого алмаза они еще не видели. А что до цены, то надо, мол, тот алмаз золотом засыпать, да так, чтобы его сияния вовсе видно не было, — это золото и будет его настоящей ценой.
Приказал тут граф на алмаз червонцев высыпать. Куда там! Сияет алмаз, как солнце. Высыпали еще ведро. Пуще прежнего алмаз играет! Еще и еще… Так и сыпали, пока вся комната не наполнилась золотом. Только тогда не стало видно сияния алмаза. Да и тут еще купцы толкуют, что покупка, дескать, выгоднее для графа, чем для купца.
Нагрузил купец золотом целый обоз и уехал. А граф положил алмаз в спальню, около своей кровати, и глядит на него — не налюбуется.
Вот в один прекрасный день узнает граф новость: едет сюда, к графу, сам король из своего престольного города на чудо-камень поглядеть. И до короля уже слух дошел! Затеял тут граф пир на весь мир. Мечутся повара и поварята, бегают ключники и лакеи. И вот, наконец, приехал великий король. Вылез он из кареты, спрашивает:
— Где?
— Сию минуту, ваше величество! — склонился перед ним граф.
— Я хочу видеть его сейчас же! — сказал король.
Повел граф короля и его свиту в спальню.