– На симуляцию не похоже. Скорее всего – сильное нервное потрясение.
– Ужастиков насмотрелся, – уточнил незаметно подошедший Алешка.
– Очень возможно, – согласился доктор.
Я тем временем оттащил в сторонку свою сумку с «театральным реквизитом».
Доктор прямо на улице сделал Грибкову укол и сказал:
– Сейчас все будет в норме.
Тут из второй машины вышел еще один человек – наш прихрамывающий папа. Похоже, увидев нас с Алешкой, он сразу сообразил, что к чему, грозно глянул на нас и сказал:
– Живо домой. Сейчас гроза начнется.
И мы поняли по его глазам, что главная гроза нас ждет дома.
А туча уже закрыла полнеба и нависла над нашим дачным поселком, но все не решалась хлынуть дождем, а только гремела громом и сверкала молниями.
– Пройдемте в дом, гражданин Грибков, – сказал старший.
– Только вместе с вами!
– Конечно, с нами, – согласился оперативник. – Вот постановление на ваш арест и обыск в вашем доме.
– Ищите! – воскликнул с чуть заметным торжеством в голосе Грибков. – Все, что найдете, ваше! – Похоже, он начал приходить в себя. Судя по его нахальству.
Все прошли в дом. А нам и на улице, под окном, было неплохо. Слышно, во всяком случае, очень хорошо.
Грибков держался нагло. И на все вопросы отвечал однообразно:
– Все ваши обвинения, граждане следователи, голословны. Как же я мог организовать производство видеопродукции, не имея для этого необходимой аппаратуры?
– Мы произведем обыск и...
Грибков нахально прервал милиционера:
– Производите! Но имейте в виду: если вы ничего не найдете, вам придется лично извиниться передо мной – это во-первых. И оправдываться перед начальством – это во-вторых! Потому что я не оставлю ваше самоуправство без последствий! Буду жаловаться!
– Приступайте, товарищи, – распорядился старший.
Долгое время мы ничего интересного не слышали. Так, какие-то звуки, неясные голоса и возмущенные вздохи Грибкова.
А потом он сказал:
– Ну вот! Я жду извинений.
– Товарищ майор, – раздался голос, – в доме есть подвал. Его тоже нужно осмотреть.
– Гражданин Грибков, выдайте, пожалуйста, ключи от подвального помещения.
– Да ради бога! – послышался звяк связки ключей, видимо, брошенной Грибковым на стол. – Вы там даже мышей не найдете!
– Пройдемте, пожалуйста, с нами. И понятых попрошу.
Мы с нетерпением ждали финала этой заключительной сцены.
И дождались. В холле снова послышались голоса, а среди них громче всех голос Грибкова:
– Нечистая сила! Проклятый дом! Гномы! Привидения! Это они мне подбросили! Я ведь сам, своими руками, вытащил из подвала аппаратуру! Примите мои извинения!
Мы еще немного, хихикая, послушали, услыхали, как кто-то кому-то диктует слова протокола:
– ... а также в указанном подвальном помещении обнаружена аппаратура для изготовления копий видеофильмов и записи синхронного перевода, а именно... – И помчались, прихватив сумку с прибамбасами, папиной шляпой и одеждой маминого гномика, домой. Потому что над головой грянуло, сверкнуло и хлынул отчаянный ливень.
Глава XIV
ОБМОРОКИ ПОШЛИ!
Гроза получилась короткая, но нам хватило вымокнуть до нитки. Тем более что мы не сразу ворвались в свой отчий хозблок, а сначала сунули сумку под крыльцо и развесили на маминой веревке для белья одежду игрушечного гномика – пусть постирается дождем.
Мама тут же заставила нас снять с себя все мокрое и закутаться в одеяла. И налила нам горячего чая с малиновым вареньем.
Зуб у меня «уже не болел», и я, конечно, наверстал упущенное.
Не успели мы выпить по две чашки, явился папа. Он-то был сухой. Его довезли на машине.
– Управился? – спросила его мама. – Пей чай.
– Управились, – сказал папа, садясь к столу. – Увезли Грибкова. Надолго. Одного только я не пойму, – он обхватил ладонями свой стакан. – Очень неглупый мужик, опытный жулик. Знал, что наши ребята могут приехать к нему с обыском. И не позаботился спрятать аппаратуру. Ведь это главное вещественное доказательство его преступной деятельности.
– Он позаботился, – подал голос Алешка, отправляя в рот очередную ложку варенья. – Еще как!
– Так! – папа повернулся к нему. – Добровольно признаетесь? Или под пыткой? – И он стал делать вид, что расстегивает брючный ремень.
– Сиди уж! – вступилась за Лешку мама. – А то штаны потеряешь.
– Грибков позаботился, – повторил Алешка, залезая ложкой уже не в пустую розетку, а прямо в банку.
– Не части, – посоветовала мама. – Вспотеешь.
– Он позаботился. Он всю аппаратуру спрятал в пещере.
– Ну да, я помню, – улыбнулся папа. – Там же, где вы его тетрадь обнаружили. На дне моря.
– В карьере. Мы его выследили и перевезли аппаратуру на лошади в заброшенный сарай. А потом обратно. Накануне обыска. Он об этом не знал.
– Понятно, – пробормотал ошарашенный папа. И спохватился вдруг: – Понятно, что ничего не понятно. А как же вы в подвал попали? Две запертые двери преодолели?
Алешка хихикнул, а я рассмеялся.
– Что вы веселитесь? Допрос еще не кончился.
– А ты как в подвал попал? Когда кирпич из стены выламывал? Тоже ведь две запертые двери преодолел.
– Ну я... – Папа заметно растерялся. – Мне положено по службе. В особых случаях... У меня такие ключи есть... Которые ко всем замкам подходят.
– Отмычки! – уточнил я. – Говори уж прямо.
Кто кого теперь допрашивает?
– А у вас? – спросил папа. – Где вы их раздобыли?
– В твоей соломенной шляпе. Случайно.
– Ничего от них не спрячешь, – вздохнула мама.
– Да мы их и не искали, – успокоил папу Алешка, пытаясь выскрести из банки еще хоть каплю варенья. – Нам шляпа была нужна...
Пришлось рассказать во всех подробностях и об операции «Бременские музыканты».
– Жестоко, – задумчиво проговорил папа, выслушав наш рассказ.
– Но смешно, – сказала мама.
– Вы его деморализовали своей операцией. Он на своей шкуре испытал свою же продукцию.
– Очень вредную, – прибавил Алешка.
– Да, – согласился папа. – Особенно для детей. Ведь они часто воспринимают то, что происходит на экране, как действительность. Врачи говорили, что сейчас у многих детей из-за таких фильмов расстроена психика.
– И дураки из них вырастают, – сказал Алешка. – Вроде Грибкова. Которые, кроме денег, ничего не любят.
– Кстати, – вспомнил папа, – а вы знаете, что в этих коробках с аппаратурой еще было?
– А мы в них не рылись. Зачем?
– Он туда и всю свою кучу денег запрятал. Так что держите, – и папа протянул мне ту золотую монету, что я вытащил из дырки в стене. – Вам все равно положено вознаграждение. Потом оформим.
– Во здорово! – обрадовался Алешка. – Мы себе в старости из нее зубы вставим.
– Вы ее сдадите, получите за нее деньги, – сказал папа, – и купите на них новый хрустальный сервиз гражданке Иванцовой. Который я разбил на ее дне рождения упавшим карнизом.
– Интересно! – аж взвизгнул Алешка от возмущения. – Ты разбил, а мы купим!
– Крючок-то ваш был! – возразил папа.
– А куртка-то твоя!
– Хватит спорить, – сказала мама и похвалилась: – А вот я ничего своим крючком не сдернула! Я аккуратная.
– Ты могла бы, – буркнул папа, – за скатерть зацепиться. Еще хуже получилось бы. – Он будто расстроился, что мама не побила всю посуду и не сбросила все закуски с праздничного стола.
– Могла бы, – мама задумалась.
И мне показалось, она немного пожалела, что она такая аккуратная и с ней не случаются всякие веселые истории.
– Спать пора, – сказала мама и стала собирать со стола посуду. – Да, – спохватилась она, – а где штаны моего любимого гномика?
– Они сохнут на веревке.
– Сохнут, – вздохнула мама. – Под дождем.
А летняя жизнь шла своим чередом. Папа пристрастился к рыбалке. Мы сделали ему удочку и каждое утро встречали на карьере. Попозже приходила к нам мама, приносила оладьи и термос с чаем или какао, до которого все были большие охотники, особенно Алешка.
После рыбалки и завтрака на берегу мы шли домой и занимались хозяйственными делами. Поливали редиску, которая от такой радости стремилась догнать по высоте наши березы. А мама все никак не решалась сделать из нее салат, жалко было губить такой огород.
Но тут прошли дожди, и мама засобиралась за грибами.
– Нажарим, – мечтала она. – Намаринуем. Насушим. А потом всю зиму будем их есть с картошечкой.
И они с папой взяли у тети Клавы корзины и пошли в лес по грибы.
А мы с Алешкой, пошарив в холодильнике, отправились навестить Пал Данилыча с его веселой компанией.
Разбой и Бакс, едва увидав своего любимого дрессировщика, без всякой команды сделали «бременскую» пирамиду.
– Тьфу на вас, – проворчал Пал Данилыч, выходя из дома. – Ну, я тебе скажу, парень, выучил ты их на мою голову. Все время с окошка гоняю.
Мимо промаршировал, отдавая честь, Ганя.
– А этот вообще от рук отбился. Придется его тебе подарить. Только и знает, что строем ходить.
Алешка обалдел от такого счастья. А я подумал, как же один сурок, даже если это Ганя, может ходить строем. Ну да ладно, у нас на участке они с Алешкой вдвоем будут строем ходить. А может, и папа с ними...
Потом мы побродили вокруг Мрачного дома. Он был заперт и опечатан. И казалось, что очень этим недоволен. Наверное, ему нравилось, когда в его стенах происходят всякие жуткости и неприятности. Такой уж это дом. С такой судьбой...
Тут из-за угла вышел наш славный участковый. Он проверил замки и пломбы и подошел к нам.
– Все у меня «не тик-так», ребята, – грустно сказал он, порылся в кармане и протянул нам отрезанный палец. – Все из-за него, – он вздохнул. – Не ценят близкие люди моих шуток.
Мы покивали, сочувствуя. В чем-то мы понимали его. Нам тоже порой доставалось ни за что от близких людей.
– В первый же вечер, – делился с нами своими бедами участковый, – стал раздеваться, а он из кармана выпал. Жена спрашивает: что такое? Говорю: вещественное доказательство. Она – в обморок.
– А начальник? – с интересом спросил Алешка. – Тоже в обморок?
– Нет, начальник у нас крепкий мужик. Но у него ведь тоже жена, нервная женщина... Схватила не свой бокал с шампанским: что это? Полковник пошутил: вещественное доказательство...
– Обморок, – вздохнул Алешка.
Участковый кивнул:
– А меня хотят в звании понизить.
– Начальник? – спросил я.
– Да нет, начальник против. А вот жена его требует. Ну, я пошел. Так что вы с этим пальцем поосторожнее, в карманах не держите. Увидит мамаша и...
– Нет, не упадет, она у нас закаленная.
– И аккуратная, – добавил Алешка. – Вы не расстраивайтесь, все будет путем.
И мы пошли домой, чтобы поскорее убрать этот зловредный палец в сумку, которая до сих пор пряталась под крыльцом.
А дома мы застали жуткую картину. На переднем плане – опрокинутая корзина с рассыпавшимися грибами. На заднем – высовывается из-под крыльца кусочек расстегнутой сумки. А на среднем лежит на траве наша аккуратная мама, и папа брызгает ей в лицо водой из кружки. Точнее – изо рта.
Мы стали ему помогать. Мама открыла глаза, узнала нас и жалобно простонала:
– Видеть их не могу!
Произошла с мамой, конечно, ужасная история. Они набрали много грибов, и мама собралась в поселок купить уксус, соль – ну все, что нужно для консервирования. И стала искать свою хозяйственную сумку:
– Куда они ее задевали? Ничего после них не найдешь!
– Да вот она, – сказал папа, – под крыльцом.
Мама обрадованно выдвинула сумку, расстегнула ее... Остальное мы уже видели.
Когда мама совсем пришла в себя, они вдвоем набросились на нас с криками: «Хулиганы!» Вот тут-то мы и вспомнили жалобы участкового на несправедливость со стороны близких людей.
Мама нас ругала от всей души, а папа – посмеиваясь. Я очень сильно подозреваю, что он прекрасно знал про сумку. Про то, что в ней лежало. Просто он хотел доказать маме, что даже с самыми аккуратными людьми случаются всякие происшествия, а не один он такой растяпа.
Доказал...
Но мы не стали его выдавать, приняли всю вину на себя. А в подтверждение искреннего раскаяния рассказали историю с участковым.
– Ну, – сказал папа. – Это поправимо. Пошли в поселок, разберемся.
В поселок мы пошли все вместе. Мама направилась по рыночным рядам для своих закупок, все время опасливо заглядывая в сумку, а мы с папой пошли в милицию, к ее начальнику – полковнику.
Папа сначала зашел к нему в кабинет один, а потом позвал нас.
Полковник сперва пообещал нам уши надрать, а потом стал выпрашивать у нас этот злополучный палец. Мы обещали отдать ему все «приколы», потому что не знали толком, что с ними делать. Отнесешь их на помойку, а потом по всей округе поднимется паника.
– Супруга ваша дома сейчас? – спросил папа полковника. – Как ее зовут?
– Дома. Анна Никитишна. Но я им, – он указал на нас, – не советую с ней встречаться. Полковница у меня крутая.
– Нет уж, наделали делов – пусть исправляют.
Интересно – какие это такие дела? Мы, что ли, сунули ей в бокал этот палец?
Вслух мы, конечно, ничего не сказали и по-шли мириться с полковницей Анной Никитишной. И замолвить словечко за участкового.
Она встретила нас не очень приветливо. И это понятно: вовсю занималась консервированием. Все у нее кипело, булькало, закручивалось в банки.
Это была женщина полная, нервная и всем недовольная. И наверное, поэтому у нее все не ладилось: банки лопались, крышки мялись, рассол разливался.
Она, как положено, отругала нас под горячую руку, а когда мы стали заступаться за участкового, сказала:
– Это мы еще посмотрим. Вот если он хорошо проявит себя на службе, тогда подумаем.
Кто ж у нас начальник милиции? Полковник или полковница?
– Не понравилась она мне, – сказал Алешка, когда мы шли домой. – Вредная тетка. Так и хотелось сунуть ей в банку этот палец.
Я подозрительно посмотрел на него:
– Ну-ка, покажи его. Где он?
– Да здесь, здесь, не бойся. – И он достал из кармана палец. – Я не успел. Да она со своих банок глаз не спускала.
Папа и мама шли впереди. Папа нес тяжелую сумку с продуктами, а мама шла с той стороны, где сумки не было. А когда папа менял руку, мама обходила его и опять шла подальше от сумки. Все еще побаивалась ее.
– Надо выручать участкового, – сказал я. – Помочь ему.
– А как? – с готовностью откликнулся Алешка.
– Что-нибудь такое подстроить, чтобы он отличился по службе. Помнишь, как в фильме «Старики-разбойники»?
– Точно! – обрадовался Алешка. – Надо что-нибудь понарошке украсть, очень ценное. А он найдет, мы ему ненароком подскажем...
– Ага, здорово придумал! Его наградят, а нас посадят! Если уж из-за этого крохотного мизинца столько шума поднялось, то уж тут полковница отыграется по полной программе.
– Что опять затеваете? – обернулся папа.
– Видеть их не могу, – сказала мама, не оборачиваясь.
Но я ей не поверил. И вообще это ненадолго. Я взял и нарочно кашлянул. Мама тут же обернулась:
– Перекупался? Простыл?
– Пальцем подавился, – хмыкнул папа.
– Чтобы сейчас же эту гадость отнесли на помойку! – сказала мама.
– На помойку нельзя, – опять улыбнулся папа, – не хватало нам обмороков на помойке.
– Мы их сожжем на костре, – пообещал Алешка. – А пепел развеем по белу свету.