– Когда я был маленький, – сказал он задумчиво, будто ему девяносто лет вчера исполнилось, – я очень любил, когда мама рассказывала мне перед сном какую-нибудь страшную сказку. Но эти сказки всегда были добрые. А когда мне показывают, как из гнилого гроба вылезает протухший мертвец или какие слюни текут с вампирьих клыков, мне не страшно. Мне противно.
– А что же страшно? – спросил папа.
Алешка подумал и улыбнулся, вспомнив «Бременских музыкантов»:
– Страшно, когда петух лает, а собака кукарекает. Это страшно... весело. – И тут вдруг он задумался, прищурив глаза, по которым сразу стало видно, что им овладела какая-то идея.
– А вот этих людей, которые снимают для детей всякую пакость про мертвецов и мутантов, я их ненавижу.
– Я тоже, – тихо произнес папа. – Они сами хуже всяких вампиров.
– И это из-за них многие дети, насмотревшись ужастиков, перестают понимать нормальные сказки. И становятся все хуже и хуже.
Вот это выдал!
Даже папа головой покачал.
И вдруг спохватился:
– Братцы, уже второй час. Отбой!
Мы вышли из хозблока, и нас окружила летняя лунная ночь.
Стрекотали кузнечики, квакали лягушки, иногда спросонок чирикала какая-то птичка – видно, что-то ей снилось из ее птичьей жизни. Было прохладно после жаркого дня, над нами чуть слышно лепетала березовая листва.
Но Лешка все еще рвался в бой.
– Смотри, – сказал он, – какая красивая светит луна. От нее даже тени получаются. И все такое загадочное становится – не то что днем. – Мой брат остановился, взявшись рукой за ступеньку лестницы. – А после этих ужастиков я что, должен думать только о том, что в такую ночь всякие вампиры еще больше звереют, да? И как у них растут клыки и когти? И как они шерстью покрываются и воют изо всех сил на луну...
Речь его в самом деле прервал знакомый дикий вой.
Лешка вздрогнул и грозно сверкнул глазами:
– Ну погодите! Я вам отплачу! На всю жизнь поседеете! – и погрозил кулаком куда-то в сторону Мрачного дома.
А ночь и правда выдалась необыкновенная. Было полнолуние, а при нем всегда случается всякое колдовство...
На чердаке было светло от луны. Так светло, что даже с закрытыми глазами никак не засыпалось. Лунный свет тревожил; он вливался в окно неудержимым потоком, который нес в себе что-то пугающее, будто о чем-то хотел сказать, от чего-то предостеречь. Но мы не понимаем его языка...
Лешка перестал ворочаться и засопел, уснув. А я еще долго лежал без сна, и в голове вертелись всякие мысли, связанные с этим загадочным домом. Разгадка не за горами, думал я. Но если там делаются подлые дела, разве мы сможем помешать?
А почему нет? На нашей стороне папа с его отважными сотрудниками. А главное – Алешка что-то уже придумал. А я по опыту знал: если Алешка за что-то берется всерьез, переделывать не придется.
... Я уснул. И мне приснилась какая-то тревожная местность, вроде какой-то лесок из больших деревьев, и я иду к нему, хотя мне очень не хочется. И чем ближе я подхожу к нему, тем становится холоднее. И почему-то страшнее. Будто впереди, в этом леске, таится что-то ужасное и непонятно-опасное. И вдруг я вижу, что это не лес, а кладбищенские деревья, меж которых что – то пугающее светится – будто светлячки перелетают или гнилушки бегают. Стало так страшно, что захотелось поскорее проснуться. Но никак не получалось.
И я подхожу к этому заброшенному кладбищу все ближе и ближе. И над ним висит круглая зловещая луна. И тут раздался какой-то монотонный мужской голос...
Бешено забилось мое сердце, и я проснулся от страха. Но этот жуткий сон не ушел совсем, он, как туман, просочился в явь...
Где-то, я никак не мог понять где, слышались какие-то размеренные шаги, а монотонный голос зазвучал негромко совсем рядом.
«... Пробило полночь. Мистер Торп аккуратно закрыл за собой крышку гроба, одернул еще не истлевший саван и неторопливо зашагал, немного прихрамывая, в сторону видневшейся неподалеку деревни.
Он шел кладбищем, где все спало своим вечным, но тревожным сном. Все было тихо и неподвижно, будто застыло под лунным светом. Даже листва кладбищенских лип не дрожала от ночного ветерка. И только над некоторыми неблагополучными могилами слышались стоны и висели призрачные зеленые огоньки.
Мистер Торп вышел за ворота, тихо поскрипывавшие створками, будто кто-то только что, проходя мимо, качнул их неосторожно и пошел полем, залитым таким неистовым лунным светом, что видны были каждая травинка, каждая капелька росы...»
Я слушал этот бред, замерев и не понимая: сплю я или проснулся.
«... Мистер Торп не спешил, да он и не смог бы ускорить шаг – побаливало колено, за которое в прошлое полнолуние цапнула его злобная и завистливая вампирша Ванда, вбившая в свой голый череп, что ему досталось лучшее место на этом кладбище...»
Тут я понял, что не сплю и что этот замогильный текст доносится снизу – видимо, папа включил потихоньку видеоплейер. Он что, подумал я, тоже тайный поклонник ужастиков? И я тихонько прополз к выходу, спустился по лестнице. В окне и впрямь светился экран телевизора.
«... Мистер Торп не спешил еще и потому, что это была его ночь. В эту ночь он совершит свою месть, а удовольствие можно немного оттянуть – это так приятно.
В эту ночь он отомстит еще живому мистеру Смиту, сельскому кузнецу, который грозился вогнать в его могилу осиновый кол. Нет, мистер Торп не будет рвать мистеру Смиту горло своими клыками, нет, это не так сладостно. Он поступит мудрее и изощреннее – он только чуть куснет за ушки его детей, и они станут вампирами. И сами загрызут в ближайшую лунную ночь своего неразумного отца.
... Топ-топ, топ-топ – не спеша, прихрамывая, идет мистер Торп к виднеющейся неподалеку деревне...»
Я осторожно выглянул в окно. Папа сидел за столиком и, не глядя на экран, что-то быстро записывал. Потом пустил пленку назад, опять вперед – и опять что-то записал в блокноте.
А на экране шли титры. И монотонный голос снова завел свою жуткую сказку про хромого вампира мистера Торпа.
И я понял: да, папа не в отпуске, он на работе. И кажется, мы работаем в одном направлении.
Мне стало спокойно, я тихонько вернулся на чердак, поправил сбившееся одеяло сурового мстителя и крепко уснул.
Утро началось рано. Солнце поднялось еще невысоко, роса еще не высохла – и было вокруг свежо и бодро.
Папа разогрел мамин ужин, который стал завтраком, и спросил нас за столом:
– Какие планы, братцы? – По его лицу никто бы не догадался, что он не спал почти всю ночь. Наоборот – он был весел, доволен, будто отлично выспался или хорошо поработал.
– Пошляемся по окрестностям, – скучным голосом сказал Алешка. – Карасей на обед наловим. Только чур – жарить будешь ты.
– Нажарю, – согласился папа. – Так нажарю, что не уверен – станете вы их есть?
– А ты постарайся. Их нужно в муке обвалять и в соли, – подсказал Алешка.
– И шкуру снять, – прибавил я.
Папа удивился:
– Парни, это же не медведь все-таки. Какая у них шкура?
– Чешуйчатая, – ответил Алешка, заглотнув свой чай, и выскочил за дверь.
– Хлеба купите, – успел нам крикнуть папа.
– Куда сначала? – спросил Алешка, когда мы стали изучать расписание электричек на платформе.
– А вот – Рябинки, самая от нас дальняя станция. С нее начнем и будем постепенно к дому двигаться. К обеду вернемся.
Мы взяли билеты до Рябинок и обратно, и еще нам хватило денег на два мороженых.
Дорогой я рассказал Алешке про свой страшный сон и жуткую ночную явь. Он мне тактично посочувствовал:
– Здорово испугался? Я бы со страху помер.
«Так я тебе и поверил», – подумал я.
– А вообще, Дим, у меня хороший способ от страха есть.
– Какой?
– Я одеялом с головой укрываюсь – и все!
Вот еще, стану я с собой повсюду одеяло таскать.
– Рябинки! Выходим!
Платформу Рябинки назвали так не случайно. Она вся утонула в деревьях, а больше всего – в рябинах, на которых уже краснели гроздья ягод. И их клевали гроздья птиц.
Мы тут же спросили у одного симпатичного дядьки, где здесь рынок.
– А вам какой, пацаны?
– А чего – у вас разные? – удивился я.
– Ага. Всякие. Автомобильный есть, это вон в той стороне, автобусом надо ехать. Продовольственный – вон там, через линию. А хозяйственный ищите вдоль шоссе.
– А кассеты для видаков где продают?
– А везде. На всех трех. И еще в поселке. И здесь, на станции, в зале.
Вот это радость! Так нам на обследование только одних Рябинок недели не хватит.
– Пошли на продовольственный, – решил я. – Он ближе всех.
И нам сразу же повезло. Именно на продовольственном рынке мы нашли киоски, где были в продаже ужастики, под теми самыми номерами, из папиного коробка.
В киоске номер 22 я не удержался – уж больно нахальный и грубый парень там торговал – и решил его попугать, а заодно и проверить, все ли у него в порядке. И я сделал умное и строгое лицо и сказал сердитым голосом:
– Налоговая инспекция. Предъявите, пожалуйста, молодой человек, лицензию на право торговли видеофильмами ужасов.
– Лицензию? – Продавец ничуть не испугался, а даже подмигнул мне. – Сейчас будет. – Он обернулся и что-то сказал в приоткрытую заднюю дверь палатки.
Дверь широко распахнулась, и в нее шагнули двое таких бритых амбалов, с такими тупо-угрожающими лицами, в таких широченных спортивных штанах, что нас с Алешкой словно штормовым ветром сдуло.
Очнулись мы от страха аж на шоссе.
– Давно я так не бегал, – пропыхтел Алешка. – Даже никогда. Во, гляди, мы с тобой до хозяйственного рынка добежали. Давай и его проверим. Только без всяких «инспекций». Я теперь два дня бегать не смогу.
«Проверили» и этот рынок. Киоски с кассетами там были, но ужастиками не торговали.
– Я думаю, – сказал Алешка, – что можно ехать домой. И так все ясно. Папе передали список киосков, куда сдает на продажу свои кассеты Грибков. Это элементарно, Ватсон.
– Я только не понимаю, почему из этого надо делать секрет и почему папин Интерпол хочет этот секрет разгадать?
– А ты почему? – спросил Алешка.
– Из принципа, – буркнул я. – Жуликов не люблю.
– Вот и папа тоже. Поехали домой. У нас там дела поважнее.
– Ты чего затеял? Поделись.
– Поделюсь, Дим, – пообещал Алешка. – Когда все обдумаю. Мы им устроим лунную ночь.
Не сомневаюсь. Не завидую. И даже немного сочувствую.
Мы вернулись на платформу и тут же шмыгнули за киоск – из прибывшей электрички вышел наш папа, спрыгнул с платформы, сел в машину, где сидели еще какие-то люди, – и только его и видели.
– Хитрец какой, – сказал Алешка. – На продовольственный рынок поехал. Побежали? Посмотрим?
И мы опять побежали, хотя после той недавней пробежки даже идти было тяжело. Но уж очень хотелось посмотреть, как этот парень будет с папой разговаривать. Насладиться, так сказать, праведной местью. Потому что, гласит народная мудрость, на всякую силу найдется другая сила. Посильнее.
И мы насладились. Вполне.
К киоску с нахальным парнем и с его амбалами мы подбежали как раз вовремя. Правда, папу сначала даже не сразу узнали. Он вдруг превратился совсем в другого человека. Даже очки на носу появились. И стал такой весь из себя вежливый, беззащитный, робкий. Когда такому в автобусе наступают на ногу, он сам извиняется. Три-четыре раза.
Папа подвигал очки, стал близоруко рассматривать выставленные кассеты, а наглый парень презрительно смотрел на него. Мне даже жалко папу стало. Но ненадолго.
Папа вдруг ткнул пальцем в какой-то фильм и о чем-то робко спросил продавца. Тот резко вскинул голову, что-то зло рявкнул в ответ и повторил свой излюбленный маневр.
Амбалы выскочили, как в нашем старом мультике «Двое из ларца» (кстати, очень на них похожие) и плечом к плечу поперли на папу. Тот испуганно отступил на шаг. На второй. А дальше отступать было некуда – за его спиной ловко возникли двое ребят в камуфляжной форме и с автоматами на плечах. Они ничего не сказали, только возникли.
Амбалы споткнулись на ровном месте и замерли. Будто незримый и строгий командир скомандовал им: «Стой! Раз-два!» И их уже было не узнать. Они, как только что наш папа, неуловимо преобразились. Заулыбались, стали такие вежливые, заискивающие. А наглый парень-продавец тут же попытался закрыть палатку. Но ничего не вышло. Амбалов увели в машину, а парня заставили достать какие-то бумаги и стали с ним «работать». Вскоре киоск опечатали, и продавца тоже увели.
– Так, – сказал Алешка. – В одном киоске справедливость восторжествовала. Теперь папочка поехал на хозяйственный рынок. Вот хитрец, да?
Да, хитрец. Но и мы не такие уж простаки. Даже хлеб купить не забыли.
Дома нас ждал обед в сковороде на плитке и записка на столе: «Кушайте на здоровье. Скоро вернусь. Отец двоих детей».
Обед был очень кстати – мы проголодались, как вампиры в новолуние.
Алешка поставил тарелки на стол, а я поднял крышку сковороды. Там лежала еще одна записка: «Это ваши караси». И больше ничего не было.
Проучил нас папочка. Жестоко, но справедливо.
Мы пожарили яичницу и пошли за карасями.
В разгар ловли Алешка вдруг спросил меня:
– Дим, ты смелый?
Вопрос был трудный, но я ответил честно:
– Когда как...
– А кого ты больше всего боишься?
– Маму.
– А привидений?
– Не знаю. Я их никогда живыми не видел. Только в телевизоре.
– У тебя клюет! Подсекай! Какой ты нерасторопный.
Ну дает братец, отвлекает разговорами да еще и критикует.
Я снова забросил удочку.
– Если не испугаешься, – сказал Алешка, – то мы сегодня ночью все узнаем про этого Грибка. И про его теневой бизнес. У тебя клюет! Молодец! Растяпа!
Карась выскользнул из моей руки, когда я снял его с крючка, и вильнул хвостом в глубине вод.
– А почему сегодня? – спросил я.
– Сегодня четверг, – значительно произнес Алексей и замолчал, видимо, считая, что все этим объяснил.
– А... – протянул я ехидно. – Понятно. Раз четверг, то конечно. В четверг ночью все тайны на поверхность выходят. Как русалки в полнолуние.
Алешка вздохнул и терпеливо объяснил:
– Сегодня Грибок привезет охранникам зарплату, так?
– Так. А нам-то что? Не нам же привезет.
– Значит, вечером они, как у них принято, поедут развлечься в Виноградово, так? И вернутся только утром, дошло?
Я кивнул. Но Алешка по глазам увидел, что я вру.
– Значит, в доме до утра никого не будет. Мы туда ночью заберемся и все узнаем. И выведем этого Грибка на чистую воду.
– Не пойдет, – решительно сказал я. – В чужой дом я не полезу. И тебя не пущу.
Я разозлился не на шутку. В папин карман за спичками, видите ли, он залезть не может – это нечестно. А в чужой дом – пожалуйста!
– Дим, ты подумай, какая тут большая разница! В карман к папе я полез бы, чтобы из него взять. А в доме мы ничего брать не будем. Только посмотрим. Это вроде разведки в тылу врага. У тебя клюет!
– Хватит, – отрезал я. – Пошли домой. С этих карасей еще два дня шкуру снимать.
Всю дорогу до дома Алешка убеждал меня, что ничего дурного нет в том, чтобы забраться в недостроенный дом, – он все равно вроде как ничей, в нем никто не живет, только занимаются темными делами, а мы эти темные дела хотим вывести на светлую воду...
Сопротивление мое этому напору все гасло и слабело. Алешка это почувствовал и нанес решающий удар.
– Дим! Помнишь, мы на рыбалку ходили, и ты ни одной рыбы не поймал?
– Ну, помню, не клевало, – буркнул я.
– А когда мы пришли домой, родители стали нас нахваливать: какие молодцы, целый ужин добыли!
– Ну и что?
– Я ведь не сказал, что всю рыбу сам поймал. А ты ни одной.
Я промолчал. Я ведь тоже тогда не сказал, что всю рыбу наловил Алешка. До сих пор стыдно. Что разделил с ним не заслуженную мной славу.
– Ладно, – сказал я. – Пойдем на разведку. Только как мы в дом попадем? Там ведь все будет заперто.
– Ерунда, – махнул рукой Алешка. – Что мы с тобой какой-нибудь дырки не найдем?