Глава VIII
В ПОДВАЛАХ МРАЧНОГО ДОМА
Возле забора тети-Клавиного участка мы остановились, и я крикнул:
– Теть Клав! Васька ваш где?
– Чего орешь? – Тетя Клава опять возникла возле забора – загорала, как обычно. А куда ей еще? Черная, как сапог, даже блестит. – Я его в курятнике заперла. Чего надо?
– Как карасей жарят?
– Да зачем вам возиться? Возьмите у меня творог – вот вам и ужин.
Творог мы взяли. Но и карасей решили нажарить.
– Да чего там, – тетя Клава махнула рукой. – Почистить, выпотрошить, обвалять в муке, посолить – и плюх на сковородку, в подсолнечное масло. Только перевернуть не забудьте.
– Сковородку?
– Зачем? Рыбу. Как с одного бока зарумянится, вы ее на второй бок. А то давайте их сюда, я вам пожарю и вечером занесу.
– Не, мы сами, папе сюрприз сделаем.
Сюрприз получился...
Мы соскребли с карасей чешую, выпотрошили их, поставили на плитку сковороду. Потом насыпали прямо на стол кучку муки и кучку соли. Я обваливал карасей в муке, Алешка – в соли. И плюх на сковороду с подсолнечным маслом. А как зарумянятся – мы их на «второй бок».
И все у нас получилось – вскоре в нашем хозблоке аппетитно запахло горелым маслом и жареной рыбой, а на столе стояла самая большая мамина тарелка, прикрытая крышкой самой большой кастрюли. Тут и папа подоспел. Он пришел очень довольный и очень голодный. И без очков, конечно.
– Что на ужин? – с порога спросил он. И, потирая руки, сел к столу. – Караси?
Однако крышку поднимал с опаской – он знал, что мы могли отомстить ему за его записку. Вплоть до того, чтобы насажать под крышку живых лягушек.
– Ах, молодцы, – улыбнулся папа, жадно блеснув зубами на золотистых, в корочке, карасей. – Зря я над вами подшутил. Впрочем, вам на пользу пошло.
И он выбрал самого большого карася, переложил его на тарелку и свернул ему голову.
Мы, как две хозяйки, сидели напротив и радовались.
Только рано радовались.
Папина улыбка превратилась в гримасу и скривила все его лицо.
– Вы что, ребята, – переведя дыхание, спросил он, – в морской воде их ловили?
Мы возмутились, обиделись, попробовали... Я взял все блюдо и понес его к помойному ведру.
– Не выбрасывай, – сказал Алешка, – я их котам отнесу.
Поужинали мы творогом, хотя папа и ворчал, что он творог на ночь никогда не ест, от него кошмары снятся. Как от овсянки. Между прочим, при маме он овсянку не больно-то ругает.
После ужина Алешка скормил пересоленных карасей Пал Данилычевым котам. А потом Пал Данилыч его все время спрашивал:
– Ты мне скажи, Леха, чем моих котов накормил? Они третий день ничего не жруть. Только воду в пруду лакають. Скоро поливать будет нечем.
Отужинав творогом, папа уселся за свои бумаги, а нас заставил прибраться в хозблоке и на прилегающей территории.
– А то мама приедет – в обморок упадет.
Это он справедливо заметил. Я даже удивился: мамы всего полдня нету, а без нее уже все хозяйство пришло в упадок. Всюду мусор возник, все вещи свои места потеряли – ничего не найдешь. Два раза без мамы поели, а грязной посуды уже гора выросла. Пауки все углы заплели. У папы все носовые платки кончились. У Алешки на носках дырки появились. Огород засох. Словом, началась настоящая разруха.
Но мы ее остановили упорным трудом. И когда перемыли всю посуду, разогнали всех пауков и превратили мамин любимый огород в болото, то стали изо всех сил демонстрировать папе свою усталость. Алешка даже зевать начал и глаза кулаками тереть.
– Э, – сказал папа, клюнув на наши приманки, – друзья мои, вы уже все углы посшибали. Ну-ка, в койки! Раз, два!
– Ага, – согласился Алешка, – только пройдемся перед сном. Подышим воздухом.
... Мы подкрались к Мрачному дому со стороны оврага и залегли под кустом. Было еще светло, но из оврага тянуло вечерней сыростью. На кустах и деревьях птицы готовились ко сну, чистили перышки и чирикали, переговариваясь. Задребезжала вдали противным голосом тети-Клавина коза. Позвали домой Петюню его родители. Свистнула на станции электричка. И все стало стихать.
Из Мрачного дома вышли его «охранники», все в тех же ярких трусах и темных очках. Они заперли входную дверь, сели в машину и уехали.
Что и требовалось проверить.
Мы вернулись домой. Папа все еще сидел над своими бумагами. Мы вскипятили ему чайник для кофе и забрались на чердак.
– Смотри не усни, – сказал Алешка.
– Сам не усни, – обиделся я.
– Я-то не усну, у меня еще дело. – И он, засветив свечной огарок на блюдечке, достал из-под матраса тетрадку.
– Книгу пишешь? – усмехнулся я. – Воспоминания сурового мстителя?
Алешка не ответил, задумался. А через некоторое время спросил:
– Дим, «душно» через «ч» или через «щ» пишется, я забыл?
– Через «ы», – усмехнулся я. Но все-таки подсказал.
И Алешка быстро настрочил что-то на тетрадном листке. А потом сказал:
– Помнишь, папа говорил один раз, что врага лучше всего бить его же оружием?
– Ну и что?
– Я их выживу из этого дома. Чтобы от страха навсегда свои пакости забыли. Вот, я им предупреждение написал. – И дал мне листок. – Ошибки поправь, ладно?
На листке большими буквами красным фломастером было написано:
«Душно мне, душно! Чужие люди захватили мой дом. И бродят по моим комнатам злыми тенями. Не будет вам в нем покоя. А только страх и ужас во веки веков.
Миксер Торп – привидение Мрачного дома».
– Здорово, – сказал я. – Очень угрожающе. А при чем здесь миксер?
– Какой миксер? – Алешка выхватил у меня из рук свое зловещее послание. – А, это я от волнения ошибся.
И он переправил «миксер» на «микстер», сложил листок и сунул его в карман шортов.
– Скоро полночь, – сообщил он. – Ты готов?
– Готов. – Я вздохнул. Меня опять охватили сомнения. Да и страшновато было. Не нравился мне этот дом. С его ночным воем. Вдруг и в самом деле они там какое-нибудь чудище в подвале держат. Голодное.
Ночную тишину спугнул ненормальный петух тети Клавы.
– Пора, – шепнул Алешка, и мы выбрались на волю.
В окне у папы было темно. Спит. И не знает, на какое опасное дело отправляются его родные дети.
– Надо его на всякий случай заблокировать, – сказал Алешка. – Вдруг проснется.
Я осторожно заглянул в окно. Папа спал на раскладушке лицом к стене, укрывшись с головой. И это меня удивило – он никогда так не спал, видно, устал очень.
На ступенях стояла толстая палка, которой иногда пользовался папа, когда у него побаливала раненая нога. Мы подперли ею дверь и пошли к Мрачному дому, навстречу приключениям. И привидениям.
Поселок спал. Нигде не светились окна, не хлопали двери, не звенела посуда. Только в самом крайнем доме веселилась беззаботная молодежь. И я ей позавидовал немного.
Мы молча шли уснувшей улицей, а в конце ее, у оврага, вырастал Мрачный дом. Он становился все выше и даже заслонил луну. От этого его силуэт еще больше напоминал развалины старинного замка, полного романтических и ужасных тайн.
Если сейчас там кто-то завоет, я без всяких разговоров возьму Алешку за шиворот и отведу домой, в родимый хозблок. Загоню его на чердак и до конца лета буду сидеть на лестнице. Сторожить неутомимого искателя приключений.
А неутомимый искатель беззаботно шагал впереди меня, посверкивая пятками сквозь дырки в носках...
Тут наш путь в неизведанное и опасное ненадолго прервался – его пересекли три загадочные тени с задранными хвостами.
Алешка приостановился, заботливо их пропуская, и объяснил мне:
– Мурзик, Мурка и Бакс на пруд пошли, ротанов ловить. – Мы тогда еще не знали, что они теперь будут ходить на пруд, как дикие буйволы на водопой, – дома им воды не хватало.
– Они нам тоже скоро понадобятся, – сказал Алешка вслед кошкам.
– Зачем? – удивился я. – Мышей мы вроде не завели еще.
– Узнаешь. Я операцию готовлю против Грибка. «Бременские музыканты» называется.
На секунду мне стало жаль Грибкова. Уж я-то Алешку знал. Он к врагам беспощаден. К тому же изобретателен и коварен, как индеец.
...Мрачный дом застыл, как каменная глыба. И все выше нависал над нами. Мы обошли его кругом, осторожно, бесшумно, в поисках «какой – нибудь дырки». Но все окна и входная дверь были заперты. А в подвальных окнах, на которые мы больше всего рассчитывали, появились решетки.
– Попробуем через верх, – шепнул я.
На третий, недостроенный этаж по заднему фасаду дома шла лестница, заваленная битым кирпичом и ржавой арматурой. Мы осторожно, чтобы не упасть и не шуметь, взобрались по ней наверх.
Тут над нами засияла коварная луна, и сейчас же во дворе сторожа радостно залаяли его собаки – Алешку увидали, не иначе. Но мы быстренько скрылись за недостроенной стеной, и собаки разочарованно заскулили.
Хорошо все-таки, что светит луна. Мы бы без нее тут все ноги переломали: кругом железяки, кирпичи, какие-то палки и дырявые ведра. А у нас даже фонарика не было, мы его не нашли, куда-то делся.
Побродив (по полу, потолку или по крыше?), мы нашли дверь. Остановились перед ней в нерешительности. Потом Алешка легонько толкнул ее – она, скрипнув, отворилась, хотя замок у нее был, – мы скользнули внутрь, и все сомнения остались позади. Отступать поздно.
Дверь, опять скрипнув, затворилась за нами, как живая, вроде как ловушка захлопнулась, и мы оказались в кромешной тьме и жуткой тишине.
Но, оказывается, Алешка предусмотрел такую трудность. И преодолел ее, достав из кармана свой огарок свечи и коробок спичек.
Мы огляделись. Вниз вели бетонные ступени. И больше ничего не было видно. Спустились на второй этаж. Здесь начался коридор, а лестница вела еще ниже. На первом этаже она выходила в холл у входной двери. А за углом спускалась в подвал.
В холле было светло от луны. На полу лежали голубые тени. Обстановка все такая же скудная: шаткая дачная мебель и пустые пивные банки на столике. Правда, у глухой стены появилась железная кровать на ножках.
Вот мы и забрались, как жулики, в чужой дом. На сердце лег неприятный холодок. И тут вдруг мне показалось, что за окном мелькнула какая-то неясная тень. И Алешке тоже, потому что он дунул на свечу и присел на корточки.
Мы замерли и долго-долго не шевелились.
– В крайнем случае, – шепнул Алешка мне в ухо, – под кровать спрячемся. А если найдут, скажем – заблудились.
Мы еще подождали, но все было спокойно. Тени не мелькали, и никакие чужие шаги не слышались.
– Наверное, – опять шепнул Алешка, – ночная птица пролетела. Сова или филин.
Успокоил. Только совы нам не хватало. А так все есть для веселья: полнолуние, дом с привидениями...
– Пошли в подвал. – Алешка снова зажег свечу, и мы беззвучно спустились в подвал.
И ахнули. Даже при слабом и недалеком свете нашего огарка было видно, что подвал полон чудес. Он весь был забит какой-то аппаратурой; свет огарка все время отражался в матовых экранах, сверкали кнопками и клавишами какие-то пульты, свисали отовсюду микрофоны, на рабочих столах лежали наушники. По стенам, одна на другой, громоздились коробки с видеокассетами, на отдельном столике стоял какой-то непонятный агрегат, похожий на ксерокс, и возле него высилась аккуратная стопочка разноцветных листов.
Мы подошли поближе – это были цветные упаковки для знакомых уже нам фильмов ужасов.
Словом, в подвале находился целый завод по изготовлению видеофильмов. Подпольный – в прямом и криминальном смысле. Заставлено и завалено все пространство было так, что едва нашлось место для двух раскладушек, на которых, наверное, спали эти самые «охранники», которые на самом деле были специалистами совсем в другой области.
– Все ясно, – сказал я. – Грибков организовал это незаконное производство, а парни в трусах работают на него. Переводят и размножают ужастики.
– Ничего, – зловеще произнес Алешка, – недолго осталось. Начинается операция. – И он, отдав мне свечу, подогнул у раскладушек ножки так, что, как только на нее плюхнешься, она тут же и рухнет. А потом вывинтил почти до конца ножки у рабочих табуретов – попробуй сядь! И оставил на самом видном месте свое грозное предупреждение.
И вдруг схватил меня за руку:
– Прячься! Кто-то идет!
Мы едва успели шмыгнуть в угол, за коробки с кассетами, и задуть свечу, как на лестнице и вправду послышались осторожные шаги. А потом блеснул на полу луч фонарика.
Тьма была кромешная, мы ничего не видели, кроме слабого пятна света на полу, в которое иногда попадали белые кроссовки.
Потом луч света поднялся с пола, побегал по стенам, посверкал на аппаратуре. Невидимый человек походил вдоль нее, а затем стал делать что-то странное. В свете фонаря появилась его рука, а в ней что-то вроде маленького микрофончика. И он стал прикладывать его к стене, то в одном, то в другом месте. Так он обошел почти весь подвал и начал приближаться к нашему убежищу.
Мы прижались друг к другу, готовые в любую секунду опрокинуть на это привидение коробки и рвануть по лестнице на свободу.
Но нам опять повезло. В тишине вдруг послышалось слабое попискивание приборчика. Призрак передвинул микрофончик – писк исчез. Призрак стал двигать микрофончик то туда, то сюда по стене, и вдруг прибор запищал так громко и часто, будто тревогу забил.
Призрак положил фонарик на коробку, направив его свет в нужное место, убрал микрофончик в карман и достал из него какую-то короткую железяку.
И вдруг он насторожился. Лица его мы не видели, но услышали, как он шмыгает носом – как будто к чему-то по-собачьи принюхивается. Мне еще страшнее стало, я понял, что он почувствовал запах только что горевшей свечи.
Призрак снова взял фонарик и осветил по порядку все закоулки подвала, даже за дверь выглянул. И вот тут, когда он к ней шел, я как-то ухитрился разглядеть, что он чуточку прихрамывает. Несомненно, это был тот же самый человек (или призрак?), которого мы заметили в первую ночь у Мрачного дома в тумане. И где же я его видел?
Невидимка успокоился, снова положил фонарик на коробку и взялся за железяку. И стал очень умело и почти бесшумно выламывать из стены кирпич.
Нам до того стало интересно, что мы совершенно позабыли про собственную безопасность и вовсю высунули головы из-за коробок.
Призрак, вычистив цемент вокруг кирпича, подковырнул кирпич железякой, осторожно вынул и положил на пол, а потом взял фонарик и посветил в дырку. Запустил туда руку и достал плоскую железную коробочку. С усилием открыл ее и, тихо присвистнув, снова закрыл и засунул за пояс.
Потом еще раз запустил руку в дыру, пошарил там и вытащил завернутый в тряпку пистолет. Его он тоже, осмотрев, засунул за пояс.
И, даже не вложив кирпич на место, посветил опять кругом фонариком и тихо ушел прихрамывая...
Я перевел дыхание. А Лешка тоже часто-часто задышал – он вообще все это время дышать боялся. Но не от страха, я уверен, а из интереса и чтобы не спугнуть таинственного незнакомца. На кого-то очень похожего.
Как только затихли вдали его шаги, мы выскочили из своей невольной засады, зажгли свечу и подскочили к дырке.
– Знаешь, кто это? – шепнул Алешка. – Я догадался. Это первый хозяин дома. Как его? Громов. У него здесь эта... заначка в тайнике. Клад, на черный день.
Недолго думая, я запустил руку в дыру. Там ничего не было, кроме густой пыли. В которой я нащупал какой-то кружочек. И когда я его вынул, он ярко блеснул в свете огарка.
Это была старинная золотая монета. На одной ее стороне было написано, что это десять рублей, а на другой – профиль царя.
Тут уж я обшарил эту дыру во всех углах. Но ничего больше, кроме позеленевшего патрона, не нашел.
– Здорово, да? – сказал Алешка. – А ты идти не хотел. – Он перетащил кирпич к рабочему столу и аккуратно положил его на записку. Но так, чтобы она была видна. Особенно подпись «миксера» Торпа.
Огарок догорал, все руки наши были закапаны воском. Пора смываться.